Верфайлли»;


«Очень благодарны за Ваш сигнал. Пожалуйста, примите мои извинения за задержку с ответом. Мы были бы очень рады видеть Вас весной. Если Вы одобряете, мы с Вашего согласия оставим 10 бочек горючего прикрытыми на посадочной площадке с тем, чтобы, когда они Вам потребуются для полета в летнее время, они были бы на месте. Желаю хорошей удачи в Ваших зимних походах. С самыми наилучшими пожеланиями.
Бичервайзе».


Полет на станцию Лазарев

Приближалась весна 1959 г. Дни стали длиннее. При слабом ветре заметно пригревало солнце. На обнаженных скалах и темных крышах домов появились сосульки, которые к полудню таяли и обрывались. Температура воздуха в Мирном не опускалась ниже отметки –6 °C. Но зато на внутриматериковой станции Восток, расположенной в районе полюса холода, зима все еще была в разгаре и температура воздуха удерживалась в пределах –60 °C. Какой резкий контраст. И как же нелегко было там работать нашим товарищам. Пора было снова думать о полете на станцию Лазарев. Два самолета – ИЛ-12 и ЛИ-2 – были готовы. Мы планировали осуществить полет на самолете ИЛ-12. Он имеет больший по сравнению с самолетом ЛИ-2 радиус действия и большую грузоподъемность. 12 октября мы вылетели из Мирного и первую посадку сделали на австралийской станции Моусон, пролетев над станцией Дейвис, расположенной между Мирным и Моусоном. Персонал Моусона принимал нас в районе своей станции на материковом льду, совершенно свободном от снежного покрова. Это результат работы сильных ветров, которые всякий раз сдували снег в океан. Поверхность льда, естественно, была очень твердой, да еще покрыта мелкими бугорками. И при посадке эти бугорки сделали свое коварное дело. Фторопласт, которым были покрыты нижние поверхности лыж самолета, был поврежден. Продолжать полет на этом самолете было нельзя. Пилот Б. С. Осипов возвратился в Мирный, 16 октября он вернулся уже на самолете ЛИ-2, на котором и был продолжен полет из Моусона на станцию Лазарев.
Мы хотели побыстрее добраться до нашей станции Лазарев и поэтому договорились с руководителями станций Король Бодуэн Бестином и Сева Мурайяма, что у них мы сделаем более продолжительные остановки на обратном пути. Взлетев на станции Моусон 29 октября, станцию Сева мы пролетели без посадки, а на станции Король Бодуэн сделали очень короткую посадку для дозаправки. Зато на обратном пути на этих станциях мы останавливались на ночевки. На станции Лазарев мы пробыли 10 дней. Наше пребывание внесло заметное оживление в однообразную повседневную жизнь этого маленького коллектива, затерявшегося в мире холода. И хотя было не просто с размещением (лишних спальных мест у них не было, а нас прибыло 9 человек), прожитые вместе десять дней пролетели незаметно, и когда пришел день расставания, всем было как-то очень грустно.
Во время пребывания на станции Лазарев экипаж Б. С. Осипова выполнил два полета на запад от станции вдоль гор Королевы Мод и на восток в районе между горными массивами Вольтат и Сёр-Роннане, обследовал также район озер Ширмахера.

Помогли австралийцам

Беда не приходит одна. Еще свежи были в памяти происшедшие на австралийской станции Моусон пожар и выход из строя главной силовой станции, как мы узнали о новых неприятностях, свалившихся на головы опять же австралийских полярников, но на этот раз на другой их станции – Уилкс, расположенной на восток от Мирного на расстоянии свыше 800 км. От ее начальника Дингла мы получили радиограмму, в которой он уведомлял о том, что на станции Уилкс имеется тяжело больной человек, а запас лекарств минимальный и нет возможности вернуть этого человека в Австралию раньше чем в начале 1960 г. Он спрашивал: «Может быть, Вы предложите нам выход из создавшегося положения. Может быть, Ваши врачи специально подготовлены к такому критическому положению, в котором мы оказались. Возможно, они могут дать совет, какое лекарство можно изготовить». Он просил также поставить его в известность о возможности прилета врача из Мирного на станцию Уилкс. Сообщал, что имеется хорошая площадка для посадки и в достатке авиационный бензин. Просил, чтобы наш доктор и доктор станции Уилкс связались между собой по радио.
3 мая 1959 г. самолет ЛИ-2 на лыжах вылетел из Мирного на станцию Уилкс. Одновременно был подготовлен и второй самолет, готовый при необходимости вылететь в любой момент. Через 4 ч 34 мин полета самолет благополучно приземлился на станции Уилкс. Австралийцы уже встречали наших товарищей.
Несмотря на радушный прием нашим товарищам пришлось пережить несколько тревожных часов. Во второй половине дня 4 мая погода резко ухудшилась, началась пурга. В 19 ч со станции Уилкс наш экипаж во главе с Динглом отправился к месту стоянки самолета на вездеходе «Снежный кот», чтобы проверить условия стоянки. Вскоре ветер усилился до 50 м/с. Он оказывал сильное давление на самолет, в результате чего его сдернуло с места и потащило на слабину якорного троса. Трос натянуло как струну. Появилась угроза его обрыва, а если бы это произошло, самолет могло сильным ветром выбросить в океан. Пришлось дополнительно закрепить самолет тросами к вездеходу.
Когда наш самолет находился в воздухе уже по пути в Мирный, Дингл направил две радиограммы – одну на имя Б. С. Осипова на борт самолета, а другую в Мирный на имя А. Г. Дралкина. В них он выражал благодарность всем членам нашей группы за помощь, оказанную в сложившейся ситуации, желал приятного и благополучного полета в Мирный и самого успешного завершения полетов и научной работы на нашей базе.
Через станцию Моусон в Мирный на имя А. Г. Дралкина 19 мая была получена также радиограмма от Филиппа Лоу – руководителя всех антарктических работ Австралии: «Мы очень благодарны за Ваш быстрый отклик и согласие на нашу просьбу оказать помощь в лечении больного на нашей станции Уилкс. Мы понимаем, что это риск для людей и самолета, вовлеченных в такие дальние полеты. Благодарю Вас и людей, совершивших этот поступок, который демонстрирует прекрасный дух международного сотрудничества, типичный для работы в Антарктике. С сердечным приветом и лучшими пожеланиями всем участникам
Вашей экспедиции». И дальше в радиограмме приписка Дж. Бичервайзе: «Я также присоединяю мое уважение и самые хорошие пожелания».
Филипп Лоу высоко оценил наше решение направить самолет на станцию Уилкс в это время года, когда практически в Антарктиде авиация уже не работает на длинных дистанциях по погодным условиям. Филипп Лоу неоднократно бывал в Антарктиде и в качестве сотрудника австралийских экспедиций, и в качестве руководителя этих экспедиций и он по достоинству мог оценить наш полет и все, что с ним было связано.
Через 12 дней Дингл прислал в Мирный радиограмму, в которой сообщил, что состояние больного Брандта хорошее.
А вот что рассказывали нам позже. Станция Уилкс, ранее принадлежавшая экспедиции США, была передана австралийцам. Жилой дом, в котором размещался персонал станции, имеет общий коридор, а по сторонам комнаты типа небольших кают, преимущественно на одного человека. Комнаты-каюты не изолированы сплошными перегородками друг от друга. Внизу и вверху просветы приблизительно по 20–30 см. Вместо дверей – занавески из плотного материала. Человек, находящийся в такой комнате-каюте, не виден из коридора и от соседнего жильца, но слышимость очень хорошая. В конце коридора имеется отдельная комната-изолятор, в которой мебель отличается от мебели жилой комнаты. Кровать там зацементирована, стол жестко скреплен со стеной, никаких других предметов обихода нет. И когда у Генри Брандта был установлен кризис шизофрении, он был помещен в этот изолятор, который закрывался из коридора дверью с прочным замком. Ему подавалась пища в алюминиевых мисках через нижний просвет. И когда он шумел, а его шум был слышен всеми, это создавало нервную обстановку и отрицательно сказывалось на настроении и работе всего коллектива. По-человечески можно понять и действия коллектива станции Уилкс, и действия изолированного больного. Когда прилетели на станцию Уилкс, В. П. Луговой и врач С. А. Косачев начали совершать прогулки с больным и беседовать на отвлеченные темы. Больному это понравилось, подбадривало его и в известной степени облегчало его состояние. В беседах с ними он с сожалением говорил о том, что мы скоро улетим к себе в Мирный, а он опять останется один. Врач С. А. Косачев рекомендовал Динглу практиковать с больным такие прогулки, соблюдая известную осторожность, привлекать его к физическому труду, что они периодически и делали в меру сил и возможности.
Было бы ошибочно думать, что с появлением врача С. А. Косачева на станции Уилкс больной станет здоровым. Не та болезнь. И мы в Мирном, и в Австралии, и на станции Уилкс так не думали. Но одно ясно, что появление на станции Уилкс новых людей вдохнуло свежую струю, бодрость, надежду в сложившуюся к этому времени тяжелую обстановку на станции. Взаимная консультация врачей на месте, их непосредственный обмен мнениями и общение в известной мере облегчили и состояние больного. Позднее с началом антарктического лета и авианавигации больной на американском самолете был доставлен в Австралию.

В гостях у бельгийцев

Наше знакомство с бельгийской станцией Король Бодуэн и японской станцией Сева началось на обратном пути в Мирный со станции Лазарев.
Утром 28 октября мы попрощались с нашими товарищами и взяли курс на станцию Король Бодуэн. Расстояние между этими станциями по прямой 420 км, и мы не заметили, как оказались в воздушном пространстве станции Король Бодуэн. Б. С. Осипов мастерски посадил самолет у антенного поля, подрулил к группе бельгийских полярников, которые встречали нас около посадочной полосы. Среди них был и начальник бельгийской антарктической экспедиции Бестин – высокий, крепко сложенный, со спортивной фигурой человек, и другие зимовщики этой станции. Свежий холодный ветер гнал по поверхности ледника поземку. «Где же станция?» – был первый вопрос, с которым мы обратились к бельгийским коллегам. На поверхности шельфового ледника были видны только радиомачты и две постройки – красный павильон на высоких металлических трубах для регистрации полярных сияний и башня локатора для наблюдений за радиозондами. Бестин пригласил всех на станцию и показал в направлении, где ничего не было видно. Потом распорядился подвезти к самолету несколько бочек авиабензина для дозаправки. Закрепив самолет на якорной стоянке стальными тросами, мы тронулись в направлении, показанном Бестинымц.
Б. С. Осипов заметил: «Мне с воздуха поверхность над занесенными домами станции показалась более подходящей для посадки самолета на лыжах, и я приземлился бы именно там, куда мы сейчас идем, если бы не посадочный знак – буква „Т“. Все переглянулись.
К нашему прилету на мачте вместе с бельгийским, французским и английским флагами был поднят и государственный флаг СССР. На станции Король Бодуэн среди зимовщиков были англичане и француз. Все жилые и служебные помещения станции, кроме павильона и сферической башни, погребены под четырехметровым слоем снега. Вход на территорию станции и выход осуществляются через один круглый металлический люк, закрывающийся специальной задвижкой во время сильных снегопадов. Спустившись вниз, мы оказались в снежном коридоре. Нас провели в главный дом, где находятся жилые помещения – комнаты-каюты с занавеской вместо двери, столовая, камбуз, ванная, радиорубка и некоторые лаборатории. Столовая одновременно является кают-компанией – местом отдыха и встреч.
И опять, как и на станции Лазарев, те же проблемы со свежим воздухом, с дневным светом и особенно с противопожарной безопасностью.
Вскоре нас пригласили за стол. Поскольку бельгийцы заранее знали о времени нашего прилета к ним, все было уже готово. Кончился обед, а беседы продолжались за полночь. Бельгийцы с теплотой вспоминали об экипаже В. М. Перова, о его полетах по спасению их людей. Бестин рассказал о только что закончившемся походе в глубь материка, Дралкин – о плане научного похода на Южный полюс, о технических средствах для этой цели и программе работ во время похода. Бестин рассказал также, что снежно-фирно-ледяная толща под сооружениями станции около 400 м, а дальше внизу – морская вода. На вопрос о том, как действует на психику зимовщиков то обстоятельство, что станция расположена на плавучем льду, Ф. Бестин с улыбкой, без признаков беспокойства сострил, что «…если станцию оторвет от общей массы шельфового льда, то недалеко Кейптаун, всего 4000 км, как-нибудь доплывем…» Верфайлли здесь же сообщил, что они фиксируют незначительные горизонтальные перемещения шельфового льда, на котором находится станция. Вертикальных колебаний не отмечали. Бестин рассказал о горах Сёр-Роннане, где они только что работали, и пошутил, что теперь работают в горах смелее, зная, что русские в случае необходимости всегда выручат.
После интересных бесед бельгийские коллеги предложили нам немного поспать перед предстоящим полетом и любезно уступили свои каюты.

В гостях у японцев

С рассветом мы покинули гостеприимных хозяев и взяли курс на станцию Сева. Предстоял перелет в 650 км.
Японцы приняли наш самолет на льду припая рядом со станцией. Поверхность посадочной полосы была неровная и, несмотря на большой опыт пилота, нам пришлось испытать несколько неприятных минут. Однако все обошлось благополучно. После посадки мы, вооружившись инструментом, вместе с хозяевами выровняли полосу, чтобы обеспечить спокойный взлет. На станции Сева мы пробыли сутки. Сам поселок расположен на коренных породах о. Онгуль в заливе Лютцов-Хольм. Для удобства сообщения между жилыми домами и служебными помещениями во время сильных снегопадов они соединены закрытыми проходами из плотной ткани, натянутой на каркас. Станция состояла из трех жилых щитовых домов и небольших вспомогательных построек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23