— Конечно, мы дадим вам справку, только принесите нам справочки из Сохнута, банка…
Всего справочек нужно было шесть, они выдавались в разных местах, и все конторы работали в разные дни. Поскольку родители Надин уже приехали, а рабочая неделя кончалась, мне ничего не оставалось, как вернуться в Эйлат. Перед отъездом я зашел в дельфинарий — посмотреть, как там идут дела.
Директор мне очень обрадовался и с гордостью показал новые террариумы для змей, накрытые сверху ярко-малиновыми двускатными крышами.
Я очень удивился, поскольку знал, что он образованный человек с хорошим вкусом, но директор пояснил:
— Конечно, я понимаю, что выглядит ужасно, но посетителям очень нравится. Мы, израильтяне, любим яркие цвета.
— Ну, допустим, — поморщился я, — но ведь теперь змей не видно! Они все сидят под крышами, поближе к лампам. Почему нельзя было сделать крышки ящиков плоскими?
— Ты не понимаешь. Плоские крыши — это арабский стиль, арабский менталитет. Наш, израильский менталитет предполагает двускатные крыши.
Может быть, израильтяне отчасти правы, когда не берут на работу «русских», подумал я. Все-таки понять людей другой культуры и вправду непросто. Во всяком случае, я тут многого не понимаю.
Новый автовокзал Тель-Авива — настоящий Миносский Лабиринт, даже местные жители нередко блуждают в нем по два-три часа. Только большой опыт путешественника помог мне довольно быстро найти свою платформу. Купив напоследок мороженого, я забрался на верхнюю палубу двухэтажного автобуса, занял переднее сиденье и покатил обратно в пустыню, чувствуя, что возвращаюсь домой. «Не забыть сказать Бене, если будет на автовокзале, пусть зайдет на первый этаж — там в зимнем саду такой классный древовидный папоротник» — подумал я, засыпая с палочкой от мороженого в руке. Ничто так не выматывает, как битвы с бюрократией.
Когда я проснулся, за окном мелькнул бетонный куб придорожной тюрьмы — значит, Беер-Шеву давно проехали. Вдоль дороги тянулись щебнистые равнины и голые холмы — в эту часть Негева весна еще не добралась. Только у подножия горы, на которой виднелись колонны Авдата, древнего города набатеев, зеленело пятно травы — древняя система сбора дождевой воды все еще работала, хотя почти разрушена.
В Рамоне я сошел с автобуса, поскольку собирался заглянуть на местную биостанцию — центр по изучению грызунов. Его директор как-то подвозил меня из Эйлата в Хай-Бар и пригласил в гости.
Биостанция оказалась настоящим русским заповедником. Кроме директора, все шесть сотрудников и сотрудниц приехали из Совка. Не удивительно, что их рабочий день состоял из перекуров и чаепитий, хотя изучение грызунов все же шло достаточно неплохо. Как раз перед моим приездом ребята поймали под Ниццаной новый для Израиля вид гербиля (мелкой песчанки) — колонии этих зверьков с украшенными кисточкой хвостами разбросаны в Негеве повсюду, где есть хоть какая-нибудь растительность.
Наконец я добрался до Эйлата и позвонил Джин-Тонику.
— Вовка! — закричал он. — Как удачно, что ты приехал! Для тебя есть классная работа!
— И сколько там платят?
Он назвал цифру.
— Не может быть! — это было больше, чем средняя зарплата по стране — недостижимая мечта для иммигранта.
— Может-может. Там рабочий день четырнадцать часов. Русских, конечно, не берут, но я прикинулся американцем и сказал, что рекомендую им моего друга из Англии. У них начальник отдела кадров англичанин из Лондона, он сразу клюнул. Завтра у тебя с ним собеседование.
— Но у меня же в удостоверении личности написано, что я родился в Москве.
— Скажешь, что родился в Москве, а жил в Англии.
— Подожди. Как же я закошу под англичанина, если в жизни не был в Англии, а вешать лапшу на уши придется настоящему лондонцу?
— Ничего, у тебя язык хорошо подвешен. За такие деньги придется сыграть роль как следует.
— А акцент? Я же не так говорю по-английски, как ты!
— По документам ты уже год в Израиле, а русский акцент похож на ивритский. Все, хватит ныть, лучше подумай, что ты будешь о себе рассказывать. Жду тебя в десять утра у «Принцессы». — И он положил трубку.
Я пошел на пляж, растянулся на горячем песке и задумался. На такой работе сумму, необходимую для поездки в Индию, я скоплю за месяц. Да и пора уже: скоро там начнутся муссонные дожди. Значит, надо побыстрее оформлять паспорт, потому что вот-вот придется уезжать.
Теплая волна ласково лизнула мне пятки. Прогулочные яхты, урча моторами, возвращались к пирсу. Горы слева понемногу заливались алой краской, а справа ползла на город густая синяя тень. В безоблачном небе проплыл к северу гусиный клин.
Я представил себе, каково сейчас в Москве. Если в Израиле зима теплая, значит, там наверняка холодная. Февраль — ледяные улицы, слякоть, позеленевшие без солнца рожи, чернуха в газетах… Но скоро и там начнется весна. И вообще, Россия — прекрасная страна, только народ сволочной, природа скучная и климат отвратительный.
Отправив открытку Ирочке, я пошел в избушку Центра Кольцевания, помог Реувену обработать вечерний улов (занятно было смотреть, как с каждой неделей одни виды мигрантов сменяются другими), а когда он уехал, лег на лавку и проспал до утра, рассчитывая, что «легенду» для отдела кадров придумаю в последний момент. Когда некуда деваться, всегда начинаю лучше соображать.
Все, кончаются знойные блядки, Сладкий кайф на горячем пляжу.
Из субтропиков путь без оглядки В полуночные страны держу.
И влечет меня к дому надежда, Что забыть обо мне не должны, Что все так же застенчива нежность В ласках северной нашей весны.
Что не вся моя жизнь — дорога, Что вернусь я в начало пути, Что меня не прогонят с порога А, быть может, предложат войти.
12. Официант
Люди холопского звания — Сущие псы иногда…
А.Н. Некрасов
Десятиэтажное здание гостиницы «Принцесса» торчало на берегу моря в семи километрах южнее Эйлата, прямо у КПП на египетской границе. По ту сторону КПП виднелась точная копия отеля — старая «Принцесса». Раньше граница с Египтом проходила на три километра южнее, за местечком Таба. Потом Египет через Международный суд в Гааге отсудил Табу со всей инфраструктурой, созданной израильтянами среди пустыни. Мистер Прикс, владелец отеля, бросил его и построил новый, а старым теперь командуют египтяне. Он отличается от нового только вдвое меньшей ценой, но народу там мало — реклама не так поставлена.
Что касается новой «Принцессы», то это самая дорогая гостиница в Израиле и одна из самых дорогих в мире, хотя даже в Эйлате есть три-четыре отеля с лучшим сервисом и удачнее расположенных. Цены на отели вообще редко совпадают с их качеством. Собственно, гостиницы Эйлата по-русски правильнее было бы назвать пансионатами или домами отдыха — сюда приезжают только для того, чтобы отдохнуть.
Начальник отдела кадров встретил меня радостной улыбкой:
— Приятно повстречать земляка! Давно из Лондона?
— Год, сэр! К сожалению, я не имею чести быть вашим земляком. Я родился на континенте, а второе высшее образование получал в Королевстве.
— Вот как? Где же вы учились?
Я назвал гидробиологическую контору, с которой когда-то много общался, работая в институте сходного профиля.
— Отлично! И где вы жили в Лондоне?
«Не поймаешь» — подумал я и ответил:
— Это не в Лондоне, а в окрестностях.
— Ну, и где же?
Из лондонских окрестностей я знал только Челси, Дувр и Стоунхедж. Но называть реально существующее место — значило рисковать, ведь он мог поймать меня на деталях. Поэтому ясказал:
— В Черусти.
— Черусти? Никогда не слышал. Где это?
— Это маленький городок в двадцати милях к востоку, ниже по Темзе, сэр.
— У вас хорошие манеры, — он наконец сменил тему, — мы можем взять вас официантом в ресторан.
— Благодарю вас, сэр! Постараюсь оправдать ваше доверие, сэр!
Я заполнил анкетку на двенадцати страничках и стал работником общепита. Больше всего в новой работе меня радовали два обстоятельства. Во-первых, бесплатное жилье и питание. Во-вторых, прямо под дверями отеля плескалось море, а там, в пяти метрах от берега, проходил коралловый риф — все обеденные перерывы я мог посвятить его подробному изучению.
«Русским» на весь огромный ресторан, занимавший два этажа отеля, был только парнишка из Смоленска по прозвищу Дима-гомосек. Это он «навел» Джимми на «Принцессу». Подозреваю, что именно с приходом Димы-гомосека сюда перестали брать русских. Больше всего на свете он любил «качать права» и ни дня не пропускал, чтобы не закатить скандал или истерику. Ни один нормальный мужчина не выдерживал Димино общество больше получаса. Но девушки в нем души не чаяли и могли трепаться с утра до вечера, как с лучшей подружкой. Наблюдать все это было довольно забавно.
Жили мы в двухкомнатной квартире с Димой и четой коридорных с восьмого этажа отеля — Сашей и Любой. Каждый день автобус фирмы забирал нас в пять утра и привозил обратно в десять вечера, а то и позже. Не удивительно, что мы передвигались покачиваясь, с остановившимся взглядом, как толпа зомби. Но уйти с работы пораньше было нельзя — основные деньги мы получали именно за сверхурочные, особенно по субботам — в выходные платят вдвое больше. Меня всегда умиляло отношение израильтян к религиозному запрету работать по субботам.
Понятно, что в современной стране кто-то должен работать в любое время, но верующие выходят из положения с помощью арабов, иммигрантов-атеистов и тех, кто готов продать душу дьяволу ради двойной оплаты. Иными словами, платишь другому, чтобы он согрешил вместо тебя.
Если опоздать к автобусу, приходилось ехать на работу на такси, а это двухчасовая зарплата.
Работа по 14-18 часов в сутки приводила к тому, что все в ресторане были издерганы и по малейшему поводу сцеплялись, напоминая пораженную эпидемией бешенства звероферму. Больше всего конфликтов вспыхивало из-за чаевых (на международном английском — типов). Среди официантов было много ребят, приехавших подработать и не имевших гражданства. Платили им вдвое меньше, чем гражданам, поэтому чаевые были для них ощутимой прибавкой к жалованию. Особенно надрывались китаянка Ли (ее, конечно, звали иначе, но китайцы предпочитают за границей зваться Ли, потому что это единственное китайское имя, которое европейцы могут правильно выговорить) и Дима — он-то был гражданином, но очень уж жадным.
Единственным нормальным человеком оставался Билли, зулус из ЮАР, который работал на мойке посуды и в выбивании типов не участвовал. С ним я в основном и общался, когда выдавалась свободная минута. Посетители ресторана как на подбор были малоприятной публикой, и «корешиться» с ними в надежде на чаевые я не мог себя заставить. Вообще с первой минуты в отеле я косил под «русского медведя» — медлительного, исполненного собственного достоинства и слегка туповатого. Да и типов было мало, потому что обычно мы не имели дела с деньгами — питание входило в стоимость номера.
Израильтяне у нас тоже работали, но редко задерживались больше недели — слишком уж нервная работа. Вообще, любой, кто продержится свыше двадцати дней, считался ветераном — только Ли служила в «Принцессе» уже три месяца. У нее был стимул — за день она получала столько, сколько рабочий где-нибудь в провинции Хунань за год. С тех пор, как она полгода назад продала дом и выбралась с родины, я был первым, с кем она могла поговорить по-китайски, да и мои возможности ограничивались полусотней слов.
Питались мы, конечно, не теми продуктами, которые шли клиентам. Им повара готовили из продуктов, у которых кончался срок годности, которые роняли на пол или готовили с нарушением рецептуры. Все лучшее доставалось самим поварам и нам за компанию. Чего только не перепробовал я за время работы! Микропомидорчики с форелью по-фарерски, верблюжьи стейки, омары и лангусты, фаршированные устричным филе… Но любви к ресторанам мне это не прибавило. Я и раньше без особого удовольствия ходил в подобные места, а когда познакомился с ними «изнутри», окончательно убедился, что больше люблю дешевые забегаловки. Почему-то нигде я не ем с таким аппетитом, как во всевозможных заводских столовках, придорожных шашлычных и продымленных тавернах с подозрительной публикой.
Большую часть двухчасового обеденного перерыва я проводил на рифе, ныряя с маской. Можно было взять напрокат акваланг, но глубже трех метров на дне не было ничего интересного, кроме ила и огромных колоний садовых угрей. Эти маленькие рыбки, похожие на шнурки от ботинок, роют в илу норки и торчат из них, словно вопросительные знаки. Издали кажется, что морское дно заросло густой молодой травкой, но стоит приблизиться — и все угри мгновенно исчезают в норах.
Риф, как ему и положено, был сказочно красив. Среди разноцветных коралловых кустов улыбались гигантские двустворки-тридакны. Края их метровых створок торчали из рифа, словно гигантские губы. Их покрывала мягкая мантия, которая окрашена в ярко-синий или зеленый цвет, с различным у всех моллюсков рисунком.
Такая красочная расцветка вызвана тем, что мантия тридакн — своего рода теплица, в которой они разводят на солнце симбиотические водоросли.
Легионы фантастически ярких рыбок вились в пронизанном солнечным светом слое воды над рифом, окружали меня, щекоча мягкими губами, исчезали в сплетении веток при появлении барракуды или макрели. В трещинах скрывались здоровенные желто-зеленые мурены, с двумя из которых я успел подружиться -обязательно приносил им по кусочку тунца, они высовывались из нор и брали угощение из рук.
Постепенно они прониклись ко мне таким доверием, что не боялись выползать наружу на первые метр-два своей длины.
Самыми красивыми из рыбок были маленькие рыбы-бабочки и королевские рыбы-ангелы.
В молодости это чудо природы сочно-синее с похожим на мишень рисунком из тонких белых и черных колец на боку. Потом ангел становится желтым с синими, черными и белыми узорами. Одна такая рыбешка у северного конца рифа нашла оброненное кем-то зеркальце и целыми днями исполняла воинственный территориальный танец перед своим отражением, пока я не забрал игрушку, заметив, что ангел худеет на глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23