— Богом данную, сир? Нет, я предпочитаю естественные способности. Покойный король в итоге оказался неспособен даже вас отравить.Их глаза встретились, как у двух понимающих людей.— Он был хороший человек, — медленно произнес Олойхор. — У него недостало духу протянуть мне яд своей рукой. Тогда я бы выпил не колеблясь. Уверен, это был его первый опыт.— И последний. На наше общее счастье. Сир.— Сир? — ухмыльнулся Олойхор. — Есть один, кому это может не понравиться.— А вам впервой вызывать недовольство брата? Осмелюсь предположить, если он только даст вам повод…— Пусть только высунется, — мрачно пообещал Олойхор. — Или я, или он. Тут слишком многое завязано на легенду. Я верно понял, от меня ожидается, что я наведу тут порядок?
Сон не шел к Имоджин, хоть бейся головой о стену.Можно было, впрочем, употребить ее и с большей пользой. Время, предоставленное ей в тишине и темноте, она потратила, чтобы в полной мере осознать смысл и масштабы приключившегося несчастья.Король умер. Содрогнулась земля.Одновременная смерть Лорелеав надвинувшейся тьме представлялась ей событием мелкого масштаба. Всего-навсего одним неприязненным взглядом в ее сторону будет меньше. Но вот кто в отсутствие Клауса будет упорядочивать жизнь?В числе прочего — кто теперь шлепнет Олойхора по похотливым ручонкам? Не обрушиваясь в беспросветную панику, Имоджин все-таки понимала, что рискует оказаться тем, кто в неразберихе потеряет больше всего.Жертвой. Причем жертвой без помощи и сожаления со стороны, потому что никто не воспримет женитьбу Олойхора на ней как оскорбление и несчастье. А насилие доказать будет сложно. Именно сейчас на него устремлены все исполненные надежды взгляды. От него ожидается, что он укрепит королевство. Кому какая разница, если он захочет эту плату. Чем чаще проигрывала она в своем воображении ту тягостную сцену в уединенном домике, тем пуще ширился ее страх. Коего изначально не было вовсе. Чем больше подробностей, слов, поз, выражений лиц ей вспоминалось, тем страшнее виделась произошедшая с Олойхором перемена.Король умер. А так ли уж этот принц ни при чем?Силой, подвигнувшей ее встать, оказался все-таки голод.Ощупью — место как-никак незнакомое — Имоджин выбралась из комнаты Дайаны в зал. Двери как таковой тут не было, только занавеску отвести. Мутный свет в квадратах окошек свидетельствовал, что на воле ожидается утро. Глаза понемногу привыкали видеть в сумраке, и на столе Имоджин увидела весьма многообещающий с точки зрения ее насущной потребности развал. Никто не убирал тут, когда вся кодла снялась с места, пустившись вдогонку за ней с Кимом. И хотя от зрелища разоренного стола и объедков ее чувство хозяйки брезгливо поежилось, аппетит от того не пострадал. Рука протянулась сама, Имоджин только понадеялась, что кусок пирога из середины стола выглядел самым нетронутым.Жуя на ходу, она медленно осматривалась в полной тишине. Олойхор и его верный пес Циклоп еще не вернулись. В комнатах, погруженных во тьму за своими занавесками, не слышалось даже дыхания. Ночное путешествие по Голодному лесу дорого далось девицам, и Имоджин не могла не испытывать по этому поводу мстительного удовлетворения.Чтобы, не приведи господь, не разбудить их, ненароком споткнувшись — та еще компания! — она запалила свечу, а потом, в приступе отчаянной храбрости, пошла их проверить. Но попала не туда.Вытянувшись на постели, в каморке лежало бездыханное тело Молль, словно в насмешку обряженное в черное платье. Блондинка покоилась на спине, с руками, сложенными на животе. Имоджин сделала шаг назад: ей было вовсе не интересно, какое у покойницы выражение лица. А вот что ей было, интересно…Комнатка у Молль была крошечная, и укромных мест в ней не предполагалось. Даже платья, основной капитал жилицы, лежали скомканные на полу — видно, надеванные — или висели на Гвоздях, вбитых в торцевую стену. Так что в коробочке, углом торчащей из-под изножья и полуприкрытой свисающим с постели лоскутным одеялом, наверняка хранились ее сбережения. Имоджин рискнула проверить и убедилась, что не ошиблась.Иногда полезно быть хозяйкой: упорядочивает рассуждения и приводит в норму здравый смысл.Подчиняясь внезапному озарению, девушка втиснулась в одно из платьев Молль и накрыла волосы ее шалью. Что, если у воротной стражи сыщется причина ее остановить? Внезапная и необъяснимая смерть короля и королевы — достаточный повод, чтобы никого не пускать со двора.Возможно, где-то у Молль был человек или даже люди, которые имели право на деньги после ее смерти.Имоджин предпочла принять этот грех на свою душу.Выйти за ворота королевского двора без денег значило поставить себя в сильнейшую зависимость от милостей встречных. Еда, одежда и быстрота передвижения — это зависело от наличности в кармане. Дурой Имоджин не была. Как не была она и вовсе лишена представления о правилах, согласно коим вершится жизнь и даже смерть.Согласно правилам, она оставила два крупных медяка с тем, чтобы их положить на глаза усопшей. Остальное ссыпала в карман. Буде все кончится благополучно, наследники получат мзду. Если же нет, возможно, о них вспомнит Олойхор.Выбравшись в зал, Имоджин мимоходом набила крошащимся печеньем второй карман. В дорогу. Замка на двери не было. Был железный засов такой толщины, чтобы веселые девицы могли запереться от пьяных солдат, ежели тем взбредет в голову искать здесь быстрой любви.Даже Циклопу с Олойхором пришлось бы потрудиться, чтобы войти, когда он заложен в петли. Поразмыслив, Имоджин отказалась от варианта, соблазнительного своей бездеятельностью, а именно: запереться тут и сидеть, пока все каким-то образом не наладится. Во-первых, тот, кто заперт, лишает себя стратегического преимущества.Сама по себе она мало что могла противопоставить попыткам штурма. Во-вторых… куда бы она дела Карну, и особенно Дайану, которые окажутся с нею тут же?Бежать! Без труда сняв засов, она застыла на пороге.Рассвет встретил ее неожиданным августовским заморозком, лужи на пустынном дворе встали льдом. Еще нераздавленным, словно даже по нужде народ не выходил. Пахло дымом. Ворота в противоположном конце были обычным образом открыты, возле них ежилась и зевала стража. Как будто ничего и не происходило, и некоторое время Имоджин буквально заставляла себя тронуться с места. Куда ей идти? Здесь ее дом! Она не знает, как добраться до Плоских Земель, не имеет понятия, как ей найти родительскую семью, и вряд ли разумно расспрашивать по дороге. Олойхор будет ее искать — в этом она не сомневалась. Уже добрых пятнадцать лет у нее нет никаких вестей о том, как там жили отец с матерью. Возможно, ей не были бы там рады. Ну разве только явись она в карете четвериком. Да и… нет, не настолько она крута. И не одна она в жизни, хотя к мысли этой ей еще привыкать и привыкать. А стало быть, есть лишь одно место, куда ей идти.Обратно. В чащу Голодного леса, туда, где бросили без всякой помощи искалеченного Кима. Единственного, кто может ее защитить. Кто захочет, тут же поправила она себя. Там, конечно, тоже было опасно и безнадежно, но все же не так, как стоя лицом к лицу с этим мутноглазым чудовищем, которое смотрело на нее с изнанки такого знакомого лица. Тутошний страх был страшнее.— Мне страшно, — прошептала она, кутая зябнущие руки в шаль. Старое детское заклинание. Должно помочь.— Ну так куда тогда намылилась? — раздалось в ответ, кажется, из-под самых ног. Но негромко. Это обнадеживало. Беглым взглядом окинув двор, Имоджин поняла, что ни один глаз на нее не смотрит. Независимо от ее желания или воли тело напряглось, сила или, может быть, готовность разлилась по всем мышцам. Она даже знала, как она это сделает. Ей ничего не будет стоить сбить Шныря с ног, вмять его лицом в хрупкую корочку льда и поворачивать голову, пока не хрустнет шея. На все это ей не потребовалось бы и минуты. И потому было совершенно необъяснимо то, что она продолжала смотреть на уродца затравленным взглядом.— Девки предпочитают высоких мужчин, — заметил он, глядя на нее снизу. — Ты, надо думать, тоже, да?У нее перехватило горло. Его… можно подкупить? Или это провокация?— Это — нет, — сказала она, как думала, твердо. — На вот…Она пошарила в том кармане, где деньги, зачерпнув, сколько попало в горсть.— …и скажи, что ты обессилел и спал.Шнырь принял взятку в пригоршню, несколько монет выскользнуло сквозь растопыренные пальцы, звякнув на мерзлой земле. Подошвы сандалий Имоджин, казалось, прожигало. В то же время она опасалась повернуться к шугу спиной и услышать за собой вопль тревоги. Уже почти сделав это, она почувствовала, как тот дергает ее за рукав.— А поесть есть у тебя? — понижая голос почти до неслышимости, спросил Шнырь. — Сухарика, печенинки?Там, в темной комнате, оставшейся позади, которую воображение Имоджин наполняло сгустившимся ужасом, на столе было сколь угодно еды. Но, как теперь вспомнилось ей — в центре просторного стола. Малыш не мог дотянуться, а края все уже объел. Ее передернуло. Не приведи бог такой болезни. И ведь не толстый!— Они смеются надо мной, — пожаловался Шнырь. — Они говорят, я должен отвыкать, отвыкать! Пока не отвыкну. Суки.— Вот. — Она полезла рукой в другой карман, извлекая пригоршню крошек и ломаных кусков. — Это все, что есть. Пожалуйста, не задерживай меня больше.— Наоборот. — Шнырь тут же запихал все в рот. — Беги быстрее и прячься лучше, потому что как только меня спросят, я тотчас же след твой и укажу.Ожидая его предательского крика за спиной, Имоджин побрела в сторону ворот. Медленно, потому что опасалась выдать себя излишней торопливостью. Если получится, она уйдет со двора под видом Молль. Не получится — под своим собственным именем. Она была совершенно уверена, что если Олойхор и отдал приказ «никого не пущать», то «забыл» предупредить, что он касается ее. Королевы. 7. Тьма поздней ночи Оказавшись за воротами, Имоджин, даром что королева, не погнушалась последовать совету Шныря и припустила со всех ног, стараясь одолеть как можно большее расстояние, пока дорога безлюдна, и вид девицы, несущейся во весь дух, не привлечет ненужного внимания. Однако уже через короткое время пришлось вспомнить, что это были те же самые ноги, на которых она пешком прошла весь путь сюда. К тому же не далее, как сегодня ночью. И печень словно иголками набили.Серый промозглый день пролетал как мимо виска, так и мимо сознания. Сознанием Имоджин уперлась в Гиблый лес. Туда, как она понимала, было два пути: общепринятый, жилыми местами, с небольшим только отрезком собственно того леса, занимавший полтора дня, с ночевкой на постоялом дворе или на мельнице, как в истории с разбойничьими сокровищами; и короткий, но почти весь — лесом. Путь, который надежнее всего было проделывать в компании заклятого. Этим путем нес ее тогда Ким, и этой же дорогой вывел свою банду из леса Олойхор. Полупереваренных, но живых. Имоджин сделала, вероятно, ошибку, склонившись изначально к первому варианту. Она ничем не смогла бы объяснить своего предпочтения: когда в дело вступили ноги, усталая голова соображать перестала. Девушка едва видела окружающее и не смогла бы вспомнить, если бы пришлось.Единственное, о чем она еще с трудом могла думать, так это о том, чтобы вовремя сигать в кусты, прежде чем ее заметят. Женщинам бродить в одиночку, а тем более — бегать, по дорогам не полагалось, хотя считалось, что это вполне безопасно. На то у знати имелись мальчишки-гонцы. При мелких же хозяйствах настолько срочным делам быть не полагалось. Баба должна чинно выступать. И неподалеку от дома. В противном случае она — лицо подозрительное. Приметят ее непременно и вспомнят, коли будут спрошены.Но, вопреки ее опасениям, на дороге ей практически никто не попался. Ослепленная и оглушенная, пленница одной навязчивой идеи, Имоджин почти не задумывалась о причинах. Сперва было просто рано, а потом… вероятно, весть о единовременной смерти короля с королевой, переданная с гонцами через старост общин, вызвала брожение в умах, беспокойство и смутные толки. И, вероятно, власти приняли меры, чтобы волнения не распространились. Скорее всего околицы перекрыты, а день в знак траура объявлен нерабочим.Так в торопливом и безотчетном пути промелькнул день, и хорошо было уже одно то, что, подчинившись движению, она перестала думать об Олойхоре. Раз уж ее не остановили сразу, то теперь отследить ее смогут только с собаками, а догнать — только верховые. Однако потеря лошадей в Гиблом лесу должна была чему-то принца научить. В отличие от Кима, который легко оперировал логико-мистическими построениями, Олойхор внимал уроку, только основательно получив в лоб.Это означало, что у нее есть фора.На ночь останавливаться было бессмысленно: это означало потерять выигранные часы и подвергнуть себя унижению быть пойманной вновь, тепленькой со сна. Да и не уснула бы Имоджин нипочем прежде, чем оказалась бы в безопасности. Что означало — подле Кима, и ничто иное.Потому как уговор со Шнырем скорее всего закончился в тот момент, как он сглотнул пережеванное печенье.Сойти с дороги. Спрятаться в лесу. В конце концов, с ней не случилось ничего сколько-нибудь плохого, пока они прошлой ночью тащились через самый что ни на есть Гиблый лес. Авось и сейчас переберется она через канаву, отделяющую дорогу от его смутно виднеющейся в отдалении стены, и ничего такого с нею не будет. В конце концов, переночует где-нибудь под кустом, не доходя до… ну, она почувствует!Смена настроения настигла ее как раз, когда Имоджин перешагнула злополучную канаву. Самая позорная бабская истерика, от усталости и со слезами жалости к себе. С бешенством, как ни странно, на Кима за то, что не оказалось рядом его поддерживающей руки. Вовсе не желала она угодить в какую-либо историю героиней, из тех, про чьи деяния слагают легенды! Не хотела она противостоять напастям по одной только вполне понятной причине, что не хотела, чтобы эти напасти вообще с ней приключались. Вставать в защиту попранной справедливости, поднимать обличающий голос против злодейств, отделять право от вины:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24