Проводив Фокси, он сказал ей на прощание:
- Кажется, плакало наше сборище?
- Да, лучше отменить, - сказала Фокси, хотя это лишало ее шанса повидаться с Пайтом.
- Но я уже накупил выпивки! - возмутился Фредди.
Фокси прошла через его крохотный дворик, где стояло дерево-скелет без листьев. Флаг у здания почты уже спустился на половину флагштока. На улице Божества было так тихо, что можно было услышать рев циклевочной машины на расстоянии нескольких кварталов. В пиццерии, в редакции тарбокской газеты "Стар", в обувной мастерской, по совместительству - букмекерской конторе люди толпились вокруг радиоприемников. Фокси вспомнила приемник в кабинете Фредди, поперхнувшийся никакой музыкой, слезы в голубых глазах медсестры, достойное всяческого осуждения нежелание Фредди присоединиться к коллективной скорби, - но чем она лучше его? Она попробовала представить себе погибшего - молодого мужчину, почти что представителя ее поколения; она могла бы очутиться в его постели. Смерть чужого мужа, подчеркнувшая пустоту, и так поселившуюся в ее сердце. Вместо горя она чувствовала разве что рефлекторную нежность и еще страх. С угла, от магазина Когсвелла, она взглянула на конгрегационалистскую церковь, и у нее быстрее забилось сердце. Вот и ее "плимут"; скорее к ребенку! Она представляла себе жадный беззубый ротик сына, левая грудь заранее ныла. Правая половина ее рта еще оставалась онемевшей. Вдруг ребенок испугается ее кривой улыбки? Но стоило ей представить на месте застреленного президента Пайта, как к горлу подступила тошнота, город вокруг налился ощущением своей вины, свился в воронку и потянулся к небу, как овеществленная молитва.
Торны решили не отменять прием. Ближе к вечеру, после задержания Освальда и принесения Джонсоном президентской присяги, доказавшей, что нация по-прежнему жива, Джорджина обзвонила всех приглашенных и объяснила: еда и выпивка так и так закуплены, гости все равно купили вечерние туалеты и забрали из химчистки смокинги, да и они с Фредди заскучали бы, дети и подавно заплакали бы от разочарования; и вообще, она не видит ничего дурного во встрече хороших знакомых: скорбь легче дается за компанию. Анджеле Джорджина сказала, что это будут как бы поминки, ирландские поминки, танцы тоже можно считать данью памяти погибшего, всегда соблюдавшего хороший стиль. Приходите! Пожалуйста! Иначе Фредди обидится: сами знаете, какой он ранимый.
Той осенью в моде было глубокое декольте, и Пайт, явившийся в девять, зажмурился от избытка голых грудей. Сначала он не хотел ехать. Его суеверная натура требовала какой-нибудь религиозной церемонии в память о славном Кеннеди, пусть сам Пайт и был республиканцем. К тому же он знал, что Фредди будет сыпать богохульствами. Мало того, он неважно себя чувствовал воспалилась ротовая полость; Фокси стала недоступна, Анджела с ним больше не спала, смокинг с плеча тестя, с немодными широкими лацканами, пора было сдать в утиль; он заранее стеснялся перхоти на черных плечах. В гостиной Торнов его ждали голые плечи и груди, колеблющиеся язычки свечей, кривляющиеся африканские маски, дурацкие подушечки, плетеная мебель, пузатые испанские комоды, выгоревшие кресла. В камине тлели толстые бревна. Длинный стол, уставленный бутылками и рюмками, казался изгибающимся полем, отражающим огонь. На Джанет Эпплби было ядовито-зеленое платье с лямками толщиной в шнурок, которые, казалось, вот-вот оборвутся, не выдержав веса втиснутой в платье роскоши с ложбиной, похожей на глубокую вертикальную морщину на лбу. Марсия Литтл-Смит, в платье с прилегающим лифом, без бюстгальтера, наклонялась, звеня серьгами, к медной зубчатой пепельнице, чтобы стряхнуть пепел, и демонстрировала свои конические груди, повисшие в темноте, как клубневидные корни в воде. Джорджина была перетянута двумя узкими полосами белой материи и походила на спортсменку - у них тоже бывает приплюснутая, как при лежании на спине, грудь. Кэрол Константин влезла в облегающее платье синего шелка, стягивающее лодыжки, как удавка, целомудренное - до самого подбородка - спереди и развратное - открывающее верхушки ягодиц - со спины. Айрин Солц (Солцы тоже были тут, отчасти воспрянув благодаря работе Айрин, отчасти уступив настояниям Фредди) была в простом коротком платье черного бархата с овальной линией выреза - как бы отражением в воде ее вопросительно приподнятых бровей; она тревожно озиралась в поисках Бена, Кэрол, Эдди. От ее вида Пайт умилился: она, как и он, раскаивалась, что пришла. К тому же она похудела - ее расплющило унижение.
К Пайту направилась Би Герин. Ее грудь, блестящая от пота, лежала в жесткой алой скорлупе, как два засахаренных боба в горячем металлическом блюде.
- О, Пайт! Какой ужас, что все мы собрались, вместо того, чтобы остаться дома и достойно скорбеть!
Он ответил ей в том же тоне, поглядывая на ее груди, страдая по их округлости. "Почему бы нам не трахнуться?" Она по привычке приподнимала верхнюю губу, демонстрируя дырочку между передними зубами. Она положила ему на рукав дрожащую руку - толи чтобы подержаться, то ли как предостережение. "Ты окружен злыми людьми..." Он смущенно тянул мартини, морщась от жжения во рту.
- Говорят, ты часто видишься с Константинами?
- Мне с ними скучно, Пайт. Роджеру с ними забавно, хотя они - просто самовлюбленные зануды. Сначала окончили бы колледж, а потом приставали к людям.
- Кто привлекает Роджера больше - Эдди или Кэрол?
- Не говори гадостей, Пайт. От других я это терплю, а от тебя нет. Ты ведь не такой, зачем притворяться?
- Лучше ответь на вопрос.
- Кэрол бывает забавной, но до чего же она холодная! Холодная и грубая. По-моему - это ужасно грустно, - она была по-настоящему влюблена в Бена, до ужаса влюблена, но даже себе самой в этом не признавалась, а теперь и подавно не может, поэтому так жестоко его передразнивает.
- Но ведь Бен - ужасный зануда!
- Не думаю, что они это замечают, Пайт, потому что сами зануды. Какой кошмар - вокруг одна скука! Взять хотя бы Роджера...
- Я, по-твоему, был бы приятным исключением?
- Может быть, мой милый Пайт, но ненадолго. Но ведь ты у нас не любишь маленьких женщин - это у тебя наполеоновское.
Пайт со смехом оглядел комнату поверх головки Би. Где Фокси? Но он не разглядел ее среди мерцания. Не пожелав прийти, она одержала над ним нравственную победу, окатила его монаршим презрением. Еще бы, ведь она произвела на свет сына! Пайт пожалел себя, стал вдруг маленьким, заброшенным.
- Где Галлахеры? - обратился он к Би.
- Мэтт сказал Джорджине, что они отправятся вместе с детьми на специальную мессу. Джорджина говорит, что он отвечал ей вежливо, но без всякой охоты.
- Мэтт становится все более независимым. А Онги?
- Джон болен.
- Это так серьезно?
- Фредди утверждает, что Джон при смерти. - В профиль Би напоминала Диану, наклоняющуюся к свече. При смерти... Перед тем, как выехать из дому, Пайт смотрел с дочерьми по телевизору, как из самолета выгружают гроб, освещенный прожекторами: длинный брус полированного дерева, гладкий, как пуля, с безвоздушной полостью внутри, куда не проникает свет; на экране мелькнула вдова, ее загородили плечи военных...
- Ты не спрашиваешь про Уитменов? - напомнила о себе Би.
- Кстати, где они?
- Ты весь как на ладони, Пайт. Понятия не имею, где они, а вот ты только и делаешь, что их высматриваешь. Мне это не очень-то лестно.
- Я нацелился на новую порцию выпивки. - Это чтобы потушить панику.
- Пайт, - сказала вдруг Би, видя, что он уходит, - я могла бы тебя полюбить. Только ты должен мне позволить.
У стола с напитками Кэрол кокетничала одновременно с Гарольдом и Фрэнком.
- Фрэнк, - попросила она громко, едва не всполошив всех гостей, предложи-ка цитатку из Шекспира. Никто ведь не знает, что сказать.
- "Спокойной ночи, милый принц", - опередила знатока Анджела. Пайт не ожидал увидеть сейчас ее овальное лицо, игру теней на ее белых плечах, линию горла, жемчуг в мочках ушей.
Красноглазый Фрэнк Эпплби послушно поразмыслил и сказал:
- "Тщеславья долг оплачен".
- Это что, цитата? - удивилась Кэрол.
- Из "Юлия Цезаря", безмозглая красотка. - Он так сдавил Кэрол плечо, что Пайт испугался за ее синее платье.
- Или вот это... - Гарольд Литтл-Смит сам усмехнулся пришедшей на ум аналогии. - "А Освальд - предостойный человек". - Дав собравшимся отсмеяться, он продолжал: - А как я хохотал! Новость прозвучала как раз в тот момент, когда я доедал десерт, gateau avec des/raises* с тремя партнерами-республиканцами, включая - Фрэнк, ты не поверишь - молодого Эда Фостера, который, как тебе известно, считает, что даже Боб Тафт в конце концов ударился в либерализм. Un реи de rose аи fin". Ну, и первая мысль у всех, считая репортеров, которые тоже все, конечно, либералы, была...
- Гарольд, а ты действительно такой уж консерватор? - перебила его Кэрол.
Слово взяла Джанет.
- Гарольд и Фрэнк - не одно и то же. Фрэнк - федералист, у него любовь к отцам-основателям, а Гарольд объявляет себя радикалом, хотя это просто бахвальство.
- Mercipour vos mots ires incisifs***. Можно продолжать? Одним словом, все решили, что это дело рук какого-нибудь психопата из правых. Помните, раньше все грустили по поводу того, что Даллас - рай для берчистов**** и так далее...
- Это французское слово? - ввернула Кэрол.
- Но потом, где-то в два тридцать, когда я вернулся в кабинет, пошла информация об Освальде. Тут звонит тот самый Эд и радостно кричит: "Слыхали? Это не наши, это они сами!"
Присутствующие испытывали примерно то же самое, поэтому смеха было меньше, чем ожидал Гарольд.
- После заката Маккарти все настоящие волки сосредоточились на левом фланге, - высказался Фрэнк.
- А я в одном уверен: он действовал не один, - сказал Фредди. Многовато выстрелов для одного! И уж больно удачное покушение.
На Фредди дружно зашикали.
- Ты повсюду видишь заговоры, - сказала ему Джанет.
- Более того, - подхватила Анджела, - он считает, что все мы заговорщики: спасаем друг дружку от смерти.
- Я говорил, что мы отодвигаем ночь.
Пайт удивился, что Фредди помнит его слова. Бесформенность шла в рост, воруя кости из вялой и бесцельной жизни самого Пайта. В последнее время Фредди смотрел на Пайта слишком пристально, с непонятной значительностью.
- Давайте-ка я посвящу вас в еще один заговор, - расщедрился Гарольд Литтл-Смит. - Когда заработает биржа, бросайтесь покупать акции. Бизнес опасался Кеннеди, а в Джонсона влюбится без задних ног. Это как раз тот самый старый негодяй, необходимый бизнесу для полного счастья.
Кэрол содрогнулась всей своей долгой голой спиной.
- Этот старый мрачный грубиян? Это то же самое, как если бы старостой класса стал хулиган-двоечник, всех застращавший и не умеющий связать двух слов. Так мы будем танцевать, Фредди?
- Гости приказывают, хозяин исполняет. Но, если честно,! я в растерянности: у меня еще не убивали президентов. Когда шлепнули Линкольна, я был еще дитя. Бедный Эйб!
Бен Солц пришел на серьезный разговор. Его бледное бородатое лицо показалось Пайту улыбающимся огрызком прошлого.
- Тем не менее, - обратился он к Фредди, - с 1865 года в этой стране процветает политическое насилие. Четыре убитых* президента, плюс покушения на Трумена и на обоих Рузвельтов... Кстати, Тэдди Рузвельта ранили во время его проигранной предвыборной компании 1912 года, не говоря о Хью Лонге. Такого нет ни в одной стране к западу от Балкан. Например, английскому премьер-министру хватает одного телохранителя.
- Недаром мы боролись за право носить оружие, - сказал' Фрэнк.
- Потанцуешь со мной, Бен? - предложила Кэрол. - Или ты не хочешь?
Он улыбнулся, как декоративный лев на крыльце, но глаза остались человеческими, испуганными. Кэрол вцепилась в руку Гарольда.
- Раз Бен такой трусишка, то, может быть, ты, Гарольд? Потанцуешь со мной? Джанет тебя заклеймила своей политикой, а я развеселю. Включай музыку, Фредди! - И она повернулась к Пайту холодной бледной спиной.
Бен, щеголявший, как и Пайт, в смокинге с чужого плеча, тоже отвернулся и заговорил с Анджелой. Пайт услышал обрывок ее вопроса: "...понравилось преподавать?" Бен страдальчески отвечал:
- Меня радует, что она после стольких лет сумела заняться интересным для нее делом.
Джорджина стояла посреди комнаты с видом хозяйки, не решившей, за что схватиться в первую очередь. Пайти подошел к ней, позволил отпить из своего бокала.
- Кэрол уже набралась, - сообщил он.
- Ну и тащи ее в постель. Ты знаешь, где это.
- Как можно! Она стала бы царапаться. Кому пришло в голову опять свести вместе Солцев и Константинов?
- Фредди, кому же еще?
- А ты его поддержала. У Фредди куча идей, но ты обычно давишь их в зародыше.
Джорджине не удалось долго продержаться в роли праведной светской дамы.
- Какая это скука, Пайт, когда люди выставляют свою частную возню на всеобщее обозрение! - Подразумевалось, что они-то вели себя иначе, отважно хранили тайну, не то, что эти развратники. Запустив пальцы в свои седеющие волосы, словно с намерением вычесать оттуда иглы лиственницы, она продолжила: - Кажется, я теперь единственная, у кого осталась хотя бы капля скромности.
- Какое интересное признание.
- Не обращай внимания.
- Милая Джорджина, как ты поступаешь со своей скромностью, когда рядом нет меня?
- Мне не дают скучать: то один мужчина, то другой... Всех не упомнишь. Ходят табуном. Тебе неприятно?
- Еще как! Мне было с тобой хорошо.
- Что же тебе помешало?
- Я испугался. Почувствовал, что Фредди в курсе
- Что с того? С Фредди я бы разобралась.
- Наверное, я не говорю всей правды.
- Знаю. Ты и раньше не был до конца честен. - Эта фраза была, как выигрышная карта в партии: произнеся ее, Джорджина улизнула. Дай женщинам волю - и они никогда не перестанут читать нотации, подумал Пайт. Педагогика влечет их с момента грехопадения Евы. Женщины мнят себя богинями.
Следующим собеседником Пайта стал Роджер Герин. Его брови были нахмурены, белая рубашка с причудливым ворота ничком, галстук-бабочка, рубиновые запонки были данью последней легкомысленной моде.
- Ты уже спрятал клюшки для гольфа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43