Яков Наумович Наумов
Андрей Яковлевич Яковлев
Двуликий Янус
В римской мифологии Янус – бог времени, а также всякого начала и конца, входов и выходов – изображался с двумя лицами, обращенными в противоположные стороны: молодым – вперед, в будущее, старым – назад, в прошедшее. Возникшее отсюда выражение «двуликий Янус» или просто «Янус» означает: двуличный человек.
Глава 1
Стояло жаркое июльское утро. Не было еще и девяти часов, а асфальт на солнечной стороне начал плавиться. Утро – и такая жара. Каков же будет день?
Лейтенант Константинов, чуть волоча правую ногу, пересек Комсомольскую площадь и не спеша двинулся к Ленинградскому вокзалу. Жару он переносил сносно – то ли бывало на фронте, особенно летом 1942 в донских степях! – а вот нога сегодня опять беспокоила. Минуло три месяца, как Константинова выписали из госпиталя, признав ограниченно годным; рана давно зарубцевалась, и все же нет-нет давала себя чувствовать. «Да, – с горечью думал Константинов, – выходит, напрасно ты, Василий Кузьмич, тогда, на медицинской комиссии, ерепенился. Вояка из тебя никудышный! Вот и сиди теперь на привокзальном продовольственном складе да выдавай довольствие по аттестатам. Отвоевался!»
Продовольственный склад… И занесла же сюда нелегкая Константинова! Разве это место для сапера, комсомольца, без малого два года прошагавшего по дорогам войны? И воевал он неплохо. Совсем неплохо! Только это ранение под Сталинградом… И вот результат – продовольственный склад…
Впрочем, особо жаловаться на судьбу Константинову не приходилось: как-никак пусть заместителем начальника продсклада, но он остался в рядах Советской Армии. А ведь могли признать полностью негодным к военной службе и демобилизовать вчистую. На таком решении настаивал один из членов комиссии, этакий ехидный майор медицинской службы с седенькой бородкой клинышком. Ничего, обошлось.
И начальник попался Константинову неплохой – капитан Попов. Иван Степанович. Был Попов уже в возрасте, лет сорока, в действующую армию не попал из-за каких-то застарелых болезней, рвался, как и Константинов, на фронт и откровенно томился службой в тылу, но при всем этом к служебным своим обязанностям относился рьяно и продсклад содержал в образцовом порядке. Вот и вчера, когда у Константинова впервые появилось подозрение и он поделился своими мыслями с начальником, Попов выслушал его самым внимательнейшим образом и сразу же отправился в городскую комендатуру, прихватив с собой и Константинова.
Правда, в комендатуре получился сплошной конфуз.
Пожилой подполковник, хватавшийся поочередно то за одну, то за другую трубку беспрестанно трещавших телефонных аппаратов, не выслушав толком Попова, накричал на него, а Константинову вовсе не дал и рта раскрыть.
– Вам что, – шумел подполковник, – делать нечего? Эти самые… как их… Малявкин и Гитаев – кто? Боевые офицеры! С фронта. Документы, вы сами говорите, в порядке. И аттестаты в порядке. Так какого рожна вам надо?! Только морочите людям голову! От дела отрываете. Одурели вы, что ли, отсиживаясь в тылу, на своем продскладе?
Константинов увидел, как при последних словах подполковника лицо Попова начало багроветь, а левая щека предательски задергалась. Он медленно поднялся и глухим, сдавленным голосом сказал:
– Товарищ подполковник, кто дал вам право… Я…
– Что? – повысил голос подполковник. – Что-о? Вы, никак, капитан, собираетесь разъяснять мне мои права? Учить вздумали?.. Вы забываетесь, товарищ капитан! – Подполковник помолчал и минуту спустя уже спокойнее добавил: – Смотрите, в другой раз хуже кончится, а сейчас – всё. Можете быть свободны.
Когда они вышли из комендатуры, Константинов не мог скрыть своего смущения: вина-то была его, а не Попова, это он подал капитану мысль, что с Гитаевым и Малявкиным не все чисто. Но Попов только рукой махнул: «Ладно! Чего уж там. Оба мы с тобой поторопились. Ведь фактов-то у нас никаких…»
Фактов действительно не было ни у Константинова, ни тем более у Попова, который, кстати, с Гитаевым и Малявкиным вроде бы и вовсе не имел дела: документы и выдачу продуктов по аттестатам оформлял Константинов.
Что же насторожило лейтенанта? Что вызвало у него подозрение? В том, что два офицера – старшие лейтенанты Гитаев и Малявкин – дважды являлись сами, без солдат, чтобы получить довольствие на целое отделение, ничего из ряда вон выходящего не было. Такое в практике Константинова случалось. Не было ничего подозрительного и во внешнем виде старших лейтенантов, в их поведении, в присущих фронтовикам соленых шуточках с этакой долей ухарства: нам, мол, сам черт не брат! Если что Константинову и не понравилось, вызвало сомнение, так это уж слишком длительное и малопонятное пребывание в столице двух офицеров с отделением солдат в такие дни, когда, судя по сводкам Совинформбюро, развернулись жестокие бои на Орловско-Курском и Белгородском направлениях. Тут каждый боец на счету, а эти сидят в Москве и сидят; сперва явились две с лишним недели назад, а вчера – снова…
И еще насторожило Константинова то, как объяснил Гитаев причины столь долгого пребывания в Москве. (Константинов не постеснялся и прямо спросил его об этом.) В словах Гитаева была какая-то фальшь. И выражение его глаз не понравилось Константинову. Но пойди скажи об этом подполковнику, когда он и так слушать ничего не хочет. «Выражение глаз не понравилось!» Нет, этим никого ни в чем не убедишь. Не получится. Да и сказать правду, «выражение глаз»… Нет, это попахивает чрезмерной подозрительностью, но Константинов ничего не мог поделать с собой: не понравилось, и все!
Правда, капитан Попов сразу понял Константинова, но и он ничего убедительного сказать в комендатуре не мог. Да и что скажешь?
Было и еще одно сомнение у Константинова, но об этом он даже капитану не сказал, не рискнул, настолько тут все казалось неопределенным.
В самом деле, ну что из того, что фамилии солдат, на которых был выписан аттестат, показались Константинову знакомыми? Откуда он их знал – особенно вот эту: сержант Кривошапка, – лейтенант и сам никак не мог объяснить. Как он ни напрягал свою память – напрасно. Ровно ничего она ему не подсказывала.
Вот и сейчас, шагая на продсклад, лейтенант не мог расстаться с мыслью о сержанте Кривошапке.
Когда Константинов подходил к помещению продсклада, огромные часы, что на башне Казанского вокзала, показывали без пятнадцати девять. В складе, кроме дежурного, не было ни души, ни единого посетителя. Не пришел еще и капитан Попов.
Пользуясь затишьем, которое не так уж часто выпадало на его долю, Константинов решил разобрать ящики своего стола, изрядно забитые ненужными экземплярами копий всяческих накладных, черновиками служебных бумаг, старыми газетами, с которыми Константинов как-то не хотел расставаться, хотя Попов не раз его поругивал за эту странную приверженность. Действительно, ну зачем было Константинову хранить давно прочитанные газеты? Он и сам этого не знал. Разве что в душе Василий Кузьмич никак не мог расстаться с мечтой стать историком. Со временем, конечно… После войны… Вот поэтому и собирал газеты – живую летопись войны, – хранил их.
Константинов выгрузил старые газеты из ящиков на стол и принялся не спеша их перебирать. Нет, все он не выбросит. Те, где приказы Верховного Главнокомандующего, наиболее важные сообщения с фронтов, очерки и статьи Эренбурга, Полевого, Алексея Толстого, Тихонова, Фадеева, он, конечно, оставит…
Взгляд Константинова упал на список награжденных, без которых тогда, в 1943 году, не обходился почти ни один номер газеты. Что это? Не может быть… Все правильно, все сходится, сомнения не было: перед ним лежал поименный список солдат, указанный в аттестате Гитаева. Те же фамилии, те же имена и отчества. Вот и сержант Кривошапка, Егор Тарасович. И все они были награждены… ПОСМЕРТНО!
– Иван Степанович, – кинулся Константинов к появившемуся в дверях Попову, – Иван Степанович! Вы только посмотрите, что я нашел! – Голос его сорвался.
– Что? Что такое? – поспешно спросил капитан, заряжаясь волнением своего помощника.
Константинов протянул Попову газету, в которой жирной чертой были отчеркнуты перечисленные в аттестате фамилии. Начальник продсклада схватил газету, посмотрел Указ о награждении, перевернул полосу, перевернул еще и с недоумением уставился на Константинова:
– Убей меня бог, Василий Кузьмич, я здесь ничего не вижу. Газета как газета. За какое же она число? Ага, май месяц… Так в чем дело, разъясните, пожалуйста!
– В чем дело? Но ведь это… – Константинов непроизвольно понизил голос до полушепота, хотя в помещении никого, кроме них, не было, – это список – вот, смотрите, я взял нужные фамилии в скобки, – список солдат, указанных в аттестате Гитаева и Малявкина. Все совпадает. Фамилии. Имена. Всё. А список-то награжденных ПОСМЕРТНО… Посмертно, понимаете? Еще в мае…
Константинов кинулся к своему столу и подал Попову погашенный аттестат, где рядом с фамилиями Гитаева и Малявкина стояли имена солдат, перечисленных в списке награжденных.
Попов колебался какую-нибудь секунду, потом решительно сунул в планшет газету, прихватил аттестат и шагнул к выходу.
– Пошли, – отрывисто бросил он через плечо Константинову.
– Куда пошли? – растерянно спросил Василий Кузьмич, догоняя капитана.
– Как – куда? – обернулся тот, и на лицо его набежала недобрая усмешка. – В комендатуру. К тому самому подполковнику, что нас давеча отчитывал. Посмотрим, что он теперь запоет…
Разговор в комендатуре сложился совсем иначе, чем в прошлый раз. От былой заносчивости у подполковника не осталось и следа. Он был явно растерян и не скрывал этого. Подполковник заверил Попова и Константинова, что немедленно примет все необходимые меры. Письменный рапорт? Зачем? Не надо никакого рапорта, все и так будет сделано.
– Как полагаете, капитан, – спросил подполковник, – аттестат эти мерзавцы сами подделали или… или…
– Не знаю. Я бы с выводами не спешил. Надо бы, думаю, лейтенанта спросить, он обнаружил всю эту историю. Ему и карты в руки, – пожал плечами Попов.
Константинов растерялся. Он сразу понял подполковника, но ему подобная мысль раньше не приходила в голову. Что аттестат подделан, это очевидно. Но кем же, кроме Гитаева и Малявкина? Жулики они оба, возможно, дезертиры. Да, скорее всего, дезертиры. А если похуже?.. Нет, об этом лейтенант Константинов не думал.
Слушая сбивчивые рассуждения своего заместителя, капитан Попов только щурился, но высказать свою точку зрения не спешил.
– Да, да, конечно, лейтенант, вы правы, совершенно правы, – согласился подполковник. – Гитаев и… как его… Малявкин – дезертиры. Явные дезертиры. И жулики. Все ясно. Надо их немедленно задержать. Только как? Где их искать?
– А они завтра в четырнадцать ноль-ноль снова должны явиться к нам на продсклад, – сказал Константинов. – Я им не все по аттестату выдал, вот и условились, что они придут завтра…
– Завтра? В четырнадцать часов? – радостно воскликнул подполковник. – Вот и отлично. Значит, завтра мы их и возьмем. Чего же лучше?
Он тут же схватил телефонную трубку и связался с прокурором гарнизона. Когда, договорившись с прокурором, подполковник положил трубку, Попов заметил:
– Вы уверены, товарищ подполковник, что надо было звонить прокурору? Вам все ясно? Может, следовало все-таки связаться с КГБ? Дело-то темное, скверное.
– Еще чего не хватало! – вспылил подполковник. – Дезертиры они, ворюги. Это дело прокуратуры, а не органов госбезопасности.
– Как вам будет угодно, – поднялся Попов, – но я считал своим долгом высказать собственные опасения. А так что же? Ваши указания будут выполнены.
На следующий день Константинов с утра не находил себе места. По мере того как приближались два часа дня, волнение его возрастало. «А что, если не придут? Вдруг да не придут? Что тогда?» – думал он.
Но Гитаев и Малявкин явились вовремя. Едва они вошли, Попов открыл дверь во внутреннее помещение продовольственного склада, и оттуда появился военный патруль во главе с подполковником и военным прокурором.
– Документы, – сурово потребовал подполковник.
– Оружие. – Прокурор кивнул начальнику патруля.
Гитаев и Малявкин не успели опомниться, как были обысканы, их оружие, документы, полевые сумки оказались на столе у Константинова. Прокурор все сложил в предусмотрительно захваченный чемодан и указал задержанным на дверь. Ко входу подрулил «пикап». Прокурор уселся в кабину с водителем, а Гитаев и Малявкин, под охраной патруля, поместились в кузов. Поехал с ними и Попов. Константинов остался на складе, а подполковник вернулся к себе, в комендатуру. Перед отъездом он пожал руку Константинову и горячо поблагодарил его: операция прошла успешно, все было в порядке.

Глава 2
– Кирилл Петрович? День добрый. Ну, как себя чувствуете? Освоились?
– Все нормально, товарищ комиссар. Помаленьку осваиваюсь.
– Помаленьку? Это плохо… У нас времени нет. Вот мы тут решили поручить вам одно дело. Весьма любопытное. Прошу зайти.
Майор Скворецкий положил трубку и поднялся из-за стола. Что греха таить, трудно быстро освоиться с работой в центральном аппарате Наркомата государственной безопасности, да и охоты большой у майора не было. Из ума не шла родная Смоленщина, к которой он так привязался, где работал до войны в областном управлении НКВД, недавно партизанил.
Скворецкий прошел длинными, сумрачными коридорами, поднялся этажом выше, миновал приемную и вошел в кабинет комиссара. Вслед за ним появился старший лейтенант Горюнов, также вызванный комиссаром. Не успели они сесть, как комиссар приступил к делу.
– Случилась неприятная история. Сегодня днем из военной прокуратуры бежало двое задержанных: старшие лейтенанты Советской Армии Гитаев и Малявкин. Бежал, вернее, один – Малявкин. Гитаев убит. Случай весьма странный. Как сообщил военный прокурор, эти двое были задержаны по подозрению в дезертирстве и подделке продовольственных аттестатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43