Владимир Ильин: «Пожелайте мне неудачи»

Владимир Ильин
Пожелайте мне неудачи




«Владимир Ильин. Пожелайте мне неудачи»: ЭКСМО-Пресс; М.; 1999

ISBN 5-04-001950-5 Аннотация Странная участь ожидает героя романа «Пожелайте мне неудачи» – сплошное везение во всем. Про таких обычно говорят – «родился в рубашке». Однако, оказывается, что везение и удача не случайны, а обеспечены реальными людьми, которые оберегают «счастливчика» от ударов судьбы, ведь его огорчения и муки обернутся бедой для множества людей... И неизвестно еще, кому труднее – тому, кто находится под неусыпной опекой, или тем, кто эту опеку осуществляет ?
Владимир ИЛЬИНПОЖЕЛАЙТЕ МНЕ НЕУДАЧИ Посмотрите, вот онбез страховки идет.Чуть правее наклон –упадет, пропадет!Чуть левее наклон –и его не спасти!.. Владимир Высоцкий Часть 1Тайна Опеки (год 1986) Есть в Комитете один отдел, которого нет. Это парадоксальное утверждение объясняется следующим образом: если верить бумаге, на которой зафиксирована организационно-штатная структура Комитета, то отдел, о котором пойдет речь ниже, не существует. Просто-напросто нет там такой клеточки, которая бы называлась «отдел нуль», «нулевка», «три нуля» и просто – «Опека» (уже потом я узнал, что официальное наименование было – «Особый отдел Опеки», ООО сокращенно; из-за этого сокращения в девяностые годы отдельные злые языки называли нас «обществом с ограниченной ответственностью»).Тем не менее, такая штатная единица имеется, и укомплектована она соответствующими кадрами (количество которых, правда, никто, кроме начальника отдела, не ведает), и выделяются на ее деятельность финансовые средства (опять же, объем годовой сметы известен лишь тому руководству, которое недосягаемо для рядовых сотрудников и начальников, но если бы даже эта цифра стала известна, то она наверняка превзошла бы ту сумму, которая отпускается ежегодно из госбюджета на деятельность всего Комитета), и выполняет она реальные задачи (хотя и строго засекреченные), и, возможно, кто-то из комитетчиков даже что-то такое об этом слышал, но… Все прочее, как принято изъясняться в бульварной литературе, «покрыто мраком ужасной тайны».По сравнению с другими подразделениями Комитета у этого отдела, есть одно преимущество: его сотрудники не обязаны являться на службу в одно и то же, раз и навсегда определенное место. Разумеется, это вовсе не означает, что у них нет своей штаб-квартиры. Однако шеф их, который известен не только вне, но и внутри отдела под кличкой «Генон», обычно встречается со своими подчиненными в самых разных точках города, тем более, что помещений, оборудованных под явки, у отдела Опеки – хоть пруд пруди. В одной только Москве их больше тысячи.Именно так, в духе киношно-литературной конспирации, и произошла моя первая встреча с таинственным Геноном, в распоряжение которого меня направили после того, как я вернулся из загранкомандировки по делам Комитета.(Это было мое первое задание, и нетрудно представить, как я был по-щенячьи горд и доволен собой, полагая, что неплохо справился со своей задачей. Стрелять, правда, в ходе выполнения этой миссии, против моих ожиданий, мне не пришлось вовсе. Драться – тоже. Единственным приключением, скрасившим долгое и унылое копание в местной периодической печати многолетней давности, явилась езда на машине с отказавшими тормозами на горном серпантине, над краем двухсотметровой пропасти.)Вернувшись и доложив непосредственному начальству о выполнении задания, я надеялся получить орден или хотя бы положенный календарный отпуск. Вместо этого мне сообщили, что со мной хочет побеседовать полковник Генон.– А кто это такой? – поинтересовался я.– Начальник одного из отделов Комитета, – вежливо сказало мне Непосредственное Начальство.– Нельзя ли поподробнее?– Пока нет.Даже желторотый новичок в нашем ведомстве знал, что в подобных случаях «пока» может означать, как минимум, полвека.– Куда я должен явиться?– Он сам тебя найдет, – загадочно сказали мне. – Единственное, что от тебя требуется, – это чтобы ты завтра весь день гулял по городу. Маршрут изберешь себе сам…– Ладно. Как его имя-отчество?– Оно тебе не нужно. Обращайся к нему просто – Генон. И не называй его полковником, у него идиосинкразия к обращению по воинским званиям…Признаться, идея игры «в шпионы» не где-нибудь за рубежом, а дома вызвала у меня смешанное чувство недоумения и тошноты.Когда на следующий день, в разгар часа пик, будучи вне себя от бессмысленных кружений по городу, я направлялся к выходу станции метро «Медведково», меня остановил милиционер из числа тех, что неизменно торчат в стороне от эскалатора с дубинкой в руке, безучастно разглядывая прохожих.– У вас с собой документы, гражданин? – поинтересовался он и, когда я утвердительно кивнул, добавил: – Тогда не откажите в любезности выступить в роли понятого.Я пожал плечами и последовал за ним в так называемую «комнату милиции», вход в которую был в углу вестибюля.Пройдя по узкому и затхлому коридорчику, мы оказались в маленькой комнатушке, где имелся письменный стол и две деревянные скамьи, испещренные странными темными пятнами – видимо, на них частенько кого-нибудь били.На одной из скамеек вальяжно развалился пожилой человек, на вид, ни дать ни взять, – рабочий какого-нибудь «Серпа и Молота». На нем был промасленный, лоснившийся от грязи пиджак, клетчатая рубашка с ветхим воротником и мятые брюки неопределенного цвета. Человек находился в так называемом «красноречивом состоянии», поскольку то и дело порывался что-то объяснить непослушным языком сидевшему за столом мордастому лейтенанту, который, не слушая пьяного, привычно заполнял протокол задержания.Присев на самый краешек второй скамьи, на пьяного испуганно косилась дама бальзаковского возраста. Судя по ее взглядам, выступать в роли понятой при задержании алкоголиков ей приходилось нечасто.Лейтенант объяснил нам с дамой, что требуется освидетельствовать результаты личного обыска задержанного. Услышав про обыск, пьяница впал в нездоровое оживление и принялся втолковывать милиционерам, в каком именно месте своего тела он их видал и каким образом он, потомственный пролетарий, трижды висевший на заводской доске Почета, будет препятствовать тому, чтобы какие-то «ментовские рожи» обшаривали его карманы. Волосы его окончательно растрепались и упали сальными прядями на раскрасневшееся лицо, перегаром от него разило, как принято выражаться, «на три метра против ветра», хотя до окончательного помутнения рассудка он, по-моему, еще не дошел.– Приступайте, сержант, – невозмутимо приказал лейтенант своему подчиненному, а сам невозмутимо принялся переписывать паспортные данные – меня и дамы.Сержант схватил «потомственного пролетария» за шиворот, тот в исступлении заверещал, но сержант неожиданно ловко ткнул ему под дых и закрутил одну руку за спину, лишив задержанного какого бы то ни было шанса сопротивляться. Действовал он не церемонясь, и я не сомневался, что после того, как мы с дамой покинем помещение, темных пятен на скамейке может существенно прибавиться. Если, конечно, задержанный не угомонится добровольно…Второй рукой сержант стал выворачивать карманы «трижды висевшего на Доске Почета», и на пол посыпались какие-то жалкие медяки, грязный мятый носовой платок, расплющенные, но частично уцелевшие папиросы «Беломор» и расческа с несколькими брешами в ряду зубьев.Лейтенант тщательно пересчитал мелочь, скрупулезно переписал все предметы в протокол и дал его нам с дамой для подписи. Разумеется, женщина подписала бумагу не глядя – по-моему, ее уже начинало тошнить от мощных ароматов, скопившихся в дежурной части, потому что, швырнув ручку на стол, она, с разрешения лейтенанта, пулей выскочила из комнаты, очевидно, торопясь домой к интеллигентному мужу, визгливой болонке и обязательному фильму после программы «Время».Когда стук ее «шпилек» стих в коридоре, я потянулся к ручке, но лейтенант неожиданно лукаво улыбнулся и, порвав протокол одним движением пополам, швырнул его в мусорную корзину.– Что-то не так? – осведомился я. В голову мою полезли многочисленные примеры нарушения прав человека в нашей стране, о которых было известно каждому, но которых официально не было и быть не могло в принципе в условиях предельно развитого социализма.– Спасибо за содействие, лейтенант, а теперь оставьте нас наедине с этим гражданином, – послышался незнакомый начальственный голос.Я взглянул на соседнюю скамью. Человек, сидевший на ней, так разительно преобразился, что теперь за пролетария, и уж тем более – за пьяного пролетария, его мог бы принять только очень близорукий человек.– Меня зовут Генон, – сказал он, когда милиционеры вышли из комнаты. – Извините за спектакль, который пришлось разыграть перед вами, но поверьте, что это было необходимо… Нашего отдела официально не существует в природе, и вовсе не хочется, чтобы в один прекрасный день нас открыл кто-нибудь – пусть даже человек, не имеющий никакого отношения к нашей специфической деятельности.Я думал, что человек, скрывающийся под странной кличкой, первым делом попросит меня рассказать о себе, но он небрежно сказал:– Ну что ж, мой хороший, биография ваша меня не интересует, поскольку я знаю ее не хуже, а может, даже и лучше вас… Не будем терять время и перейдем непосредственно к делу. Разумеется, я мог бы разговаривать с вами сейчас очень жестко, без всяких «если» и «не хотите ли?»… Я мог бы сослаться на присягу, которую вы принимали, поступая в Комитет, и одним из пунктов которой является безоговорочное подчинение приказам руководства. Но я ничего не собираюсь диктовать вам. Работники из-под палки мне не нужны. Поэтому можете начинать обдумывать официальное предложение о переходе в наш отдел… Если вы согласны поступить под мое начало, то ровно год вы будете выполнять задание исключительной важности и конфиденциальности. Имейте в виду, что эта работа может занимать у вас двадцать четыре часа в сутки. Если все будет нормально, то через год вы получаете солидное денежное вознаграждение, квартиру улучшенной планировки, полгода отпуска и возможность выбора своего дальнейшего будущего.Если вы так захотите, то сможете вернуться на прежнее место службы…Генон сделал паузу, и я воспользовался ею, чтобы спросить:– Что я должен буду делать?– Вы должны будете осуществлять постоянную опеку одного человека.– Кого именно?– К сожалению, этого я пока не могу вам сказать.Все ясно, подумал я. Речь, наверное, идет о какой-нибудь крупной политической фигуре. Судя по секретности – как минимум, члена Политбюро.– Но меня не готовили для выполнения функций телохранителя, – заметил я.– Я знаю. Но я не сказал, что вы должны стать чьим-то телохранителем, – возразил Генон. – Я сказал – «опека». А эта миссия намного шире и сложнее, чем просто оберегать кого-то от покушений. Ваша задача, мой хороший, будет заключаться в том, чтобы уберечь опекаемого от всевозможных неприятностей, которые могут с ним случиться.– То есть?Генон встал и прошелся по комнатушке. Было видно, что в жизни ему пришлось отмерить своими ногами немало километров в клетушках служебных кабинетов.– Представьте себе такой тротуар, – наконец, сказал он, – на котором то тут, то там разбросаны шкурки от бананов, настежь открыты крышки канализационных люков… кое-где разлита краска… с крыш домов на тротуар периодически валятся кирпичи…– Да это не тротуар получается, а армейская полоса препятствий, – с иронией сказал я.– Вот-вот, – с серьезным видом подтвердил Генон. – И такова вся наша жизнь – сплошная полоса препятствий. Одни умудряются преодолевать ее с переменным успехом, и таких в обществе больше всего… Правда, есть счастливчики, которым удается ни разу не поскользнуться на кожуре банана и вовремя избежать холодного душа из лужи с проезжей части от несущихся мимо автомобилей. Но есть и так называемые неудачники…– Почему это – так называемые? – грубо спросил я. Сказать по правде, меня к тому моменту уже стали раздражать примитивные философско-лирические метафоры моего собеседника. Так же, как и его явное стремление к вычурности – об этом свидетельствовало хотя бы его обращение ко мне «мой хороший», которое более подходило почтенной матроне, нежели полковнику Комитета. (Впоследствии я убедился, что Генон употреблял подобное обращение даже к малознакомым людям. В начале своей карьеры он практиковал тактику выведения собеседника из психологического равновесия, чтобы получить доминирующую позицию в общении с ним. В более зрелом возрасте эти слова вошли у него в привычку – как у других людей входит в привычку носить часы на левой руке и уходя смотреться в зеркало.)– Потому что, как правило, в своем невезении человек склонен винить кого угодно, только не себя самого, – усмехнулся Генон. – А ведь яму себе каждый роет себе сам, и в колодец плюет, не заботясь о последствиях… Впрочем, мы отвлеклись.Так вот, образно говоря, ваша задача будет заключаться в том, чтобы уберечь одного из прохожих, бредущего по нашему воображаемому тротуару, от физических и моральных травм. От моральных даже больше, чем от физических, и, по большому счету, мы вам предлагаем роль не телохранителя, а как бы душехранителя этого человека…Внутренне я похолодел. Едва ли Комитет стал бы так опекать даже кого-то из состава Политбюро. Только один человек в стране мог бы стать объектом подобной опеки, и я вовсе не горел желанием оказаться в числе людей, ответственных за его благополучие… Но почему тогда меня пытаются купить? Разве не было бы достаточно приказа, чтобы зачислить меня в свиту лакеев, обслуживающих того, кто в нашей стране лишь формально не называется королем или президентом? И какую сумму Генон имел в виду, говоря о «солидном вознаграждении»?Именно этот вопрос я и задал своему таинственному нанимателю – впрочем, скорее, для проформы: сотрудники Комитета привыкли работать за жалкую зарплату, а премиальные если и были, то не намного превосходили те суммы окладов, за которые приходилось расписываться в ведомости…Но когда Генон склонился к моему уху и шепотом назвал цифру, я подумал, что либо я ослышался, либо мой собеседник оговорился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33