Лады?
Я знал, что ОБХСС считает Слепнева человеком мелкокорыстным. Нередко он клал выручку от аттракционов – качелей и миниатюрного чертова колеса – себе в карман. Рублей десять-пятнадцать, не больше. Но нас он заинтересовал не по этой части: Слепнев исчезал в роковые дни убийства.
Итак, мы сидели на веранде небольшого слепневского домика – очень скромного по местным понятиям – и пили чачу. Я уже знал, что от него чуть было не ушла жена. Связалась с местным подонком. Затем переключилась на другого подонка. Затем вернулась к нему, Слепневу.
– А я кто? Я тоже, стало быть, подонок, раз принял ее… И что ты думаешь, Юрочка? Она опять исчезла недели две назад! Я поехал в Сочи, искал ее там. Бесполезно. Сволочь. Вернулась тощая, как сука после того, как… – и далее он выпалил такую тираду, что, казалось, должны покраснеть ласточки, кружившие над нами.
– А ты бы, Гриша, выдал ей по первое число!
– Выдашь ты ей… Она любому сама выдаст… И люблю я ее, Юра! Чехоева ей простил. Ису простил, паука! А она снова… – Он ударил кулаком по столу. – Снова! Снова!
Я сидел не шелохнувшись. Любовница Чехоева и еще какого-то паука-Исы. Исы… Исы… Уж не Исы ли Алигаджиевича?!
Мне захотелось тут же вскочить с места и броситься в гостиницу, где сидел Чхеидзе. Усилием воли я сдержал себя.
– Этот Иса – местная шишка в райисполкоме, он ее в Адлер возил, в ванной с шампанским купал! Она мне сама говорила, Лерка…
– Врет, Гриша… Лера – это Лариса?
– Валерия… Валерия Сацкова… А фамилия, Юрочка, какая уцепистая?!
(Я разочарованно вздохнул. Нет, не Овчинникова. Так, дорогой мой, не бывает…)
А солнце палило нещадно, словно наказывая меня за то, что я выдавливаю из чужой беды оперативные данные для розыска. И мне было стыдно. Шимановский, когда я докладывал ему о встрече, понял это.
– Ничего не поделаешь, Юра. Главное – это хорошо, что тебе было стыдно, поверь мне. Сколько ты в розыске? Четвертый год… Что же делать, Юра…
Он сильно сдал, Вадим Сергеевич. Прошлую ночь, предшествующую моему прилету, они с Чхеидзе пешком отправились на дачу Чехоевых, кое-как разыскали ее. В подвале действительно один кирпич в кладке легко вынимался, открывая узкое пространство тайника… Затем пешком добирались до города. А потом прилетел я…
– Итак, сначала у нас был хаос. Вполне библейское начало. Теперь же мы видим возникшее из него нечто, – сказал Шимановский.
– Я не вижу этого нечто, Вадим, – сказал Чхеидзе.
– Ты имеешь в виду конкретно подозреваемых? Но есть то, о чем говорил нам заместитель министра: «Выявляйте позицию. Жизненную позицию тех, кто попадает в поле вашего зрения. Их позиция – это мотивы преступления. Главное – позиция». Что мы имеем? Титаренко явно использовал свои командировки, чтобы «доить» местных деляг. Ты смотри: он не написал ни одного материала в связи со своими «поисками истины». Обходился мелкой, неожиданно попавшей к нему в сети рыбешкой. А приезжал-то по делам ого-го! Скупка шерсти… Перепродажа овощей… Наконец, последнее – незаконно выделенные земельные участки и частное строительство непонятно на какие шиши. Ведь видел он, что «домик» Бабаева, например, построен на тысяч пятьдесят, не меньше. А Бабаев получает сто десять рублей в месяц! Прошел бы профессионал-фельетонист мимо такого факта? Нет! Да он и не прошел мимо. Он просто замолчал это.
Шимановский перевел дух. Утер салфеткой свою сверкающую лысину.
– Он обошел и объездил в последний приезд два десятка земельных участков, выделенных, как мы теперь знаем, незаконно. Замолчал он и этот факт… Теперь – некто Иса Алигаджиевич. Скромненький домик. Старенький «Москвич». Ангел. Но на совести этого «ангела» – покровительство тем, кто незаконно владеет земельными участками и кто, бог знает, на какие деньги отгрохал дачи в два этажа. Впрочем, владельцы этих дач работают, как лошади, – этого не отнимешь. Но земли-то у них – поместья! А липовую документацию на эти поместья составляет и оформляет Иса Алигаджиевич, так упорно возникающий на нашем горизонте. Что же, даром в петлю лезет? Это, братцы, и есть позиция, ее реальное выражение. Вот тебе и герои, Стенан. Вопрос другой, где между ними связь? Вот это, конечно, вопрос. Так на то мы и профессионалы, а, Илюхин?!
19. «ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ!» (Илюхин)
…Когда Чехоева отпустили, я все еще бился над проблемой, как мне познакомиться с ним. Он тем временем вернулся домой и оттуда не выходил. Все же предложение Шелаури о том, чтобы рассказать Чехоеву, как «поработал» украденный им пистолет, Шимановский отверг. Сошлись на том, что чем больше загадок встанет перед Чехоевым, тем растерянней поведет он себя. А это позволит нам обозначить круг его знакомств. Однако он прочно засел дома. И вот уже полдень, а Чехоев и носа не кажет. Должно быть, он буквально решил исполнить приказание Шелаури:
– Распишись на этой бумаге. Это подписка о невыезде… Из дома не выходи. Может быть, в память дружбы с твоим отцом, помогу я тебе. Все-таки чистосердечное признание. Раскаялся. И срок давности к тому же…
– Срок давности? – В глазах Чехоева промелькнула надежда.
– А как же! Не знал? Иди! И за порог дома – ни ногой.
Неужели так и просидит? И мы решились на такой вариант. Около двух пополудни я заглянул к Слепневу на аттракционы, где в числе качелей и каруселей, тира и чертова колеса находилось заведение для взрослых. Довольно-таки приличная бильярдная. По нашим данным, дружок Чехоева Алмазов проводил там все свободное от сна время…
Слепнев встретил меня как родного и сам под руку привел в зал бильярдной.
– Играй, Юрочка. Я сейчас прикажу, чтобы тебе кий дали особый. Из бука. Великолепный кий.
– А нельзя ли и вчерашнюю чачу, Гриша?
– Понравилась?
– Слов нет!
…Алмазов появился через час. Хмыкнул, бросив беглый взгляд на мою игру. Взял в руки первый попавшийся кий, натер кожу между большим и указательным пальцем мелком. Попробовал, хорошо ли скользит кий.
– Разобьем горку? – Он равнодушно посмотрел мне в глаза.
– На интерес?
– Три рубля! – Тут же, сверкнув золотой фиксой отрывисто бросил Алмазов,
Я проиграл. Потом поставил еще три, И снова проиграл. Опять подавил. И проиграл еще быстрее. В бильярде я разбираюсь. Алмазов был блестящий игрок. Я так и сказал ему, наивно прибавив, что не прочь у него поучиться, да нет времени. И вроде бы случайно обмолвился:
– Зато есть чача. Как ты?
– Я?!
К пяти вечера мы порядком набрались. По крайней мере, настолько, чтобы Алмазов стал плакать и горько жаловаться на судьбу. Пили мы часов до восьми. В конечном счете, напротив меня сидел наполовину спящий, на четверть впавший в оцепенение и только на оставшуюся четверть бодрствующий человек. Этой четверти хватало лишь на две фразы: «Я никому не нужен!» и «Знаешь, какой у меня удар?»
– А друзья есть? – Буквально кричал я ему в ухо.
– А ты знаешь, какой у меня удар? – хрипел в ответ Алмазов.
Мы пошли по кривоватой улочке. Проходящие женщины шарахались от нас. Мужчины сдержанно цокали языками. Я изучил план городка и в общем-то вполне уверенно вел Алмазова к дому Чехоевых… Недалеко от него я остановился и обнял бывшего боксера.
– Значит, друзей у тебя нет?
– Как так? У меня удар… Все за меня… Вот… – Он стал озираться, – Вот… Артемка! Друг у меня тут живет… Артемка-а-а! Не выходит! Артемка?! – Требовательно крикнул боксер и даже притопнул ногой.
На пороге показался старик. Он довольно скоро перешел улицу:
– Не позорь мой дом, Алмазов!
– А я что, позорю? Отец родной, я что – позорю? Я люблю Артемку…
– Э… так ты еще два часа кричать будешь, ишак молодой! Заходи. Проспись. Все-таки с отцом твоим мы дружили… И вы, уважаемый, можете зайти…
Я чуть было не оглянулся, рассудив, что слово «уважаемый» отнесено к кому-то за моей спиной.
– Заходите, заходите… Э… Человек как человек, а ты, ты полчеловека, Алмазов!
Мы вошли в дом и через кухню вышли в сад. Под яблоней сидел Чехоев-младший, которого мне показывали из окна гостиницы. Выглядел он неважно.
…Алмазов окончательно раскис, и старик с сыном довольно бережно перенесли его на застекленную веранду. Через несколько секунд я услышал мощный алмазовский храп – казалось, в такт ему покачиваются гирлянды красного перца, развешенные на внешней стороне веранды.
– Садись, сынок, – предложил Чехоев-старший и усадил меня за квадратный столик, врытый под навесом. Артем молчаливо присел рядом. Старик сдернул пеструю салфетку с плетеной корзинки, достал сыр и самодельный, острый, как бритва, нож.
– Значит, из самой Москвы? – Спросил он, нарезая сыр. – Если тебя не обидит мой вопрос, надолго?
Я коротко пересказал версию, согласно которой приехал с ревизией в город и район. И добавил, что, вероятно, завтра уеду…
Мы посидели часов до десяти. Я, было, собрался уходить, но старик предложил:
– Оставайся у нас. Под персиком тебе постелю. На воздухе.
Откровенно говоря, мне понравилась та бережность, с какой оба Чехоевых укладывали беспомощного Алмазова. Понравилось, что и по отношению ко мне, случайному гостю, они проявили гостеприимство, идущее, безусловно, от сердца, Даже упорное молчание Артема не вызывало во мне настороженности, хотя он изредка бросал на меня неприязненный взгляд. Впрочем, я знал, каково у него на душе…
Так или иначе, я согласился. Сев на стальную койку, я с предельной осторожностью снял кобуру с оружием и спешно сунул ее под одеяло. Только потом скинул пиджак, в котором парился весь день, ощутив при этом несказанное блаженство.
– Хорошо устроился? – Спросил с веранды старик.
– Спасибо, отлично… – Я нырнул под одеяло и сделал вид, что тотчас же заснул.
Никогда бы не подумал, что так мучительно бороться со сном, делая вид, что спишь. Страшнее пытки не придумаешь. Любой звук, доносившийся с улицы во дворик, звон цикад, покашливание старика, убиравшего со стола, – все это наркотически, подобно колыбельной песне, действовало на меня.
Моя ночевка в доме Чехоевых предусматривалась планом, Правда, мы надеялись, что этому посодействует мое прямое знакомство с Артемом, Но оно пока не вытанцовывалось… И все же, нет худа без добра: я – во дворе Чехоевых.
Таким образом, нам удалось весьма важное дело – опека над Артемом. Важное не только потому, что мы по-прежнему надеялись на выявление его загадочных знакомых, взявших оружие, Но и потому, что в случае необходимости могли спасти ему жизнь… Шимановский был уверен: неизвестный может пойти на новое убийство, чтобы убрать единственного свидетеля.
Я ворочался часа три. Щипал себя. Пытался смотреть на луну, просвечивающую сквозь листву персика. Растравлял какие-то обидные эпизоды в памяти. Ничего не помогало. Я – хоть криком кричи – засыпал. Оно и понятно: вчера мне пришлось пить со Слепневым. Сегодня с Алмазовым. Что ни говори, серьезная нагрузка… Я засыпал – и все тут. И – заснул…
– Любимый, ну что ты?! Что ты?! Я же с тобой… А его мне жалко… – Мне казалось, что это продолжение какого-то рваного сна.
Но когда я понял, что это – явь, то похолодел… Все-таки я заснул?! На сколько? И что происходило, пока я дрых, как сурок?
– А этот, который спит, кто он? – Я отчетливо слышал шепот. Шепот женщины.
– Алмазов привел… Ревизор… Завтра уезжает… Нет, ты скажи, скажи мне!
– Тише… Так пойдем?..
Я осторожно повернул голову вправо. Два силуэта выделялись на фоне темного неба. Это было даже красиво, Я ждал, что ответит Артем Чехоев – его голос я узнал сразу же.
– Сейчас… Только одеяло возьму…
«Одеяло? Зачем им одеяло?» – И тут же устыдился. (Для чего мужчине и женщине нужно в южную, вязкую ночь одеяло?.. То-то и оно…)
– Да брось ты… Одеяло еще… Я соскучилась… Ну…
Я видел, как силуэты слились и, вроде бы, они начали удаляться. Осторожно, прижав к груди кобуру, в майке и плавках, я слез с койки и, давя грядки, двинулся за ними. Но тут, где-то слева хрустнула ветка, и я услышал быстрые тяжеловатые шаги.
– Опять, кобель?! – Дальше прозвучала длинная тирада на незнакомом мне языке.
Я узнал в кричавшем Чехоева-старшего, бежавшего за сыном и незнакомкой. Проклиная все на свете, я припустил к задней калитке, куда они направлялись. И тут же натолкнулся на Артема. Набежавший сзади старик чуть не сшиб меня… Все же, обогнув Артема, я выскочил через калитку на пустырь – берег реки, косо нависающий над бурлящей водой.
Никого. Я огляделся… Мы стояли, омытые неоновым светом полной луны. Старик с палкой в руках. Артем в блестящей куртке. И я – в плавках и майке, прижимая к груди неуставную кобуру из замши, которую выстрочила мне мама.
20. ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ! (Илюхин)
– Тебя хотели убить, Артем. – Устало сказал я и посмотрел на часы, – неужели ты еще ничего не понял?!
– Честь мужчины не позволяет мне называть эту женщину. Она замужем, – в который уже раз повторил Чехоев-младший.
…Я понимал, что Шимановский и Чхеидзе по головке меня за эту инициативу не погладят. Но до гостиницы и райотдела было минимум полчаса ходу. А я не мог дать Чехоеву эти полчаса. Он, по-видимому, упрямо не хотел верить, что мог стать жертвой любимой женщины. Либо… Либо она к похищению у него оружия действительно никакого отношения не имела.
Я мучительно соображал: видела ли эта незнакомка меня? А если и видела, то поняла ли, кто я? 8 общем-то мое появление было естественно – услышал человек крики и прибежал…
Старик Чехоев подавленно горбился у стены, в тени, отбрасываемой плотным матерчатым абажуром. Известие о том, что родной сын выкрал у него десять лет назад пистолет как-то мгновенно состарило его.
– Хорошо, что мать твоя умерла, – только и сказал он.
Я понимал, что нарушил инструкцию, данную мне Шимановским. Вадим Сергеевич считал, что я должен был подключиться к событиям лишь в самую критическую минуту – понимай: когда Чехоева-млад-шего придут убивать. Но кто может сказать, что незнакомка пришла не за этим?
Светало. В проеме узеньких окон светилась апельсиновая полоска рассвета – дом выходил окнами на восток. Алмазовскому храпу вторило тиканье ходиков.
– Есть тут одна, уважаемый… – Старик нарушил молчание, – С ней этот подонок связался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10