Хотя некоторые кошмары в лифтах имеют смешную сторону. Я, например, слышала историю о том, что в новостройках женщина ждала лифта, держа в руке два, связанных один над другим, больших торта. Подошел прилично одетый мужчина, который любезно вызвал лифт, пропустил ее вперед, вежливо поинтересовался, на какой этаж она поднимается, нажал кнопку нужного ей восьмого этажа, и просто сочась предупредительностью, предложил ей подержать тортики. Удивленная женщина сказала, что ей не тяжело, но мужчина галантно настаивал: «Давайте-давайте, а то вам будет неудобно одной рукой серьги снимать».
Летом к нам в прокуратуру приехали два сотрудника Регионального управления по борьбе с организованной преступностью, в легких «бобочках» и с пистолетами на боку, вошли в лифт и уже нажали кнопку движения, но тут в парадную с криком: «Подождите, подождите!» вбежал мужчина. Они послушно подождали, а мужчина, подбежав ближе и увидев кобуры с пистолетами, резко затормозил, как Том в диснеевских мультиках, и сказал: «Поезжайте, поезжайте, я, пожалуй, подожду». Один из руоповцев наклонился к другому и громким шепотом сказал: «Запах пота...»; двери лифта закрылись, и они поехали...
Как-то под самый Новый год я отправилась на осмотр места происшествия на чердаке старого дома в центре Питера. Группа в составе двух оперативников, эксперта-криминалиста в полном снаряжении во главе со мной вошла в парадную, мы оценили крутые лестничные марши и решили подняться на последний этаж в лифте. Это было роковое решение: как только мы все набились в кабину, лифт застрял и категорически отказался как подниматься, так и выпустить всех наружу. Мы жалобно призывали проходивших мимо граждан позвонить в «аварийку», а граждане мерзко смеялись и на ходу рассказывали, что этот лифт «аварийка» не откроет, уже были такие прецеденты, что застрявшие встречали Новый год в лифте. Тогда оперативники стали пытаться отжать двери лифта стволами табельных пистолетов, и как раз в этот момент приехали работники аварийной службы. Поскольку в образовавшуюся щель пролезали только стволы пистолетов, а просунуть одновременно с ними свои удостоверения опера не догадались, наше освобождение отложилось надолго – пока аварийщики не осмелились подойти, чтобы выслушать наши объяснения. Но хватит о лифтах. В первые годы моей следственной практики меня до глубины души потряс случай с мужчиной, который стал причиной гибели своего собственного сына при не очень красивых обстоятельствах. Сын только что демобилизовался из воздушно-десантных войск. Дело было летом; его жена и мать уехали на дачу, а он с отцом выпил, и между ними возник конфликт. О причинах конфликта прямо никто не говорил, но можно было догадаться, что сын застал отца с соседкой в двусмысленной ситуации. Как бы то ни было, они стали драться, а вернее – сын стал зверски избивать отца, сломал ему несколько ребер, разбил коленные чашечки, причинил сотрясение мозга. Щупленький отец защищался из последних сил, пока наконец не взял кухонный нож и не предупредил сына, чтобы тот не подходил. «Подумаешь, – сказал пьяный десантник, – да я у тебя этот нож сейчас ногой выбью». Разбежался и... промахнулся, налетел на нож животом и, истекая кровью, умер.
Дежурный следователь возбудил дело об убийстве и задержал отца. Я пришла к нему в камеру на следующий день вместе с судебно-медицинским экспертом, который, посмотрев на задержанного, отвел меня в сторонку и сообщил, что его нужно срочно госпитализировать. «То, что он еще держится на ногах, – сказал эксперт, – можно объяснить только болевым шоком». Когда я объявила об этом задержанному, он вцепился в стул и сказал, что он убил сына, должен быть наказан, поэтому никуда отсюда не выйдет. Мы с доктором потратили все свое красноречие на то, чтобы убедить его поехать в больницу. В конце концов договорились на том, что я отпущу его из камеры, он съездит домой за вещами и из дома вызовет «скорую помощь». Поскольку денег у него с собой не было, мы с доктором скинулись ему на дорогу. Я только попросила бедолагу, на всякий случай, потом передать мне свою окровавленную майку и написала ему адрес прокуратуры и свой телефон.
Это было в пятницу, а в понедельник, едва я пришла на работу, зазвонил телефон. Меня искал дежурный линейного отдела милиции на транспорте. Назвав фамилию, он спросил, есть ли у меня такой подследственный. «В пятницу он на нашей станции бросился под электричку». – «А на меня-то вы каким образом вышли так быстро?» – спросила я. «А при нем была записка и пакет». Я уже догадалась, в чем дело, а дежурный рассказывал, что в записке было написано: «Сынок, прости, и я тебя прощаю. А майку передайте следователю» – и далее мой номер телефона.
Через некоторое время прокурору поступила жалоба от его вдовы. В принципе я ее ждала, поскольку поняла, что не должна была выпускать на улицу человека в болезненном состоянии, нужно было прямо из милиции отправить его в больницу. Однако я и представить себе не могла, что вдова жалуется не на то, что я его не госпитализировала, в результате чего он погиб, а на то, что я не арестовала опасного преступника, в результате чего он, по ее мнению, ушел от ответственности.
Примерно тогда же мне поручили одно забавное дело, которое, впрочем, оказалось не таким уж забавным для его непосредственного участника. Вечером в пятницу (работая следователем, я быстро привыкла к тому, что все серьезные дела и крупные реализации начинаются в пятницу после обеда, несмотря на то, что согласно закону Мэрфи «ни один габаритный размер не может быть установлен правильно в пятницу после 16 часов») прокурор передал мне дело, возбужденное дежурным следователем. Я прочитала его и стала печатать постановление об аресте задержанного. Дело представлялось мне незатейливым, как пять копеек.
Несовершеннолетняя девочка пришла на дискотеку в модный бар «Кубик Рубика», а когда собиралась уходить, ее галантно предложил подвезти домой посетитель бара. Она доверчиво села к нему в машину, по дороге он предложил заехать к его другу, послушать музыку. Девочке некуда было деваться в незнакомом районе, поздно вечером. Она согласилась подняться в квартиру, а оказалось, что там жил не друг, а сам злодей, который до утра зверски насиловал дурочку, ночью она даже пыталась вскрыть себе вены, но он отобрал бритву и продолжал гнусности. Утром ей удалось сбежать от него, она добрела до первого попавшегося отделения милиции и заявила о том, что ее изнасиловали. Доблестные сотрудники отделения устроили засаду на лестнице и к концу дня повязали злодея в момент, когда он шел к себе домой с очередной жертвой в розовых брючках. Объяснять что-либо дежурному следователю он гордо отказался.
Я уже собиралась в изолятор, когда в кабинет заглянула моя наставница и, услышав о моих планах, посоветовала мне не торопиться с выводами: «Все может повернуться как раз наоборот, девица окажется оторвой, а злодей – невинно оболганным, так что не предъявляй сразу обвинения, сначала разберись как следует».
Вызванная в прокуратуру потерпевшая по имени Юля подтвердила мне, что все написанное в деле – святая правда, и добавила, что задержанный – грязный насильник, пусть он будет строго наказан. Я предупредила ее, что предстоит очная ставка с грязным насильником, и мы пошли в РУВД.
Как хорошо, что на свете есть мудрые и опытные наставники! В изоляторе временного содержания мне привели на допрос весьма приличного мужчину. То, что он приличный, и то, что он не является сексуальным маньяком, было видно даже вопреки почти полному отсутствию одежды (рубашку и брюки снял дежурный следователь для экспертизы, и его переодели в какие-то старые тренировочные штаны).
Мужчина находился в состоянии «грогги». Ему было тридцать пять лет, он не был женат, жил один и только что защитил кандидатскую диссертацию, над которой работал пять лет, как средневековый затворник, не поднимая головы. Естественно, что после пятилетних каторжных трудов он смог позволить себе немного расслабиться. Пару раз вечерами он заходил в модное заведение, где в холле бил фонтан и стоял огромный сверкающий кубик Рубика. Видя, что он один, в тот злополучный вечер к нему подошел официант и предложил девочку. «Сколько?» – спросил научный работник. «Пятнадцать мне, а с ней договаривайся отдельно». «Годится», и официант, получив деньги, показал ему на девушку, скромно стоявшую у входа. Марат подошел к ней и пригласил сесть в машину. Девушка охотно приняла приглашение, обмолвившись только, что она живет с мамой и ей до двенадцати ночи желательно быть дома. Они поехали к Марату; под легкую музыку была ночь любви, причем такой изощренной, что Марат стал подумывать о том, как бы продолжить знакомство. Посреди ночи, утомленный ласками, он пошел в туалет и в коридоре увидел сумку гостьи, из которой торчал ее паспорт. Он вытащил его из сумки и полюбопытствовал. То, что он увидел, заставило его законопослушную натуру содрогнуться: «ночной бабочке» едва исполнилось шестнадцать лет! Следующая находка обрадовала его еще меньше: в паспорт был вложен больничный лист, из которого явствовало, что девушка лечится от гонореи.
Марат вернулся в комнату и учинил подружке допрос с пристрастием. Она оправдывалась, что гонореи у нее нет, просто было подозрение на болезнь и ей делали «провокацию»: серию из трех уколов, которые, если заболевание имеет место, провоцируют его обострение, чтобы можно было диагносцировать и лечить. Он все равно устроил ей скандал, кричал, что она ввела его в заблуждение относительно возраста, если бы он знал, что она несовершеннолетняя, он бы и пальцем к ней не притронулся, а уж про гонорею и говорить нечего. Он довел девушку до истерики, и она демонстративно схватила бритву и несколько раз полоснула себя по руке (позже судебные медики квалифицируют это как три поверхностные царапины). Отняв у нее бритву, он стал ее утешать, но все равно сказал, что утром он отвезет ее в больницу и не успокоится, пока ему не скажут, больна она или нет.
Утром они поехали завтракать в «Пулковскую», а перед поездкой в больницу она заупрямилась. Он пригрозил рассказать все ее маме, и она сбежала, но вопреки его ожиданиям, не домой, а в ближайшее отделение милиции, где заявила о том, что ее зверски изнасиловали. Марату такое и в голову не могло прийти, поэтому вечером он спокойно отправился в хорошо знакомый бар, снял там другую девушку, и, когда открывал дверь квартиры, его на глазах у всего дома с грохотом и пиханием под ребра табельных «пээмов» заковали в наручники и торжественно повели в руки правосудия.
В общем и целом, его версия событий вызывала доверие. Опер из отделения, принимавший заявление об изнасиловании от Юли, мне потом рассказывал, что после того, как формальности были закончены, он по просьбе заявительницы угостил ее сигареткой, и пока они курили, сочувственно спросил девушку, деликатно выбирая выражения: «Скажи, а он у тебя первый?» В ответ небесное создание выдохнуло ему в лицо сигаретный дым и пропело: «Да ты что, дядя, у кого ж теперь в шестнадцать лет первый?» (Кстати, такое повторялось сплошь и рядом. За пару дней до этого я была вызвана на происшествие – изнасилование. Увидела в отделении худенькую и бледную четырнадцатилетнюю потерпевшую, похожую на воробышка. Она рассказала, как трое здоровых парней затащили ее в квартиру одного из них и несколько дней насиловали, а завершила рассказ словами: «Я в принципе-то не возражала, просто мне после аборта нельзя, я им говорила об этом, а они все равно...»)
Марат трясся от холода и от страха и все время спрашивал меня, что же ему теперь делать? В тот день, когда я пришла его допрашивать, ему надо было оформлять документы на командировку в Чехословакию; естественно, его начальство было не в восторге от того, что вместо оформления документов он просиживает штаны в кутузке. Кроме того, он с ужасом представлял себе, что скажут обо всей этой ситуации его родители, и к концу допроса у него появилась спасительная мысль: а что, если он женится на этой Юле?
Я вышла из камеры в коридор, где сидела Юля, и не успела еще и рта открыть, чтобы пригласить ее на очную ставку, как Юля задала мне неожиданный вопрос: работают ли по субботам исполкомы? Я недоуменно спросила, зачем ей это? «Получить разрешение на брак – я ведь несовершеннолетняя». – «С грязным насильником?!» – не удержавшись, уточнила я. «Ну, все было немножко не так, как я рассказала...» – замялась Юля. Тут уж у меня отпали последние сомнения в искренности Марата. Я вернулась в камеру и написала постановление об освобождении Марата из ИВС.
Однако надо было проверить показания Марата в части своднической деятельности бармена из «Кубика Рубика». Только по молодости лет мне могла прийти сумасбродная идея – смоделировать в баре ту же ситуацию с участием Марата, и если бармен снова предложит Марату девочку, взять его с поличным на сводничестве и заодно добиться от него показаний о том, что Юля в тот вечер не случайно забрела в бар, а является постоянной его посетительницей. (Господи, мне бы сейчас те мои проблемы! Переться на край света в выходной день, для того чтобы прекратить очевидное дело...)
Мы обсудили предстоящую операцию с уголовным розыском отделения, я сказала Марату, куда ему надо будет прийти на следующий день и что делать. Марат горячо согласился. Он был в таком состоянии, что, думаю, согласился бы с риском для жизни внедриться в сицилийскую мафию, лишь бы оказаться подальше от Юли, камеры и уголовного дела.
Юлю я тоже предупредила, что ей надо на следующий день прийти не в исполком за разрешением на брак, а в отделение милиции для проведения следственных действий (на случай, если все пройдет успешно, бармен расколется и надо будет проводить между ним и ней очную ставку), и отправила домой.
Пока я утрясала все формальности, оказалось, что уже первый час ночи. Юля ушла уже давно, Марат был отпущен час назад. Меня любезно согласился подвезти до дому на своей машине знакомый помдеж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26