У нее было такое чувство, словно после долгих странствий она наконец вернулась домой. Во всяком случае, уже давно у нее не было так спокойно на душе. Ничто больше не смущало и не тревожило ее, а ощущение незавершенности исчезло в тот самый момент, когда они опустила тяжелую крышку сундука.
Потом она вспомнила про письма Кэмерона к матери, хранившиеся теперь в ее сейфе. Сначала Рэчел хотела оставить их в подвале в одном из шкафов, которые ее дядя так хотел осмотреть раньше Дарби, однако сейчас ей казалось, что этого делать не стоит. Немного подумав, Рэчел решила, что сожжет их — так, рассудила она, будет лучше для всех.
Это была ее последняя сознательная мысль. Рэчел заснула и проснулась только через два часа, когда день был уже в самом разгаре. Она была в постели одна; из ванной комнаты доносился шум воды, и Рэчел поняла, что Эдам пошел в душ.
Еще несколько минут она лежала, блаженно потя-гиваясь и улыбаясь собственным мыслям. Наконец она встала и, накинув халат, огляделась по сторонам. Их вещи были разбросаны по всей комнате, и Рэчел слегка смутилась, вспоминая, как накануне, подгоняемые нетерпением и страстью, они освобождались от одежды.
Все еще улыбаясь, она двинулась по комнате, собирая свои и Эдама вещи и вешая их на спинку кровати.
Когда она подобрала джинсы Эдама, из кармана что-то выпало и покатилось по ковру. Сначала Рэчел подумала, что это — ключ от депозитного сейфа, но когда она посмотрела как следует, то увидела на ковре какую-то золотую вещицу, которая показалась ей знакомой.
Отложив джинсы, Рэчел наклонилась и, подобрав безделушку непослушными пальцами, медленно выпрямилась.
На ладони у нее лежал овальный золотой медальон. На одной его стороне виднелись инициалы «Т. Ш.».
На другой стороне Рэчел обнаружила монограмму «Р.Г.».
Рэчел, обессиленная, опустилась в кресло. Во рту у нее пересохло, голова кружилась, а перед глазами все плыло.
«Этого не может быть», — подумала она в отчаянии.
Этот медальон был на Томе, когда он улетел в последний полет. Он никогда не снимал его.
Как он мог попасть к Эдаму?
Наверное, решила Рэчел, это не тот медальон. Даже без сомнения не тот. Это простое совпадение, только и всего.
Рэчел поддела ногтем крышку и осторожно открыла медальон. Внутри она увидела изображение святого Христофора.
И свою собственную фотографию под тонким кварцевым стеклом.
— Боже мой!.. — прошептала Рэчел.
— Ты помогла мне выжить, — услышала она голос Эдама и подняла голову. Он стоял на пороге ванной комнаты, и на его лице отражались отчаяние и мука, но Рэчел не заметила этого, как не поняла смысла его слов.
— Откуда у тебя это? — спросила она голосом, холодным, как январский ветер.
Эдам шагнул в комнату. Он, однако, не сел, а остался стоять, держась обеими руками за спинку стула. Костяшки его пальцев побелели от напряжения, однако голос Эдама был ровным и спокойным, будто ничего не случилось.
— Этот медальон мне дал Томас Шеридан. Рэчел отрицательно покачала головой.
— Нет, он не мог этого сделать. Он не сделал бы этого… Никогда.
— Он отдал его мне, — повторил Эдам.
— Где? Когда? Как это случилось? Что он сказал? Каким образом вы с ним познакомились? — Эдам молчал и лишь беспомощно смотрел на Рэчел. — Ну почему ты молчишь?! Почему ты молчал раньше и ничего не говоришь теперь?! — выкрикнула Рэчел. — Скажи же хоть что-нибудь!
— Я не знал — как рассказать тебе… Даже сейчас мне трудно это сделать.
Рэчел неожиданно почувствовала, как на нее нисходит странное спокойствие. Она словно умерла для всего, что могло причинить боль, отделилась от своего истерзанного сердца и теперь безучастно наблюдала со стороны за тем, как оно трепещет и обливается кровью.
— И все-таки постарайся, — сказала она. — И еще, Эдам… На этот раз начни с самого начала, хорошо? Где и как вы с ним познакомились?
— Мы встретились в Южной Америке, в Сан-Кристо, — ответил он, тщательно подбирая слова.
— В тюрьме?
— Да.
— Но… Ведь ты говорил, что попал в тюрьму через несколько месяцев после того, как самолет Тома разбился.
— Да, это так. Я не сказал тебе только, что Том не погиб. Его самолет был сбит, но он уцелел.
— Нет!..
— Да. Власти Сан-Кристо считали, что он доставлял в страну оружие и боеприпасы, и поскольку у президента были все основания опасаться заговора, он пошел на чрезвычайные меры. Транспортная компания, на которую работал Том, действительно несколько раз доставляла в Сан-Кристо оружие, поэтому, когда его самолет оказался над джунглями, по нему был открыт ураганный огонь. Через несколько секунд машина загорелась, и Том пошел на вынужденную посадку.
Рэчел хотела сказать, что Том никогда бы не ввязался в такое опасное дело, как торговля оружием, но прикусила язык. «Как раз наоборот, — подумала она с горечью. — Ах, Том, Том…»
— На самом деле, — продолжал Эдам, — у Тома на борту не было никакого груза. Он сказал, что разгрузился в Мексике и летел через Сан-Кристо в Венесуэлу, чтобы забрать там новый груз, но те, кто стрелял в него, либо не знали этого, либо им было все равно. Как бы там ни было, Том не погиб, хотя посадка была не из приятных.
— Ты хочешь сказать, что через много месяцев после катастрофы он все еще был жив?
Эдам кивнул.
— Да, он был жив, хотя и едва-едва. Прежние тюремщики были ничем не лучше тех, что пришли им на смену, когда в Сан-Кристо захватили власть военные.
Рэчел прикусила губу. Она боялась расспрашивать его, чтобы не узнать ненароком какие-нибудь страшные подробности. К счастью, Эдам, очевидно поняв ее состояние, ограничился лишь самыми необходимыми сведениями.
— Меня поместили в соседнюю камеру, — сказал он. — Тогда я, разумеется, не мог знать, насколько мы похожи, да и Том был в таком состоянии, что сходства действительно было мало. Впервые я увидел его, когда несколько дней спустя мне удалось проделать отверстие в разделявшей нас стене. Этого было достаточно, чтобы кое-как видеть друг друга и переговариваться, не привлекая внимания охраны. Так мы познакомились с Томасом Шериданом.
Эдам немного помолчал.
— Я думаю, Том знал, что умирает. До сих пор я иногда спрашиваю себя, что помогло ему продержаться так долго.
— Что же? — Рэчел вскинула на него свои полные слез глаза и с трудом сглотнула. — Что?!
— Он не хотел умирать, не рассказав о тебе кому-то, кому он бы мог доверять. Мое лицо было изуродовано не так сильно, как его, поэтому Том, конечно, сразу увидел, что я мог бы быть его двойником. Думаю, что именно это заставило его довериться мне, хотя никакой логики здесь нет. В том положении, в каком он находился, Том мог открыться любому, кто говорил по-английски. Словом, Том передал мне медальон, который •ему каким-то чудом удалось сохранить, и взял с меня клятву, что, если я когда-нибудь сумею вырваться на свободу, я разыщу тебя и верну медальон. Том хотел, чтобы ты знала, как сильно он тебя любил и как он жалеет, что не сумел сдержать свое обещание и вернуться.
Рэчел улыбнулась сквозь слезы и посмотрела на медальон, который все это время сжимала в кулаке.
— Том часто нарушал слово, — промолвила она и снова перевела взгляд на Эдама. — И все-таки ты должен был мне сказать. Почему ты так долго молчал?
— Почему?! — Эдам всплеснул руками. — И ты еще спрашиваешь! Ты думаешь, мне было бы просто явиться к тебе и заявить, что человек, которого ты так любила, не погиб быстрой и легкой смертью в авиационной катастрофе, что он умирал долго и мучительно, что он страдал несколько месяцев, терпел пытки и издевательства и что его последние часы были сущим адом?
Рэчел поморщилась, и Эдам осекся.
— Да. Рэчел, — добавил он, — именно это я должен был тебе сказать. Это, и еще то, что Том умер с твоим именем на устах. Он выкрикнул его так громко, что, наверное, его было слышно во всей тюрьме.
— Не надо… — пробормотала Рэчел, и Эдам вполголоса выругался. Он подхватил свои вещи и стал торопливо одеваться, так как на нем не было ничего кроме Долотенца, которое он обернул вокруг бедер.
Застегнув последнюю пуговицу на рубашке, Эдам повернулся к Рэчел.
— У нас было слишком мало времени, Рэчел, — сказал Эдам. — Когда мы встретились, Том был совсем плох и быстро угасал. Быть может, вначале он еще питал какие-то надежды, но под конец и они оставили его, осталась только ты. Когда, незадолго до смерти, у него начался бред, он все время звал тебя, и я слышал его голос из своей камеры.
— Боже! — прошептала Рэчел с трепетом. — Господи боже мой!..
Эдам старался не смотреть на Рэчел.
— После того как Том умер, — продолжал он все тем же тихим, невыразительным голосом, — я остался один. День за днем, ночь за ночью я проводил в своей камере, и лишь раз в неделю охранники ненадолго выводили нас во двор. Чтобы не сойти с ума, я считал дни и рассматривал медальон.
Эдам перевел дух.
— Очень скоро я уже знал твое лицо лучше, чем свое собственное. Я полюбил тебя задолго до того, как мы встретились. Когда я сказал, что ты помогла мне выжить, я нисколько не шутил. Ты действительно спасла меня. Ты была моей путеводной звездой. Твое лицо воплощало. в себе все то прекрасное, что существовало в мире за стенами тюрьмы и о чем я уже начал забывать. И я часами любовался твоей фотографией, открывал и закрывал замок, до блеска натирал золото обрывком своей одежды.
— Эдам, я… — начала Рэчел, но он сделал нетерпеливый жест и продолжал, не дав ей вставить ни слова:
—Да, я полюбил тебя задолго до того, как услышал твой голос, почувствовал запах твоего тела. И с каждым днем, с каждым месяцем моя любовь становилась все сильнее и сильнее. — Тут он коротко и хрипло рассмеялся. — О, я знаю, о чем ты думаешь! Ты скажешь, что это была только фотография, что я не знал ни твоего характера, ни твоих вкусов, ни привычек, ни всего остального. Как же тогда я мог полюбить тебя?
— Действительно, как? — эхом откликнулась Рэчел.
— Я не могу этого объяснить, — сказал он. — Этот медальон каким-то образом стал между нами связующим звеном; во всяком случае, я ощущал эту связь как нечто совершенно реальное. Быть может, все дело было в том, что это был дар любви, а может — в решимости Томаса, которому очень хотелось послать тебе этот последний привет. Объяснить лучше я не в силах — я только знаю, что, когда я засыпал, я видел тебя во сне, слышал твой голос, ощущал как свои твою тревогу и волнение… Так, незримо покидая свою тюрьму и проводя время с тобой, я постепенно узнавал тебя. Почти каждую ночь мы были вместе, хотя ты, наверное, этого не чувствовала.
— Я помню, — медленно сказала Рэчел, — в первое время Том часто снился мне.
Эдам кивнул.
— Но в твоих снах, в твоих грезах он представал как бы вне пределов досягаемости, не так ли? Его нелегко было разглядеть, а когда ты с ним заговаривала, он зачастую вовсе не отвечал. Он просто стоял и смотрел на тебя, верно?.. — Он немного помолчал и закончил совсем тихо: — Это был не Том, это был я, Рэчел…
— Но людям не могут сниться одинаковые сны! — возразила она с жаром.
Эдам пожал плечами.
— Пока я был в тюрьме, нам — тебе и мне — они снились. И в последние пару недель, я думаю, тоже. Хочешь, я подробно опишу тебе все коридоры, все двери того странного здания, в которое ты возвращалась каждую ночь? Я могу рассказать тебе, как пахли факелы на стенах, какие маски были надеты на тех, кого ты встречала в своих странствиях, и как под маской Тома оказывалось мое лицо и наоборот. А комната, в которой меня били кнутом? Ты помнишь ее? А железную дверь с небольшим оконцем в ней помнишь?
Рэчел молчала, и Эдам продолжил по-прежнему бесстрастно:
— Этот медальон был настоящей, живой связью между тобой и мной. Я не знаю, каким чудом мне удалось сохранить, спрятать его от охранников, однако я сумел это сделать, и он помог мне выжить. Благодаря ему эти пять кошмарных лет были почти что… терпимыми. Благодаря ему и благодаря тебе… Я часто повторял, что обязан выжить, чтобы увидеть тебя, что я не должен отчаиваться, что мне просто необходимо прожить достаточно долго, чтобы выйти оттуда и вместе с тобой посмеяться над моими тюремщиками и палачами. Я знал, что должен найти тебя, и не только ради Тома, но и ради себя самого.
И такой день настал. Диктатор был свергнут, новое правительство открыло двери тюрем и объявило всех узников свободными, однако мне, американцу, понадобилось еще несколько недель, чтобы вернуться домой.
Эдам бросил на нее быстрый взгляд.
— Именно тогда, — сказал он глухо, — я впервые столкнулся с настоящей, невыдуманной реальностью. Как бы ни хотелось мне немедленно разыскать тебя, я не мог этого сделать по многим причинам. Во-первых, я сам был не в лучшей форме… Во-вторых, благодаря своим бывшим партнерам и начальникам я был никем и ничем. В-третьих… в-третьих, меня угнетала необходимость рассказать тебе о смерти Тома.
Он наконец поднял голову и посмотрел на Рэчел. Глаза его были спокойны, но казались не васильковыми, а темно-синими, почти черными.
— Я просто не хотел встречаться с тобой, Рэчел, — сказал он. — Мне казалось, что тебе незачем знать все эти подробности. Томас Шеридан умер — только это имело значение. Я считал тогда, что ты смирилась с этим и живешь своей жизнью, и мне не хотелось возвращать тебя к прошлому.
Он покачал головой.
— Так, во всяком случае, я говорил себе. И все же, едва дождавшись, пока меня официально признают живым, и урегулировав отношения с моими бывшими нанимателями, я начал разыскивать тебя. Довольно скоро мне стало известно, что ты уехала в Нью-Йорк, и я решил, что ты спокойна, довольна, возможно, даже счастлива и что мне не следует соваться к тебе со своими новостями. Быть может, в конце концов я все-таки решился бы, но как раз в это время мне удалось достать фотографию Томаса, и я увидел, насколько мы на самом деле похожи. Но и отказаться от своего намерения я тоже не мог — вот почему я приехал в Ричмонд, увидел этот дом и узнал все о твоей семье.
— А ты знал, что Ник — папин компаньон?
Эдам немного поколебался.
— Тогда он еще не был компаньоном мистера Дункана. Откровенно говоря… это я предложил ему войти в долю с твоим отцом и стать совладельцем его фирмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50