— Дежурной вашей, которая тебя нашла.— А-а… — протянула Аля. — Ладно, передам. Игорь положил трубку.Но Алевтина преподнесла ему неожиданный сюрприз. Явившись на следующий день в его квартиру, она заявила прямо с порога очень серьезно и осмысленно: , — Ты ведь еще не знаешь, кто я…— А кто? — усмехнулся Игорь. — На мой взгляд, вполне симпатичная молодая девушка.— Нет, — сосредоточенно покачала головой Алевтина. — Я — ведьма!..Игорь с интересом взглянул на нее. Е-мое… Неужели пациентка психдиспансера? Во вляпался… Правильно предостерегал Юрка…— Ты на меня так не смотри, — сурово отрезала Алевтина. — Я все это запросто могу доказать. Я — ведьма… Настоящая, потомственная…С ее появлением жизнь Игоря и пошла совсем другим путем… 18 Анатолий быстро разгадал состояние Полины. Он был внимателен, а кроме того, учился в медицинском и собирался стать врачом-гинекологом.После аборта Полина в себя приходила долго.— Почему ты не захотела рожать? — поглаживая ее ладони, мягко спросил Толя. — И даже ничего мне не сказала…Полина молчала. К чему обсуждать свершившееся?.. Да и вообще… Она понятия не имеет, как сложится ее жизнь… И Анатолий, кстати, об этом тоже молчит.— Мне еще рано, — нехотя пробурчала Полина. — И потом, у меня Роман и Алик…— Сначала рано, а потом будет поздно, — разумно возразил Толя. Рассудительный… — А твои Роман и Алик будут всегда! Все-таки я тебя не понимаю…— А себя? — хмуро спросила Полина. — Себя-то ты понимаешь?..Анатолий ничего не ответил. Полина попала в больное место и в самую точку. * * * Толя Халфин ненавидел родителей. И лет в тринадцать дал себе зарок вырасти не похожим на них ни в чем. Прежде всего, он не желал нищенствовать.После уничтожения и распада всех НИИ мать и отец, инженеры, окончившие Институт стали и сплавов, остались без работы. Отец подрабатывал дворником, сторожем, курьером. Мать попробовала переквалифицироваться в бухгалтеры, но поскольку соответствующего образования не имела, да и возраст был не подходящий для начала жизни, то получала очень смешные деньги.Толя ненавидел и стыдился бедной одежды родителей, маминых штопаных старушечьих кофт и отцовских лоснящихся до блеска на заднице брюк.Сгорал от стыда, глядя на стертый до белизны линолеум в родной квартире и пожелтевшие, в пятнах, обои.Однажды он случайно вычитал в газете размышления известного педагога о семье. И запомнил их.Педагог сравнивал семью с живой лабораторией человеческих судеб, личных и народных. Каждого народа в отдельности и всех народов вместе. Хотя эти две лаборатории сильно отличались друг от друга. В настоящей обычно знали и представляли себе, что делают, и действовали целенаправленно и осмысленно. А в семье, наоборот, обычно не понимали, что творят, а потому поступали, как придется. Природа допустила здесь серьезный просчет. Одно из самых ответственных и священных призваний человека — быть отцом и матерью — доступно каждому. Имей лишь минимальное телесное здоровье да достигни половой зрелости. И все! Дальше рожай детишек в свое удовольствие, ни о чем серьезном не помышляя…Халфины так и делали. У них в семье было четверо детей. Поэтому в маленькой квартирке быстро стало тесно. И тогда маме с папой пришла в голову спасительная и, казалось, хорошая мысль — переселить старшего, Анатолия, к бабушке с дедушкой. Старики с восторгом приняли идею. Они души не чаяли во внуках, особенно в старшем, и всегда хотели облегчить жизнь детям.Сначала все шло замечательно. Спокойнее стало у молодых Халфиных, радостнее — у пожилых. Но надвигалась беда, уже запрограммированная родителями. Они оказались слишком посредственными психологами.Анатолий и его брат, второй сын в семье, Антон, учились в одном классе, поскольку очень способный младший опередил сверстников и оказался в двенадцать лет в девятом — рядом с братом. Только как раз не рядом, а всегда вдалеке. Маленький Антон, пугливо и часто моргая, садился в самый угол класса за последнюю парту, потому что на первой сидел Анатолий. А старший брат ненавидел младшего.Бесконечно добрый и ласковый с бабушкой и дедушкой, с учителями и приятелями, которые его очень любили, всегда готовый помочь, улыбчивый Анатолий просто менялся на глазах, когда видел и слышал Антона. Толя переставал владеть собой. Понимал, что так нельзя, но ничего поделать не мог.Старший брат высмеивал младшего, иронизировал над его замедленной речью и крупным детским почерком, дразнил, а на переменах часто яростно, исступленно бил, доводя Антона до слез. И девочки в классе с грустью констатировали:— Опять Халфины подрались!Одноклассники — абсолютно все — были на стороне Анатолия. Они понимали, кому приходится труднее и живется хуже. Дети нередко оказываются проницательнее взрослых. Именно высокомерного отличника Антона в классе избегали. И это еще больше подогревало ненависть Анатолия. Порой ему казалось, еще немного, и он убьет этого боязливо моргающего Антона. Ну почему, почему именно его так любят, просто обожают родители?! Почему Антон живет дома, а Анатолий оттуда словно выброшен к бабушке с дедом?!А Халфины-старшие упорно не желали ничего видеть и слышать, хотя учителя не раз говорили им о ненормальной ситуации, о нехороших, по сути, страшных отношениях между братьями. Родители закрывали глаза и на ревность Анатолия, и на его ощущение изгоя. Будто не верили в это. И продолжали из чувства тщеславия лелеять и баловать Антона, явно более одаренного, необычного ребенка, словно принося в жертву младшему старшего.Анатолий догадывался, что в семьях довольна часто есть любимчики. Но почему? Как же так можно?! Разве взрослые не понимают, что тем самым заботливо, своими руками куют основы ненависти, озлобленности, агрессивности у одного и эгоцентризма, вседозволенности и самодовольства у другого? Как могут родители делить детей, выбирая себе любимого, лучшего? По какому принципу?Какой безграничной ни была любовь бабушки и деда к Анатолию, она не смогла заменить материнскую и отцовскую.«В конце концов, — рассуждал Анатолий, — почему из четверых детей родители отдали только меня? Словно отказались… Ну хорошо, сестренки еще маленькие, дошкольницы, но брат…»Окончив школу в четырнадцать лет, Антон в пятнадцать стал первокурсником мехмата МГУ. Не желая и в институте видеть брата, Анатолий умышленно не подавал документы в университет и поступил в МИЭМ. Потом, окончив его, сдал экзамены в медицинский и в конце концов стал еще в институте высоко цениться как специалист-медик и знаток приборов. После ординатуры его ждала аспирантура. Тема диссертации была заявлена и продумана: сохранение детей в тяжелых случаях невынашиваемости беременности с помощью специально разработанного Анатолием прибора.И все шло хорошо… Только Анатолий стал опасен и страшен для родного младшего брата. Да и для родителей тоже. Он отлично понимал это и пытался самостоятельно хоть как-то исправить положение, которое родители даже за год до окончания детьми школы изменить не захотели. Анатолий их ненавидел. Неужели они добивались именно этого?! Он по-прежнему жил у бабушки с дедушкой и редко встречался с близкими. Родные души не казались ему родными. Истосковавшееся когда-то по любви, исстрадавшееся детское сердце ожесточилось… И ничего уже не исправишь.Он много читал о педагогике. Больное место… И вычитал, что многих родителей надо учить родительскому искусству. Но захотят ли они постигать непростую науку?.. Значит, думал Анатолий, тогда придется учить детей защищаться от тех, кто дал им жизнь. Бывает ли что-нибудь ужаснее?.. * * * — По-моему, тем, у кого нет братьев и сестер, крупно повезло… — заявил Анатолий.Полина вздохнула. Она хорошо знала историю его жизни.— Ты так думаешь?— Уверен.— А я нет, — задумчиво отозвалась Полина. — И вообще, нельзя ни в чем быть твердо уверенным… * * * Антон, думал Анатолий. Он по-прежнему пугливо, нервно моргает, словно ждет, что старший брат вот-вот набросится на него с кулаками… Сестренки… Они вообще никогда не интересовали Анатолия. Так же как и он их. Хотя, когда приходил к родителям, девчонки с радостным визгом бросались к нему… Он всегда мрачно, грубо отгонял их. Они обижались…Отец, замученный язвой и большой семьей… Рано постаревшая, растолстевшая мать в затрапезе…Анатолий ненавидел их всех. Наверное, у него были на то причины. Он словно вычеркнул близких из памяти и жизни. Сказал себе, будто их больше нет… Никого… Ни вечно испуганного Антона. ни шумных, визгливых сестренок, ни родителей… Никого… Так вышло… Судьба. И ему осталось лишь коротать жизнь в одиночестве при живых родите лях, брате и сестрах. Так бывает…Краешком дремлющего подсознания он вдруг вспоминал порой мамины руки… Как от мамы хорошо пахло мылом, борщом и чем-то еще, домашним и неопределенным… Как звучал когда-то, давным-давно, мамин голос, обращавшийся лишь к нему, Толе… Тогда единственному сыну…Да, для него никого больше нет… Он всех выбросил из своей жизни и памяти точно так же, как они когда-то выбросили его. И некого ненавидеть… Не надо лелеять и нежить свои обиды и проклинать тебя оскорбивших… Вообще уже не придется ни о чем думать и ни о ком вспоминать… А своя судьба… Она мало заботила Анатолия. Как выяснилось неожиданно именно сейчас. Оказывается, он жил только с помощью своей ненависти и подпитывался своими мыслями, тянул из них нужную ему энергию…После окончания второго института Анатолия сразу пригласили на работу в самую престижную медицинскую гинекологическую клинику. Там он и опробовал свой прибор, заканчивая диссертацию.Дедушка и бабушка радовались за внука и с гордостью рассказывали о его успехах соседям. Очевидно, и родителям тоже. Только, когда те звонили, Анатолий, даже если случайно оказывался дома, к телефону упрямо не подходил.— Халфин, золотая голова! — часто с удовольствием повторяла палатный врач Надеждина.В отделении невынашиваемости беременности подобрались замечательные врачи да еще вдобавок с уникальными фамилиями. Словно специально выбирали. Надеждина, Спасова плюс заведующая отделением Любимцева.Она завела альбом с фотографиями родившихся у пациенток детей и самих мамочек и часто повторяла, показывая в альбоме на ту или иную даму: «Мы ей здесь сделали двоих детей».Анатолий попросту переселился в клинику. Дед с бабкой не возражали. Если Толенька хочет… Он поставил себе раскладушку в ординаторской и там спал. Все в отделении были в восторге: всегда под рукой еще один врач, кроме дежурного. Да и дежурные при Халфине блаженствовали. Он спал мало и чутко, всегда легко просыпался и любил брать решение любых сложных вопросов на себя. Анатолий следовал одному нехитрому жизненному правилу — старался каждый день добиваться немножко больше того, что мог и достиг вчера.Дамы, которым он, по выражению Любимцевой, «делал детей», и их безгранично благодарные мужья и родственники, непрерывно таскали Анатолию конфеты и коньяки. Потому что деньги он брать не любил. В маленькой комнатенке Халфина, которую ему выделили внизу, при поликлинике в стенном шкафу вечно толпились шеренги разномастных бутылок коньяка. Выбирай любой, на вкус и на цвет, — и пей! И Анатолий постепенно привык к коньякам и конфетам.— А зря ты, Халфин, не берешь взяток «зеленью»! Вот тут твоя золотая голова просчиталась! — посмеивалась веселый доктор Надеждина. — Хотя бы приоделся за счет осчастливленных мамашек! Купил бы себе приличные брюки и ботинки.— А еще лучше взятки натурой! Баб у меня тогда будет навалом! — бурчал Анатолий и продолжал ходить по больнице в старых, залохматившихся внизу брюках и разношенных шлепанцах.Приличная обувь здесь ему вообще не требовалась.И семья тоже. Никакая. Поэтому он не стремился ее заводить. К женщинам Анатолий относился с большой осторожностью. Старался держаться от них подальше, исключая представительниц своей профессии.С Полиной он познакомился случайно, на концерте Владимира Спивакова в Большом зале консерватории. Сидели рядом…Но о женитьбе Анатолий не помышлял. А ребенок… Ему почему-то тогда стало очень горько, что Полина убила его ребенка. Именно его…И их связь продолжалась, путаная и смутная…Поля стала задумываться о том, что сейчас во всем появилась какая-то неясность. Это особенности нашей современности. От которой не спрятаться, не уйти, не сбежать… * * * После ухода из дома Алика Полина, что называется, слетела с катушек. Она устала, замучилась, ей все надоело… Надоело столько лет безуспешно пытаться примирить братьев… Надоело видеть заплаканные глаза матери и тоскливые — отца… Надоело выслушивать грубости Романа и понимать его настроение и состояние.«Почему я должна всех понимать и всем сочувствовать? — все чаще и чаще спрашивала себя Полина, вспоминая слова младшего брата. — Почему никто не хочет понимать меня и сочувствовать мне? В конце концов, я ни в чем не виновата… Зато я по их вине — а кто просил вырезать мне в детстве гланды? — потеряла голос и возможную профессию… Кто знает, чего я бы сумела добиться на сцене… Может быть, как раз очень большого успеха…»Отношения с Романом становились все напряженнее. Теперь уже Поля начала думать, что именно по вине родителей и братьев она не вышла замуж — потому что возилась с ними со всеми непрерывно, а на себя махнула рукой, — все только Ромочка да Алик… А вот теперь она не нужна ни Ромочке, ни Алику» Они оба на нее плюнули уже давно… И ее растоптанная личная жизнь— исключительно вина близких…Давление у Полины падало все ниже. Голова кружилась все чаще… Поля стала бояться потерять сознание и упасть.Весной от сквозняков в метро Роман сильно простудился. Ни Полина, ни родители ничего не могли поделать с его тупым, граничащим с идиотизмом упрямством и желанием по-прежнему просить милостыню.— Людям нравится демонстрировать свою щедрость и доброту, — цинично повторял Роман. — Вот я и предоставляю им такую возможность…Он начал кашлять все сильнее, особенно по ночам. Но упрямо требовал, чтобы утром Полина отвозила его на любимую станцию «Октябрьская».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40