Тоже мне Аркадий Аверченко!
— А ты чего ноешь?
— Я не ною. Я собираюсь у «дяди Васи» технику просить.
— Технику?..
— Ну да, аппаратуру для подслушивания. Присобачим ее где-нибудь в укромном местечке профессорского люкса, она и запишет нам все его беседы с его коллегами, которые непременно будут его навещать. А от них у него не должно быть секретов.
— Ну, это совсем другое дело, — довольно ухмыляется Вадим. — Кустарным способом такого нам, конечно, не раздобыть.
А «дядя Вася», которого они ждали только завтра или послезавтра, стучится к ним в окно поздно вечером в тот же день. Он оказывается ничем не примечательным мужчиной средних лет, хорошо говорящим по-русски.
«Наверно, из перемещенных лиц», — решает Корнелий.
— Ну, будем знакомы, — весело говорит он. — Я дядя Вася.
— Так и останетесь дядей Васей? — простодушно спрашивает Вадим, полагавший, что посланец Диббля назовет им свое настоящее имя.
— Так и останусь, — смеется «дядя Вася». — Ну-с, дорогие племяннички, как у вас тут дела?
Корнелий коротко докладывает, слегка приукрасив, конечно, свои заслуги. Операция только ведь начинается, и «дядя Вася» сам должен понимать, что все еще впереди.
— Нам бы техники подбросить… — вставляет Вадим, опережая Корнелия.
— Ну, это само собой, — понимающе кивает «дядя Вася». — У вас что уже есть?
— Только микрашка.
— Микрашка? — удивляется «дядя Вася».
— Это на жаргоне моего коллеги микрофотоаппарат, — усмехается Корнелий, делая Вадиму знак, чтобы он не лез не в свое дело.
— Ну что ж, это хорошо. Получите еще и «Гномика». Это микромагнитофон на полупроводниках.
— Этого-то как раз нам и не хватало, — одобрительно кивает головой Корнелий.
— Ну, а теперь вам еще одно задание: срочно найдите мне квартиру где-нибудь поближе к морю. И встречаться мы будем в дальнейшем не у вас тут, а на этой квартире.
У Корнелия уже был на примете один уединенный домик. Он присмотрел его, правда, на всякий случай для себя, но ничего, себе он еще найдет что-нибудь поближе к вокзалу.
Когда Корнелий отводит «дядю Васю» на его квартиру, посланец Диббля сообщает ему дорогой:
— Имею задание шефа переправить вас по окончании операции в Турцию, а потом и в Штаты, если, конечно, вы не возражаете. Я понял с его слов, что тут с вашими способностями вам тесновато…
— Да, тут не очень развернешься… А мистер Диббль дал указание только насчет меня?
— Да, только. Помощники ваши будут для нас лишь обузой. Подобных мелких сошек у нас и своих полно. Надеюсь, вы меня понимаете? Ну, вот и о'кэй, как говорят американцы. Значит, договорились.
Потом, возвращаясь пустынными ночными улицами Старой Гагры к Маврину, Корнелий тщательно взвешивает слова «дяди Васи». Ведь и в самом деле ни к чему везти в Америку такого подонка, как Вадим. Ему вообще нравится откровенность «дяди Васи», не скрывшего от него, что в свободный мир могут они взять только его, Корнелия. Это кажется ему очень убедительным фактом доверия к нему. Ведь в том случае если бы переправлять за границу они никого не собирались, то чего бы им стоило пообещать захватить с собой и Вадима Маврина?
О, этот Джордж Диббль прекрасно разбирается в людях! Он не мог не оценить по достоинству его, Корнелия Телушкина. Может быть, даже сообразил потом, как ловко он надул его с помощью формулы Эйнштейна. Если он, Корнелий, правильно понимает Америку, то Америке очень нужны такие люди, как он. И уж во всяком случае, ничем он не хуже этого «дяди Васи».
Смущает Корнелия лишь одно: а что, если Диббль потребует выкрасть Кречетова?.. Конечно, такая ситуация чаще всего бывает лишь в детективных романах, а в жизни… Но может же быть и в жизни такое? Может ведь и не удастся ничего выведать у Кречетова (а его научные секреты, верно, очень важны), как быть тогда? Он тут ненадолго, а в Москве к нему близко не подберешься. Очень даже может случиться в такой ситуации, что Диббль потребует… Но уж если потребует, это ему будет дорого стоить! А если ему, Корнелию, удастся выполнить даже такое задание Диббля, он далеко пойдет там у них, в мире свободного предпринимательства!..
Погруженный в столь честолюбивые мысли, Корнелий незаметно доходит до своей «базы».
— Где ты так долго? — спрашивает его заспанный Видим. — Я уж думал, не драпанули ли вы за границу с этим «дядей Васей», оставив меня тут один на один с госбезопасностью…
— Ну что за дурацкие шутки, ей-богу! — злится Корнелий. — За кого ты меня принимаешь? Разве я без тебя драпанул бы? Да и на кой черт нам с тобой эта вонючая заграница с ее эксплуатацией человека человеком? Что нам, плохо разве в родной нашей стране?
— Конечно, не плохо, если бы только милиция не придиралась к нашим нетрудовым доходам.
— Ну и там тоже не мед. Пришлось бы, наверно, ишачить на какого-нибудь босса. А теперь давай спать. Завтра у нас нелегкий день — предстоит каким-то образом завоевать доверие профессора Кречетова или хотя бы произвести на него хорошее впечатление…
«30»
Профессор Кречетов возвращается из Тбилиси только на следующий день поздно вечером, и Алексей Русин не решается зайти к нему, полагая, что он устал с дороги и отдыхает. Но в одиннадцатом часу ночи он слышит вдруг осторожный стук в свою дверь.
— Да, прошу вас! — громко отзывается Алексей, вставая из-за стола и почти не сомневаясь, что это Омегин или Фрегатов, еще днем попросивший у него книгу Ангерера по технике физического эксперимента.
Не успевает он, однако, дойти до двери, как она распахивается и Русин видит на пороге профессора Кречетова.
— Вы уже спать, наверно, собрались, а я вот…
— Да что вы, Леонид Александрович! — восклицает Алексей. — Заходите, пожалуйста! Я раньше двенадцати, а то и часа вообще не ложусь.
— Работали, значит?..
— Нет, не работал, к сожалению. Не работается… Все кажется, что что-то еще недодумано, не осмыслено. Вот сижу читаю…
— Э, да у вас тут целая библиотека! И довольно пестрая. Борн, де Бройль, Гейзенберг, Ландау… Ну, это еще понятно. Это одного порядка. Амбарцумян, Шкловский, Хойль, Шепли — тут тоже есть связь. Ну, а Колмогоров, Анохин, Эшби? Это вам тоже нужно? Да, пожалуй, тоже…
Говоря это, Кречетов быстро перебирает книги, лежащие на столе, тумбочках и стульях. Некоторые листает, но видно, что все они хорошо ему знакомы.
— Ну, а это вам зачем? — раскрывает он толстую книгу Гарри Уэллса «Павлов и Фрейд». — Заготовки для будущей повести или для кругозора? Ба, да тут еще и избранные работы Павлова и «Философские вопросы высшей нервной деятельности». Да, у вас, фантастов, тоже работенка не из легких, если, конечно, всем этим всерьез… — смеется Кречетов, листая какую-то приглянувшуюся ему книгу. — Но ведь у вас не все так. Вот этот Альфов, например…
— Омегин, — поправляет его Алексей.
— Да, Омегин. Он ведь, наверно, в основном знает все понаслышке и не утруждает себя чтением всего этого. А вот Кораблев… Ну да, Фрегатов, он, наверно, читает. Это чувствуется. А Семенов мне не понравился. Очень уж склонен к лакировке будущего, а ведь в будущем будет не меньше, а пожалуй, еще и побольше разных нелегких проблем.
Помолчав немного, он вдруг спрашивает:
— А какого вы мнения о Варе? Ну да, понимаю, вам неудобно… Но какое-то мнение должно же у вас сложиться, и боюсь, не очень хорошее… Нет, вы меня не перебивайте, дослушайте прежде до конца. Конечно, она девушка приятная, пожалуй, даже красивая и вообще очень хорошая девушка. Но вот среднюю школу кончила с трудом, а об институте даже и не мечтает. Нет к этому интереса. И не потому, что тупица, она по-своему толковая, великолепно разбирается во всех житейских вопросах и с людьми может ладить, даже с таким тяжелым человеком, как ее отец. А науки не даются. И не только точные, но и гуманитарные. Она просто равнодушна ко всему этому. И ведь она не одна такая. Я знаю многих хороших ребят, которые с трудом кончают среднюю школу…
— Вы читали, конечно, Джорджа Томсона, — перебивает Кречетова Русин, — его «Предвидимое будущее»?
— Да, читал, и догадываюсь, что вы имеете в виду. Ее главу о будущем людей с ограниченными интеллектуальными способностями? Конечно, он исходит из будущего в условиях буржуазного строя, но и для нас будет нелегкой проблемой — дать таким людям не только среднее, но и высшее образование при условии, что станет оно еще труднее. Может быть, к тому времени педагогика найдет решение этой проблемы, а пока, по заявлению того же Томсона, лишь двадцать процентов английских мальчиков способны одолеть курс средней школы.
Чувствуется, что Леониду Александровичу нелегко говорить об этом, хотя он и старается не выдавать своего волнения. И конечно, это из-за Вари, которая, наверно, огорчила его чем-то.
— Вы уже познакомились, наверно, с ее Вадимом? — будто угадав мысли Алексея, спрашивает Леонид Александрович после довольно продолжительного молчания. — Я ведь именно от него увез ее сюда. Не нравится мне этот недоросль, и не верю я, что он в нее влюблен.
— А Варя любит его?
— Не знаю… не уверен в этом. Пожалуй, ей просто нравится, что за нею так волочится этот балбес. Она ведь уверена, что имеет на него хорошее влияние, что перевоспитывает его… А я не верю! Да и этот приятель его… Варя меня с ним недавно познакомила.
— На меня он произвел впечатление образованного человека, — осторожно замечает Алексей.
— А мне показался ловкачом, ловчилой. Эх, мне бы в отделе кадров работать! Особым нюхом обладаю на не очень порядочных людей, даже если они и образованные. А почему, собственно, вы решили, что он образованный?
— Он ведь физик и даже, кажется, кандидат наук.
— Ах, даже еще и кандидат! Учтем это. А мне ведь показалось, что он не только не кандидат, но и не физик.
— А вам не кажется, Леонид Александрович, что вами могут интересоваться? Знаете, в каком смысле?..
— Да, знаю, хотя еще совсем недавно очень удивился бы этому вопросу.
— Но ведь вы же не ведете никаких секретных работ? И уж, конечно, эксперименты ваши не имеют никакого отношения к военной технике…
— Сейчас, дорогой мой, нет такого научного открытия, которому при желании не приписали бы военного значения, — вздыхает Кречетов. — В Тбилиси, например, мне сообщили, что за границей начали пописывать о какой-то «геологической» бомбе. И знаете, это не такой уж абсурд. Конечно, все это безграмотно, ибо журналисты слышали что-то, но, не поняв сути дела, истолковали слишком прямолинейно. А теперь болтают о возможности уничтожать если не континенты, то целые государства без термоядерного оружия и пагубных последствий радиации.
— А вы считаете, что это невозможно?
— Я считаю более вероятным разрушение целой планеты. Не понимаете? Как-нибудь в другой раз объясню вам это. Во всяком случае, планету разрушить будет легче, чем какое-нибудь конкретное государство. И я докажу им это… Скорее всего, однако, идея подобной войны — безответственная болтовня буржуазной прессы, жаждущей сенсаций.
— Но не могли же они так вдруг ни с того ни с сего?
— Не совсем вдруг, конечно. Что-то, видимо, стало им известно об экспериментах их ученых. Может быть, даже и о наших экспериментах…
«31»
На следующий день сразу же после завтрака профессор Кречетов снова заходит к Русину.
— А на пляж вы не собираетесь, Алексей Васильевич?
— Как раз об этом раздумывал.
— Ну и очень хорошо! Пошли тогда вместе. Там уже вся ваша компания и моя Варя со своими поклонниками. А этот «кандидат наук» уже что-то им проповедует.
Профессор в светлой летней пижаме. На голове его пробковый шлем, приобретенный во время одной из заграничных командировок. В руках киноаппарат «Лада».
— Вы увлекаетесь этим? — кивает Алексей на «Ладу».
— Увлекаюсь, — улыбается Леонид Александрович. — И знаете, через маленькое окошко его видоискателя я как-то шире стал видеть мир. Особенно когда бываю за границей. Ну, вы готовы?
Алексей надевает широкополую соломенную шляпу, перебрасывает через плечо полотенце, и они выходят из его комнаты.
На пляже первым бросается к ним Корнелий.
— О, наконец-то вы, товарищ профессор! А Варя уже беспокоиться начала. Вот, пожалуйста, сюда, под зонт, а то сегодня солнце уж очень злое.
— А я его не боюсь, — беспечно смеется Кречетов. — Мне ведь и в Африке доводилось бывать.
— В научной командировке, конечно?
— Нет, просто так, туристом.
— Простым туристом? — удивляется Корнелий. — И вас пустили?
— А вы считаете, что я недостаточно благонадежен?
— Да нет, совсем в другом смысле… — смущается Корнелий.
— Ну, а в другом смысле я мало для кого представляю интерес, так что за мной никто не охотится. Да и вообще область слабых взаимодействий — а это моя главная специальность — чертовски скучная.
— Ну, не скажите, профессор! Я ведь в этом тоже кое-что смыслю.
— Это и его специальность, Леонид Александрович, — замечает Русин, внимательно прислушивающийся к их разговору.
— Ах, даже так? — удивленно поднимает брови Кречетов.
— Ну, не совсем так, — смущенно улыбается Корнелий. — Просто готовлю диссертацию на эту тему. И вот хотел бы у вас спросить: неужели нейтрино так и не взаимодействует почти ни с каким веществом?
— Не ожидал от вас столь наивного вопроса, товарищ диссертант, — усмехается профессор. — А вы имеете хоть какое-нибудь представление о константе взаимодействия Ферми в эксперименте по упругому рассеянию антинейтрино на протонах?
Догадаться, что профессор начнет сейчас свой «зондаж» познаний Корнелия в области слабых взаимодействий, Алексею Русину уже не составляет большого труда. Кречетов так и сыплет теперь такими выражениями, как: «волновые функции гармонического осциллятора поля», «пространственное описание квантового состояния нейтринного поля», «лоренцово вращение», «реперные компоненты лагранжиана» и «истинная тензорная плотность третьего ранга».
Корнелий, конечно, и сам не рад, что завел такой разговор. Вид у него очень жалкий. А Кречетов будто и не замечает его растерянности. Спросив у Корнелия: «Связано ли спинорное поле с существованием мелкозернистой топологии?», и не получив ответа, он переходит к «оценке возмущения нейтринного поля в вакуумном состоянии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29