– Всю ответственность беру на себя, – сухо сказал Слава. – Нам необходим этот полет. И как можно быстрее.
– Почему вы решили, что нужен полный комплект? – шеф начал сдаваться. – Кого вы имеете в виду?
– На модуле пойдут Тараоки, в качестве первого пилота, руководители секций физики и биологии Бородин и Терехов. Командование беру на себя.
– Что вы заладили – на себя да на себя. Вам что – больше всех надо? Можно было бы назначить кого-нибудь другого. И почему выбор именно такой? Любимчики, э-э?
– Во-первых, я могу полностью доверять их квалификации, а во-вторых, это не займет много времени.
– Ну, хорошо. Вы были достаточно убедительны. Даю вам максимум три часа, после чего жду у себя с докладом. Всех четверых.
Штейнберг кисло улыбнулся и отключил связь.
Слава ликовал. Это была победа. В том, что Бородин с Тереховым согласятся, он нисколько не сомневался. Осталось оповестить Вивьен. Да, и надо бы связаться с Кобышем. Отсчет пошел на минуты, потому что шеф мог и передумать.
Ли подключился к каюте испытателей. Кобыш и Тернер разговаривали на хорошо знакомом ему китайском. Поверхность стола украшал радужно поблескивающий ви-адаптер последней модели, более всего похожий на обычный мобильный телефон. Когда раздался сигнал вызова, оба замолкли на полуслове и совершенно синхронно повернули головы к экрану.
– Ребята, это я, – сказал Слава по-китайски. – Польщен, что вы интересуетесь языком моих предков, – потом плавно перешел на русский. – Я сейчас иду на ПП. Ничего не хотите мне сказать перед стартом? Может, будут пожелания?
Испытатели переглянулись.
– С кем идешь, Слава? – осторожно спросил Кобыш.
– С Тараоки.
– Я почему-то так и думал. А кто еще?
– Ты считаешь, что будет полный экипаж? На основании чего?
Кобыш усмехнулся:
– Догадался… Так кто?
– Бородин и Терехов.
– Неплохо.
– И это всё?
– А ты ждешь благословения? Считай, что оно у тебя есть. Удачи. Когда вернетесь, поговорим более обстоятельно.
Во время этого быстрого разговора Тернер только благожелательно улыбался и, прищурившись, смотрел на Ли. Под занавес и он вставил свое слово:
– Больше внимания Вивьен, главнокомандующий. Она нам всем еще очень погодится.
– Спасибо, джентльмены! Это всё, что я хотел услышать. До скорого свидания.
Слава помахал рукой и нажал клавишу отбоя. Он действительно узнал то, что хотел. Эти ставшие с некоторых пор загадочными люди не сомневались в его возвращении. И он имел основания полагать, что им это доподлинно известно.
Вивьен Тараоки уже закончила проверку систем, а тучный Бородин все еще пыхтел сзади, обживая узковатое для него кресло. Терехов же освоился сразу, как будто только и делал, что ходил на модуле в испытательные рейсы. Ли исподлобья оглядел команду и не смог скрыть довольной улыбки. Они управились в полчаса, стало быть, у них оставалось еще два с половиной.
– К старту готовы, – сказала Тараоки.
Боря Калмыков, замещавший Ли на посту руководителя полетов, хмыкнул и выразительно постучал по циферблату часов. Потом считал показания приборов на центральном пульте, слегка помедлил и, наконец, произнес:
– Старт разрешаю.
– Секунду, – сказал Слава. – Вивьен, пожалуйста, замени дальность на пятьсот единиц… И вот еще что – будем прыгать без промежуточных остановок. Все объяснения потом. Приступайте.
Тараоки пожала плечами и молниеносно отстучала на клавиатуре новую вводную, затем оглянулась на Ли. Слава молча кивнул.
– Поехали, – произнесла Вивьен традиционную фразу и нажала на «Старт».
Свет в плафонах судорожно мигнул и взорвался разноцветными искрами, экраны потеряли четкие очертания, а поверхность пола поехала вбок. У всех четверых астронавтов возникло абсолютно одинаковое ощущение, будто их выворачивают наизнанку. Словно кто-то большой и обладающий неуемной силой мягко ухватил изнутри за основание затылка и настойчиво повлек в самые недра организма, куда-то в район солнечного сплетения, сминая внешнюю оболочку и проваливая тело в самое себя, как коллапсирующую звезду, а потом взял, да и дернул обратно, резко выворачивая тыльной стороной.
Четверка шумно вздохнула.
– Ну, ничего себе… – только и смог сказать Бородин. – Охре-ен-н-ительное ощущение!
Ли с хрустом наклонил голову сначала влево, а потом вправо. Терехов ожесточенно терзал свой нос, как будто удерживался от чихания. А Тараоки молча смотрела на экран, с которого с большим недоумением взирал на них Боря Калмыков.
– В чем дело, ребята? – спросил Боря. – Неполадки? Мне показалось, у вас небольшая заминка.
В этот момент его окликнули, и он повернулся, чтобы выслушать сообщение оператора. Потом вновь обратился к экрану с еще более озадаченным выражением лица.
– Приборы зарегистрировали выпадение «ПП» из стартовых координат на две десятитысячных доли секунды… Вы что уже прыгнули?
– Да как тебе сказать, – помедлил Слава. – Судя по ощущениям – скорее да, чем нет.
– И что это было?
– Состояние резиновой перчатки, которую снимают с руки.
Боря хмыкнул.
– Сочувствую. Будете зачехляться?
– Нет. Попробуем еще раз. В другом режиме.
– Добро.
Ли оглядел товарищей:
– Вы как?
Все молча кивнули.
– Начинаем второй раунд, – сказал Слава. – Вивьен, дальность – двести восемь и восемь десятых. Подойдем к рубежу вплотную и посмотрим, что получится. А там – по обстоятельствам.
Тараоки опять пробежалась пальцами по клавиатуре, меняя полетные параметры. Потом изящно приподняла руку, взглянула на пультовый дисплей и мягко коснулась стартовой кнопки.
– Готова.
– Не слишком увлекайтесь, – произнесло изображение Калмыкова. – Ждем вас с трофеями.
– Поехали, – сказал Слава, и Вивьен завершила движение, вдавив кнопку.
Мигнули световые плоскости, поплыл интерьер, снова перехватило дыхание, и все застыли, впившись в ходовой экран.
Перед ними простиралось межзвездное пространство. Картинка была необычайной глубины и чистоты и, казалось, достаточно протянуть руку, и пара ярких звезд окажется у тебя на ладони. Невероятно, но их мерцание проникало в самые глубины сознания, вызывая жгучее желание немедленно что-то предпринять для того, чтобы оказаться там, рядом с ними, и взглянуть уже оттуда, с новых горизонтов, на многовековую колыбель человечества, на Солнце, давшее жизнь их предкам на маленькой зеленой планете.
– Да-а-а, – потрясенно протянул Бородин. – Вот где «Хаббл»-то вывешивать надо! Никакого тебе планетарного мусора.
– Ты, Андрей, сильно-то не расстраивайся, – пробормотал Ли, тоже переживая неведомые ранее ощущения. – Скоро здесь этих «Хабблов» будет столько, что не протолкнуться.
– Почему здесь? – рассеянно спросил Бородин.
– Потому что дальше нас пока не пускают, – хмуро ответил Слава. – Или все-таки пропустят? В режиме обычного полета… А? Что вы думаете по этому поводу, друзья мои?
– Если идти на обычной тяге, – сказала Тараоки, – то в пару часов не уложимся. Все-таки две десятых астрономической единицы. Считаю, что не стоит зря тратить времени.
– С точки зрения биологии, – уставившись в потолок, пробурчал доктор Терехов, – условия прокола пространства более экстремальны и необычны для человеческого организма, чем полет в нормальном режиме. И если уж нам не преодолеть Сферу в прыжке, то стандартным путем и пытаться нечего.
– А если попробовать прорваться по касательной? – задал Слава риторический вопрос.
До сих пор молчавший и что-то обдумывавший Бородин искоса глянул на него и разразился тирадой, исполненной сарказма. Опешившие от неожиданности члены экипажа услышали много интересного об общих заблуждениях всего человечества в целом и данного конкретного коллектива в частности.
Во-первых, говорил Бородин, с чего это вы решили, что всё обстоит именно так, как нам кажется? Вовсе не факт, что этот мыльный пузырь, мнящийся несокрушимой твердыней, нельзя преодолеть. Только это надо делать не с наскока, а предварительно подумав, причем хорошенько подумав. А то опять получится могучий проект типа поворота северных рек вспять или попытки взрыва водородной бомбы мощностью в сто мегатонн. Опасный эксперимент с, возможно, необратимыми последствиями. Заблуждения человечества очень дорого стоят и обходятся колоссальными жертвами. Мало вам чуть не разразившейся экологической катастрофы или продырявленного озонового слоя. Слава Богу, на Земле дело обошлось. А здесь? Может, Сфера – это естественная защита планет от какой-то неведомой нам напасти. А мы – кувалдой по стенке, отделяющей нас от стада разъяренных мамонтов.
Во-вторых, Сфера – понятие чисто теоретическое. И даже не теоретическое, а скорее геометрическое. Махрово человеческое восприятие доселе неведомого явления, для описания которого пока не существует сколько-нибудь серьезного математического аппарата и уж тем более физической модели. Вполне возможно, что это, например, частный случай из области теории гравитации, описывающей поведение пространства вблизи больших тяготеющих масс, каковой и является Солнечная система в целом. Чем не безумная теория? Искривленная зона континуума, так сказать. Или, например, изменение свойств вакуума при переходе из планетарной околозвездной области в межзвездное пространство. Что, в конце концов, мы знаем об этом? А может быть, это просто уникальное природное образование. А мы – Сфера, Сфера! Это же не опушка, которую можно объехать на кривой кобыле. Если не получилось в лоб, то где гарантия, что получится по касательной? Будем носиться по кругу до полного удовлетворения. «Нам нет преград ни в море, ни на суше»! Апофеоз человеческого высокомерия!
В-третьих, если уж зашла речь о реакциях человеческого организма, он, Бородин, не видит, в отличие от коллеги Терехова, оснований для самоуспокоения. В конце концов, с момента первого полета прошла всего лишь неделя, и это не время для серьезных наблюдений. Последствия воздействия в период полета каких-то неизвестных факторов могут проявиться и позднее. Как в случае пребывания в зоне радиоактивного заражения. И если предыдущие экипажи, в буквальном смысле слова, всего лишь касались Сферы в ничтожно малый момент времени, который и временем-то назвать нельзя, то они торчат в этой зоне вот уже без малого пятнадцать минут. Чем может обернуться для них подобное мероприятие, Бородин, как физик, даже представить себе не в состоянии.
Завершив сей продолжительный период, Бородин исподлобья оглядел присутствующих и слегка качнул головой, как бы утверждаясь в собственных выводах.
– Я вынужден согласиться с Андреем Ильичем, – обиженно молвил Терехов, – но только в одном пункте: времени для серьезных исследований действительно было мало. Но хочу заметить, что обследования испытателей проводятся ежедневно, и не выявлено ни одного, подчёркиваю – ни од-но-го, случая каких-либо отрицательных отклонений от нормы. Наоборот, испытатели находятся в пике формы, демонстрируя отличные результаты. Если ранее у каждого из них и были, как у всякого из людей, небольшие микроаномалии, то теперь их нет вовсе…
– Кошка Эмма, – напомнил Бородин.
– Ну да, – смешался Терехов, – действительно… Тут мы пока бессильны. Хотя смею заметить, что кошка – не человек, и параллели в данном случае неуместны.
Физик собрался было ответить, но вмешалась Вивьен:
– А как в ваши построения вписываются «Вояджер-1» и «Вояджер-2», отправленные в свободный полет за пределы системы? И до сих пор, между прочим, подающие сигналы?
Бородин замер, прекратив начатое движение, глаза его приняли отсутствующее выражение. Казалось, он мгновенно забыл и о том, что только что говорил, и о том, где он вообще находится. Как человек, полностью потерявший сцепление с реальностью.
Ли только хмыкнул. Он уже видел однажды подобное состояние Андрея и знал, что в таких случаях к нему обращаться бесполезно. Поэтому Слава приложил палец к губам и сделал круглые глаза, повернувшись к Терехову, а затем сказал Вивьен:
– Давайте-ка посмотрим показания приборов, пока наш друг обдумывает посетившую его мысль.
Тараоки кивнула и запустила программу пошаговой подачи на пультовый монитор всех данных, полученных бортовой аппаратурой. Минуты три они внимательно изучали появляющиеся на экране текучие таблицы, изредка перебрасываясь короткими фразами, в которых то и дело мелькали какие-то магнитные углы, напряженности полей, орбиты и звездные склонения. С точки зрения биолога всё это было полнейшей абракадаброй, поэтому Терехов, сидевший сзади, рядом с Бородиным, расслабился, свесил голову набок и наблюдал с интересом лишь за тем, как в полусумраке рубки контуры Славы и Вивьен окрашиваются в различные цвета при изменении фона на плоскости экрана. Сомнение, посеянное в нем физиком, давало первые робкие ростки.
Самым тонким местом у всех живых существ, думал Терехов, будь то кошка или человек, является психика. Чтобы поколебать ее, достаточно минимального внешнего воздействия. В результате мы получаем либо эмоцию, либо механическую реакцию. Что происходит в этот момент в сложноогранизованной нейронной системе? Какие связи задействуются в коре головного мозга? Все эти втыкания микроэлектродов и прочие грубые воздействия на нервные клетки не дают никакого представления о самих процессах мышления и появлении каких-либо чувств. Как сказал один из известнейших нейрохирургов: «Я много раз делал трепанацию черепа и оперировал мозг, но вот ума ни разу не видел». Да… На сегодняшний день мозг так и остается самым слабоизученным органом человека. А что же такое собственно психика, и подавно никто не знает. Впрочем, религия, наверное, знает. Хотя вряд ли. Скорее немного догадывается и называет это душой. А душа – это тонкая полевая оболочка физического тела, и что с ней происходит во время прокола пространства, одному Богу известно… Вот именно…
Прихотливые изгибы вялотекущих мыслей прервал глубокий вздох из соседнего кресла. Терехов вздрогнул и повернулся на звук.
– Э-э… – сказал Бородин и потянулся всем своим немаленьким телом, по частям извлекаясь из недр кресла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9