Многие получают дар предвидеть грядущие события.
И даже изменять их по свему усмотрению.
Сегодня у них было очень важное дело.
Окна зашторены наглухо, чтобы ничего из происходящего внутри не досталось постороннему глазу. Да и не ходят здесь чужие, нечего им тут делать. Дом стоит в лесу, а до ближайшей деревни километров двадцать, не меньше.
Просторная, свободная от всякой мебели комната освещена четырьмя масляными светильниками, подвешенными к потолку. В их тусклом, мерцающем свете фигуры людей в длинных черных одеждах с надвинутыми на лицо капюшонами казались призрачными, нереальными. Эти фигуры образовывали правильный круг. Люди молчали и не двигались, но их воля и разум, их внутренняя энергия создавали конус силы чудовищного напряжения. В центре этого круга, рядом с маленькой бронзовой жаровней, испускающей легкий, странно пахнущий дымок, стояли еще двое - мужчина и женщина. На них были такие же одежды, но капюшоны откинуты и лица открыты.
Длинные черные волосы девушки, свободно падяющие почти до талии, придерживал только узкий ремешок на лбу. Глаза ее были закрыты, руки свободно повисли вдоль тела, тонкое бледное лицо ничего не выражало. Раскачиваясь из стороны в сторону, она пела какую-то нескончаемую песню на древнем языке, неизвестном почти никому из живущих.
И, казалось, не было в мире больше ничего, кроме этого тихого, нежного, душу и кровь леденящего пения.
Мужчина был высок и крепок. Возраст его трудно было определить, но до старости ему явно еще далеко. Светло-русые волосы и борода придавали ему сходство с древним викингом. Ярко-синие глаза смотрели твердо и осмысленно. В противоположность девушке, он был неподвижен, только его руки, тонкие и белые, двигались в такт его пению. Одну за другой они сплетали и завязывали в узлы какие-то разноцветные веревочки.
Этот странный обряд продолжался бесконечно долго. Наконец, резким, точным движением мужчина связал концы веревочек крепким узлом и швырнул их в жаровню. На краткий миг вспыхнуло яркое голубое пламя, потом все погасло.
Только луна по-прежнему плыла над миром, да еще людям, чьи судьбы сплелись сейчас колдовским узлом, не дано было спать в эту ночь.
Катя Ключевская не спала, хотя было далеко за полночь. Только что ей позвонил Вадим. Уж чем-чем, а временем он никогда не стеснялся. Катя не сердилась на него. Она была влюблена, и этим все сказано. Мир казался ей прекрасным, а будущее представало в розовом свете.
Всегда, сколько Катя себя помнила, в доме звучал голос Окуджавы, призывающий всех присутствующих срочно взяться за руки. Катины родители были типичными "шестидесятниками". Они познакомились на вступительных экзаменах в институте, а поженились на следующий день после получения диплома. Обожали выезды на природу с гитарами и палатками, бесконечные посиделки на кухне, разговоры о политике и литературе (в основном, не одобряемой официально). Несмотря на прожитые вместе долгие годы, родители восторженно и влюбленно смотрели друг на друга, и не менее восторженно, но с некоторым удивлением на подрастающую дочь. Катя уродилась, что называется, ни в мать, ни в отца, и скоро начала смотреть на них как на любимую, знакомую, вдоль и поперек прочитанную книгу.
И только один раз Катин отец по-настоящему удивил ее. Это случилось очень давно, в конце 79 года. Москва готовилась к новогдним проаздникам. У Кати они всегда ассоциировались с запахом мандаринов, шуршащей елочной мишурой, бутылками шампанского для взрослых, а главное, с тем особенным, радостным, поредновогодним возбуждением. И вдруг по телевизору проскочило короткое, неявнятное сообщение о вводе советских войск в Афганистан. Катя даже испугалась, когда увидела неподвижное, окаменевше лицо отца.
- Что случилось, папа? Тебе плохо?
- Нет, ничего, котенок, все в порядке.
- Пап, ну я же вижу. Ты мне сам говорил, что врать нехорошо.
- Ладно, иди сюда, - отец ласково привлек ее к себе и усадил на колени, понимаешь, котенок, случилось кое-что действительно плохое. Нельзя устанавливать свои порядки в чужой стране, тем более, в такой. Боюсь, это плохо кончится и для нас, и для них.
- Папа, но ведь всегда можно что-то сделать!
- Нет, котенок, не всегда. Но знаешь, если ничего нельзя изменить, надо все знать, все видеть, и не дать себя обмануть. Конечно, ты еще маленькая для таких разговоров, но я думаю - ты все поймешь. А пока пойди спроси маму, что у нас на ужин.
Этот разговор Катя запомнила навсегда. Позже она поняла, как важно видеть только то, что видишь, а не то, что тебе предписано или то, что хотелось бы.
Время шло. После школы Катя сумела пробиться в Ин.яз. и считалась там если не блестящей, то весьма способной студенткой. В общем, жизнь текла ровно, спокойно и почти счастливо.
Но летом 91 года пьяный водитель "Камаза" смял в лепешку старенький "Москвич" с Катиными родителями. Катя осталась совершенно одна, к тому же грянули всем известные перемены. Словом, о продолжении учебы не могло быть и речи.
Когда-то у Катиного папы был приятель Сема Гольдберг. В своем диссидентстве он пошел чуть дальше кухонных разговоров. Случись такое раньше, Сема, конечно, сгинул бы в недрах ГУЛАГа, но времена были уже не те.
Он благополучно отбыл на историческую родину, как водится, до нее не доехал, и обосновался в Нью-Йорке. Когда на прежней родине задули ветры перемен, Семен Яковлевич Гольдберг вернулся туда уже как американский гражданин, стал бойко скупать по бросовым ценам все, что плохо лежит и продавать на Запад уже по ценам мирового рынка.
При всей своей акульей хваке Семен Яковлевич был не чужд некоторой сентиментальности и охотно взял на работу дочь погибшего друга. Учитывая, конечно, Катин почти совершенный английский язык и вполне пристойный немецкий.
Таким образом, взаимовыгодная сделка состоялась. Семен Яковлевич получил грамотного, толкового и преданного сотрудника, а Катя - интересную, хорошо оплачиваемую работу и к тому же гарантию от многих неприятных моментов, с которыми, как известно, сопряжена работа секретаря-референта.
И вот однажды, в промозглый и слякотный ноябрьский вечер, Катя возвращелась домой. Возле нее вдруг затормозила машина и незнакомый красивый парень предложил подвезти. Катя прекрасно знала, какими неприятностями могут быть чреваты подобные ситуации, но... Ей показалось, что этого человека она ждала всю свою жизнь. Вадим довез ее до самого дома, был очень мил и деликатен, робко попросил телефончик.
Конечно же, они стали встречаться. Вадим часто и охотно водил ее по ресторанам, делал ей подарки, при случае мог подкинуть денег на модную тряпку. "Ты покупай сама, я все равно в них ничего не понимаю," - говорил он. Но для самой Кати важнее было другое - Вадим уважал ее, считался с ней, живо интересовался ее работой.
Завтра начинаются длинные майские праздники. Хорошо понимая предпраздничные настроения своих сотрудников, мудрый Семен Яковлевич решил распустить их на день раньше. "Лучше пейте дома, чем на рабочем месте", любил повторять он.
Катя улыбнулась. Пить она не любит и не умеет, но впереди почти две недели свободы! Правда, завтра ей предстоит небольшое дело. Вадим просил ее отвезти деньги для своего компаньона. За этим он, собственно, и звонил так поздно. Этот компаньон ей совершенно не нравится. Смотрит зверем, и по роже видно - бандит. Но Вадим так просил! Завтра у его важное дело, а деньги надо отвезти срочно. Да и чего бояться? Ее отвезет Ринат, он же доставит обратно. Кроме того, Кате было приятно, что что любимый человек так доверяет ей. даже больше, чем своему другу. Вадим сказал, что Ринату про деньги лучше не говорить.
А вообще-то лучше бы спать. Завтра будет длинный день. Утром Катя собиралась отправиться на Измайловский рынок. У подруги Наташи через неделю день рождения, и хорошо бы поискать что-нибудь для нее. Наташа замужем за бизнесменом, и дорогим подарком ее не удивить, а вот от какой-нибудь оригинальной безделушки она наверняка придет в восторг.
Вечером Вадим ждет ее у себя. Потом надо будет выполнить его поручение, а потом... Вадим обещал сводить ее куда-нибудь потанцевать. Наверное, это будет ночной клуб. Катя уже представляла себе, как будет двигаться под музыку в объятиях любимого. Как после этого они поедут к нему домой. И как будут любить друг друга всю ночь.
Все будет просто прекрасно.
На другом конце города в тесной "хрущевской" квартирке на узком диване лежал без сна старик. Когда-то он был мужем и отцом, но уже много лет его некому было так называть. Звали его Сергей Петрович Костин.
Большую часть своей жизни он был очень одиноким человеком. Закончив институт, тихо инженерил в небольшом НИИ. Работа состояла в бесконечном переписывании прошлогоднего вранья и составлении планов такого же вранья на будущий год. Со временем Сергей Петрович пристрастился к весьма необычному хобби - изготовлению ювелирных поделок из серебра, благо, его запасы в родном НИИ были практически неконтролируемы. Сергей Петрович занимался этим больше для собственного удовольствия, чем для заработка. Просматривал книги, каталоги, альбомы по искусству. Он стал очень неплохим специалистом, обладал тонким вкусом, хорошо чувствовал стиль. Знакомые охотно обращались к нему, когда требовалось нечто оригинальное и необычное.
Так и текла его жизнь, медленно и ровно, до 35 лет. К этому возрасту Сергей Петрович созрел в законченного старого холостяка, был застечив, близорук, неловок, обществом других людей тяготился, никаких перемен для себя не ждал. И вдруг... Любовь, конечно, всегда приходит неожиданно, но как могла болезненная, задумчивая, некрасивая девушка разбудить подобные чувства - непонятно. Ира работала в каком-то машбюро, любила поэзию и природу и к своим 27 годам утратила всякую надежду выйти замуж. Сергей Петрович тогда сильно активизировал ювелирную деятельность - денег стало требоваться больше, смотрел на Иру преданными собачьими глазами, старался угадывать все ее желания и чувствовал себя так, будто получил прекрасный и незаслуженный подарок. И уж совсем невозможное счастье принес тот день, когда Ира, смущенно улыбаясь, сообщила, что беременна.
Володька родился здоровым, крепким и крикливым. Увидев его впервые, Сергей Петрович понял, что ближе и дороже этого комочка, завернутого в голубое одеяльце, у него нет никого и ничего. Даже Ира, по-прежнему любимая, как-то отошла на второй план. После родов она долго болела, да и вооще не отличалась хорошим здоровьем, и Сергей Петрович стал и отцом, и матерью для своего сына. Сам купал, кормил, укладывал спать.
Потом Володька стал подрастать, и они с Ирой не успели оглянуться, как сын вымахал в здоровенного красивого парня. Он был веселым, общительным, хорошо разбирался в технке, играл на гитаре. Сергей Петрович часто недоумевал, как могли они - двое серых мышат - произвести на свет такого сына.
Счастье кончилось осенью 82 года, когда Володя недобрал баллов на вступительных экзаменах в университет и ушел в армию. Сергей Петрович навсегда запомнил лицо сына в тот день, когда они прощались на вокзале открытое, радостное, родное лицо.
- Папа, мама, не грустите, я скоро вернусь, - крикнул Володя из окна вагона.
Сначала он служил в Азербайджане, но потом произошла какая-то темная история, и Володя попал в Афганистан.
А еще через месяц - погиб. Он действительно вернулся домой скорее, чем они ожидали.
У Сергея Петровича было такое чувство, что небо раскололось и земля ушла из-под ног. Цинковый гроб, хлопоты с похоронами, поминки - все прошло будто в тумане, в полусне.
У него оставалась еще Ира, но это было еще тяжелее. После того, как пришло известие о смерти сына, она не кричала, не плакала, не искала сочувствия у окружающих. Она просто к о н ч и л а с ь, перестала существовать. Ира теперь смотрела на мир пустыми, тусклыми, безжизненными глазами. Жила, как заведенный автомат - вставала по утрам, шла на работу, где ею были очень довольны - печатать она стала еще быстрее и безошибочнее, чем раньше, - возвращалась домой, бестоково топталась на кухне, пытаясь что-то приготовить, причем нередко в суп сыпала сахар, а в чай соль, потом принимала снотворное и шла спать.
И только один раз, спустя два года после Володиной смерти, Сергей Петрович, проснувшись ночью, застал жену в слезах. Она рылась в вещах сына, разложила по комнате его одежду, просматривала его школьные тетрадки, будто надеялась найти там что-то важное. Сергей Петрович бросился к ней, обнял, прижал к себе, пытаясь утешить, говорил какие-то нежные, жалкие слова, в которые сам не верил.
Наконец Ира немного успокоилась и затихла в его объятиях, продолжая всхлипывать, как обиженный ребенок. Утешая ее, Сергей Петрович и сам не заметил, как по его щекам текут слезы.
Так они и просидели всю ночь на диване, плача и обняв друг друга, среди разбросанных по комнате вещей сына. Одежда, книги, тетради, старые игрушки их мальчика казались теперь такими же мертвыми, как и он сам.
Как будто из них тоже ушла жизнь.
После той ночи Ира прожила недолго. Милосердный сердечный приступ успокоил ее навсегда.
Оставшись в одиночестве, Сергей Петрович окончательно замкнулся в себе. Равнодушно вышел на пенсию, когда подошел его срок, и был даже рад, что больше не надо общаться с сослуживцами, выслушивать их назоиливые соболезнования и отвечать на идиотские вопросы. Шли годы, менялась жизнь, и круто менялась. Рухнула система, которая казалась незыблемой, кончилась грязная и кровавая война, которая отняла его мальчика, потом полки магазинов запестрели импортным изобилием, а деньги превратились в труху. Ему было все равно. У стареющего, одинокого и очень несчастного человека осталось только одно желание - еще раз увидеть сына, хотя бы во сне. Поговорить с ним, вымолить прощение за то, что не сумел уберечь. Но Володя все не приходил. По большей части Сергей Петрович мучился бессонницей и только под утро проваливался ненадолго в беспокойный, тяжелый и тревожный сон.
И вот по ночам, когда накатывали тяжелые мысли и воспоминания, Сергей Петрович стал все чаще возврвщаться к любимому делу, которое в прежние, счастливые времена давало возможность сводить концы с концами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14