Величайшее единоборство столетия окончилось его победой. Открытие формулы гения, о котором он мечтал всю жизнь, совершено. Что он будет теперь делать? На что направит теперь свои силы? Он чувствовал себя способным решить любые, самые великие научные проблемы.
В мире физическом действует закон, устанавливающий зависимость между формированием той или иной биологической особи и продолжительностью ее жизни. Чем больше времени требуется на ее формирование, тем дольше она живет. Такой же закон, на его взгляд, существует и в мире духовном. Чем больше времени требуется для окончательного формирования того или иного гения, тем сильнее он становится и тем дольше живут в веках его творения. Его дух находится в самой начальной стадии своего развития и будет жадно развиваться всю жизнь. Да и сам он только начал свой жизненный путь и свою научную карьеру.
Все свои силы, все свои знания и способности он направит теперь на решение проблемы рака. Ибо ни одно, даже самое великое, открытие не стоит чуда самой простой человеческой жизни – «Неужели и в самые далекие древние времена, когда создавались первые книги человечества – священные книги, люди уже знали об этой болезни? – думал Наркес. – Видимо, знали, потому что в Библии в Новом завете, во втором послании Тимофею святого апостолу Павла есть упоминание о раке».
Он чувствовал, что может совершить еще много больших открытий и сделать много полезного для людей. В то же время он прекрасно понимал, что самой высшей точкой, которой когда-либо удастся достичь его духу, будет проблема гениальности, и, в частности, открытие формулы гения, универсального принципа резкого усиления способностей человека, заложенных в нем природой. Он снова задумался о его последствиях для людей в будущем… Удивительное это будет время. С этого открытия начнется новая история человечества. И эта нескончаемая и грандиозная эра будет эрой титанов и он, несмотря на то, что является их предтечей, будет самым слабым из них, хотя и принято обычно считать, что у истоков каждого великого исторического дела стоят самые большие гиганты… И эстафетой, которую он передаст титанам будущего, будет открытие формулы гениальности и монография, которую он напишет. Он постарается написать ее быстрее.
Раздался звонок в дверь. Наркес вышел в коридор и открыл ее. На пороге стояли Шолпан и Расул. Сын бросился к отцу и долго не отпускал его. Лишь немного утихомирив его, Наркес смог поздороваться с Шолпан, взять у нее из рук чемоданы и занести их в комнату.
За ужином супруги долго обменивались новостями.
На работу отозвали раньше положенного времени. Как и прежде, наиболее сложные операции Наркес проводил сам. Каждый день, возвращаясь с работы в пять часов, он спал с шести до семи вечера. Затем с семи часов принимался за работу над монографией, прерывал ее на время ужина, после ужина садился снова и работал до двух-трех часов ночи. Утром, на работу, вставал в половине восьмого. В творческие дни по пятницам, в субботу и воскресенье работал с раннего утра и до поздней ночи.
16
Надо было срочно подготовить отчет об экспериментальных работах Института за полугодие для Академии. Наркес еще с утра попросил Розу Абдуловну, новую секретаршу, никого не впускать к нему и сказать всем посетителям, что он занят срочным делом. Он просидел над отчетом несколько часов. Близилось время обеда. Наркес с головой ушел в работу и напряженно обдумывал последние положения доклада, когда вдруг раздался нежный девичий голос.
– Здравствуйте, Наркес Алданазарович.
Наркес быстро поднял голову. Перед ним стояла Динара. От неожиданности Наркес не смог скрыть охватившей его радости.
– Здравствуйте, Динара…
Девушка была в светло-коричневом цветастом платье, делавшем ее необыкновенно красивой. Она немного поправилась и поэтому выглядела еще лучше, чем прежде.
– Садитесь, пожалуйста, – спохватился Наркес, радостно улыбаясь.
Динара присела с краю кресла.
– Ну, как вы поживаете, Наркес Алданазарович?
Ясные и красивые глаза ее так и светились радостью.
– Спасибо, по-прежнему. А вы как живете? – Наркес внимательно разглядывал дорогие черты, и грусть понемногу стала охватывать его,
– Мы были на сельхозработах в Чиликском районе. Вчера только приехали, – ответила Динара, сразу почувствовав перемену в его состоянии. Она внезапно стала тихой и торжественной.
– Ну и как начинается студенческая жизнь? – спросил Наркес, пытаясь заглушить чувство грусти, медленно и неотвратимо нараставшее в глубине души.
– Да вроде бы веселая… – Девушка остановилась на полуслове и взглянула на Наркеса. – Только вот скучаю я по Институту… Привыкла, видимо, к нему…
– Это ничего. Это временно, пройдет, – задумчиво произнес Наркес. – Скоро начнется настоящая студенческая жизнь. Будут не только лекции. Будут и танцы, и вечера. Встретите вы парня какого-нибудь и забудете все на свете. И наш Институт… «И меня», – хотел добавить он, но промолчал, и вместо этого произнес: – и все…
– Вы так думаете? – тихо спросила Динара, глядя куда-то перед собой долгим взглядом.
– Да, я так думаю, – все также задумчиво произнес Наркес. – Все у вас впереди и все у вас будет хорошо. Вы же не забыли еще, что я ясновидящий, – он заставил себя улыбнуться.
Динара молчала. Только в ясных глазах ее уже не было прежней радости. Глубоко спрятанная грусть сквозила в них.
Посидев молча еще немного, она встала.
– Я пойду, Наркес Алданазарович. Я… пришла проведать всех знакомых… и вас тоже…
– Я очень рад, – искренно ответил Наркес, не отрывая от девушки долгого взгляда.
Динара легкой походкой прошла к выходу и у двери обернулась. Большие глаза ее были тихими и печальными.
– До свидания, Наркес… Алданазарович…
– До свидания, Динара… – с большим усилием ответил Наркес.
Когда девушка ушла, он встал из-за стола и несколько раз прошелся по кабинету. Грустные мысли приходили к нему.
Всю жизнь он, как самый последний идиот, промечтал об огромной, удивительной любви. Всю жизнь он, как самый большой и неисправимый мечтатель, стремился к неугасимой своей мечте о семейном счастье, к сказке своей жизни и, как всякий сказочник-гигант, не нашел его. За всеми своими научными поисками он упустил время для выбора единственной и самой близкой подруги жизни. Быть может, в этом есть и своя глубокая закономерность, думал он. Даря людям радость и счастье, сказочники сами лишены их. И очень грустной бывает сказка их жизни. И именно потому великая тоска по сказочному и прекрасному рождает самые великие сказки… Теперь стар стал он для большой безоглядной любви…
Наркес решительно тряхнул головой, прошел к столу и стал заканчивать отчет для Академии.
В три часа его вызвали на заседание президиума Академии. После заседания Аскар Джубанович задержал его и сообщил о том, что на следующей неделе состоится внеочередная сессия президиума Академии наук СССР, проводимая совместно с президиумом Академии медицинских наук СССР, посвященная открытию формулы гениальности, и что они трое, Алиманов, Айтуганов и Сартаев, должны вылететь через три дня, в понедельник, в Москву для участия в сессии. Вернулся Наркес домой поздно и усталый. Шолпан была занята каким-то своим делом. Расул сидел в зале на ковре на полу и усердно устанавливал перед собой кольцевую узкоколейную железную дорогу с коротким составом. Наркес присел рядом с ним на корточки и помог ему замкнуть концы дороги. Расул нажал кнопку, и состав с протяжными и длинными гудками стал быстро двигаться по кругу. Глазки мальчика восхищенно блестели. Он чувствовал себя сейчас, наверное, настоящим диспетчером на больших железнодорожных путях. Глядя на радостное лицо сына, улыбался и Наркес. Расул нажимал на одну кнопку и состав, резко скрежеща тормозами, останавливался. Стоило ему нажать другую кнопку и поезд начинал стремительно вращаться по кругу. Игру их прервала Шолпан. Она вошла в комнату и позвала мужа с сыном на ужин. После ужина Расул снова принялся за игру, а Наркес, пройдя в кабинет, не спеша принялся просматривать газеты. Проглядев местные и республиканские газеты, он стал рассматривать центральную печать. В одной из газет внимание его привлекла статья «Новые перепевы старых мелодий». В ней давался решительный отпор некоему мистеру Солсбери, который в своей книге «Роль народов Востока в мировой цивилизации» развивал изжившую себя теорию «европоцентризма».
В статье было написано:
«В буржуазной исторической науке Средняя Азия зачастую изображается как залитая кровью арена, куда стекались бесчисленные полчища Александра Македонского, арабских халифов, Чингисхана, Тамерлана. Эта наука отказывает народам Средней Азии и в праве на историческую самостоятельность, творчество, самобытную культуру. Она изображает эти народы лишь пассивным объектом всевозможных завоеваний, а среднеазиатскую культуру – лишь слепком, копией античной, арабской или иранской культуры. Такого же рода тенденция имеет место и в буржуазной истории философии…
Буржуазная история философии глубоко поражена болезнью «европоцентризма» – она считает столбовой дорогой развития философской мысли только Европу и принижает, либо вовсе сбрасывает со счетов великие научные вклады народов Средней Азии, Индии и Китая. Некоторые ограниченные апологеты этой теории утверждают, что «философия в собственном смысле начинается на Западе» и что «восточная мысль должна быть исключена из истории философии».
Далее в статье говорилось о непреходящем значении для мировой науки трудов величайших ученых Востока всех времен, эпохи мусульманского Ренессанса и современности. Статья заканчивалась словами:
«Но если идеологи только еще зарождавшейся буржуазии считали ученых и философов Востока своими учителями, то представители современной буржуазной науки прилагают все силы к тому, чтобы всячески принизить роль народов Востока в развитии мировой цивилизации».
Кончив читать статью и вернувшись в мыслях к мистеру Солсбери, Наркес насмешливо улыбнулся. А-а… он узнает его, одного из великого множества ученых-недоучек, от обилия которых так страдает наука. Этот «ученый», конечно, не знает о том, что «Аристотель был схоронен под развалинами древнего мира до тех пор, пока аравитянин (Ибн-Рушд) не воскресил его и не привел в Европу, погрязавшую во мраке и невежестве», по великолепному выражению А. И. Герцена. Этот «ученый» не знает о том, что величайшие умы средневекового мусульманского Востока Ибн-Баджа (Авемпаче), Ибн-Туфейль (Абубацер) и Ибн-Рушд (Аверроэс), восприняв и критически переработав учения своих предшественников, сумели раскрыть и сохранить для всех будущих поколений земли наследие древних философов и прежде всего Аристотеля.
Мистеру Солсбери было бы небесполезно хоть в самой небольшой степени восполнить свой, мягко говоря, значительный пробел в области философии знанием таких трудов, как трактат В. К. Чалояна «Восток – Запад. Преемственность в философии античного и средневекового общества», в котором прослеживается влияние аверроизма на духовную, идейную жизнь Западной Европы и на развитие прогрессивной жизни эпохи Возрождения. Не известно ему и то, что глава Флорентийской Академии Марселио Фичиро помимо многих других выводов о влиянии арабского перипатетизма на духовную жизнь Европы высказывается весьма определенно: «Распространение философии Востока в странах Запада – значительная веха в европейской истории». То же утверждает и У. Монтгомери Уотта: «Все последующее развитие европейской философии в глубоком долгу у арабских авторов». Этот «ученый» не знает, что творчество Ибн-Рушда (семьдесят восемь книг и трактатов, помимо восемнадцати обработанных произведений Аристотеля) оказало сильнейшее влияние на становление философской мысли у народов средневековой Европы и к концу XIII века его учение стало самой популярной философской системой.
Правда, справедливости ради, надо сказать, что на долго Ибн-Рушда достался жребий, который выпадает тому, кто приходит последним: он стал родоначальником доктрин, которые он только изложил полнее своих предшественников. Этот «ученый» не знает, что передовые мыслители Западной Европы Сигер Брабанский, Николетто Верния, Дунс Скот, Роджер Бэкон развили дальше учение Ибн-Рушда. Что в Падуанском университете оно изучалось и пропагандировалось четыре столетия подряд, вплоть до XVI века. Что оно изучалось в Парижском университете, а в Оксфодском университете пропагандировались естественнонаучные идеи арабоязычных мыслителей. И что аверроизм, учение Ибн-Рушда о всеобщем универсальном разуме, стал знаменем для многих деятелей европейского Возрождения – Помпонаци, Ванини, Икилини, Цабарелла, Кремонини и других. Что знает он о «втором учителе» человечества после Аристотеля Абу-Насре-Мохаммеде-аль-Фараби, о Абу-Рейхане-Бируни и Абу-Али Ибн-Сине, титанах мусульманского Ренессанса, столь же универсальных, как и титаны эпохи Возрождения? Он забыл, видимо, о том, что «Канон врачебной науки» Ибн-Сины шесть столетий, начиная с одиннадцатого века и кончая семнадцатым веком, служил единственным фундаментальным источником медицинских знаний для всего мира, в том числе и для Европы? Знает ли он о том, что этот один из самых универсальнейших энциклопедистов человечества выдвинул множество гениальных гипотез во многих областях науки, опередивших их развитие на многие столетия? Такова, например, его гипотеза о структуре глаза, во многом оправдавшаяся лишь на основе данных современной экспериментальной медицины. Такова его гипотеза о горообразовании в результате постепенного размывающего действия воды, оцененная по достоинству лишь пять столетий спустя Леонардо да Винчи, а еще через три века самостоятельно разработанная Ляйеллем. И много других гипотез.
Знает ли мистер Солсбери о том, что мотив романа Ибн-Сины «Хай Ибн-Якзан» Данте положил в основу своей «Божественной комедии»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39