На прощанье я сказал:
– Извините за беспокойство. Желаю вам поскорее забыть обо всех неприятностях и устроить свою жизнь.
ГЛАВА XX
Я зашел в управление повидаться с Донковым. Он ждал меня с меланхолическим видом влюбленного. Я ведь приказал ему ждать и он, видимо, боялся, что опоздает на свидание. Если бы мы не служили столь суровому божеству, он, наверно, расцеловал бы меня от радости, что сможет вовремя уйти.
– Квартира на улице патриарха Евфимия – постоянное место, где собираются картежники, – доложил он. – Компания небольшая, тоже постоянная. Играют по маленькой, так что получается что-то вроде кругооборота денег. Партнеры Патронева и еще двое подтверждают, что он пришел в восемь, ушел около двенадцати, но как-то нервничал. Поругался из-за пустяка и ушел раньше всех.
– А что за птицы остальные?
– Хозяин – архитектор, жена мастерит сувенирные куклы, в квартире их целый хоровод. Один приезжает из Перника, он там работает на шахте, здорово зарабатывает и приезжает сюда попытать счастья. Двое других – инженеры с одного завода, я записал их координаты, если потребуется. Сестра хозяйки – артистка, которая нигде не работает, вроде бы помогает ей делать кукол.
– У кукол на животе пряжки и на щеках алые пятна?
– Так точно, – сказал Донков, – откуда вы знаете?
– В магазинах видел.
В половине восьмого я подходил к подвалу Неды.
Я все больше сближался с окружением покойного Борисова. Даже начал чувствовать себя кем-то вроде его родственника. Но какое право имел я вовлекать в эту историю Неду? Ева мешает ей готовиться к экзаменам. От общения с родственниками Борисова и в наших отношениях с Недой что-то как будто изменилось… Интересно, чем они сейчас занимаются?
Я постучался в дверь. Женский голос – но не Неды – ответил: «Войдите».
Дочь Борисова сидела рядом с рычащим электрическим зверем, почти обнимая его, чтобы хоть как-то согреться. Ничего не поделаешь, тут тебе не роскошная квартира, а сырой подвал. Девушка виновато взглянула на меня.
– Неда ушла куда-то, просила вас подождать… Вернется в полдевятого.
Недины штучки, подумал я. Ох и любит же это существо внезапно исчезать.
– Рад вас видеть, Ева.
– И я, – сказала она, жалобно улыбаясь.
Я снял плащ и уселся на Нединой кровати, упершись локтями в колени. Усталым взглядом воззрился на Еву, а она, смущенно отодвинувшись от печки, уныло смотрела перед собой. За эти дни она совсем осунулась, щеки стали серые, кожа в уголках губ потрескалась.
– Ужасная холодина, – сказал я. – Вы в дубленке ходите?
– Нет… Я как-то не замечаю холода… Чувствую только, когда печку увижу, и тогда мне хочется вот так прижаться к ней и сидеть.
– Ну, что там в сберкассе? Когда вам выдадут деньги?
Ева уставилась на свои ногти.
– Денег нет, – ответила она. – Отец все снял с книжки.
– Когда?
– Семнадцатого… За два дня…
– А сколько было денег, если не секрет?
– Восемь тысяч семьсот.
Сообщение было неожиданное. Позже, когда мне постепенно удалось разложить все по полочкам, и этому важному факту нашлось место в цепи событий и объяснение. Но сейчас мне некуда было его деть, и он торчал одиноко, точно кол посреди двора.
Самое простое предположение: золота у Борисова было на сумму примерно десять тысяч левов. Золота не нашли. Может быть, он обратил его в деньги? Эта сумма и лежала в надежном месте, в сберкассе. Потом деньги были сняты с книжки и куда-то делись, вот только куда? Это одно из вероятных объяснений наличия у Борисова такой внушительной суммы. Но, может, на самом деле все обстоит иначе. Может, Борисов копил деньги для семейного очага, у которого собирался греться с мастерицей сувениров…
Странным образом все рассуждения о деньгах кончались мыслью о Зорнице. Видно, подумал я, яркая эта личность совершенно меня покорила.
Очнувшись от раздумий, я заметил сидящую передо мной Еву. Я глядел на нее невидящим взглядом, но она-то видела меня и смотрела на меня с надеждой.
– Разумеется, Ева, – сказал я, – надо будет подумать, куда делись эти деньги, потому что мы их нигде не нашли. Ни в квартире вашего отца, ни на даче. Нет ли какого-то другого места, где он прятал деньги?
– Я думала об этом, но ничего не могла придумать.
– Ваши дедушка с бабушкой тоже не говорили ни о каких деньгах?
– Даже если деньги у них, они мне их не отдадут. Они меня ненавидят.
– Не верю, – сказал я. – Мне показалось, что они вас любят.
– Давайте не будем о них…
Семейная вражда не утихала ни на миг, не потонула даже в бурных водах скорби. Похоже, наоборот, скорбь окончательно разъела тоненькую нить, связывавшую эту семью. Мое ли дело пытаться ее связать!
– Я понимаю, что мешаю Неде. Я вас дожидалась, так что теперь можно уходить…
Девушка встала и поспешно накинула на себя бежевое пальто с капюшоном и деревянными пуговицами.
– Не уходите, – сказал я. – Неда рассердится, что я вас отпустил.
– На вас-то за что? Вы ни в чем не виноваты… Никто ни в чем не виноват. Просто так уж получилось, – причитала девушка тоненьким голоском, продевая непослушными пальцами деревяшки в петли пальто.
– Никуда я вас не отпущу! – сказал я твердо.
– Но мне, правда же, надо идти… Я сама должна… больше некому… Мне обязательно нужно сделать одно дело сегодня вечером, – и она набросила на голову капюшон.
Тогда я загородил ей дорогу.
Девушка посмотрела на меня исподлобья, отступила и села на кровать.
– Посудите сами, Ева! – сказал я. – Скоро восемь, на улице темно, район глухой… Не пущу я вас одну.
– Хотите знать, куда я пойду? – спросила она вызывающе.
– Одну я вас не пущу.
– Пустите.
Мы немного помолчали.
– Напрасно вы считаете, что мешаете Неде. Я знаю Неду. Ей приятно с вами.
– Она хочет мне помочь, – ответила Ева, – и я ей благодарна за это… Только мне никто не может помочь.
Почему Неда оставила меня с Евой одного? Не хочет играть в мою игру?
– Я знаком с одной вашей подругой – секретаршей товарища Конова.
– Она мне не подруга.
– А она считает себя вашей подругой.
– Я вам, по-моему, уже говорила, нет у меня никаких подруг и друзей.
Ах, вот как, мы кокетничаем тем, что мы одиноки, но ни в ком не нуждаемся!
– Не может быть, чтоб у человека не было друзей. Нельзя жить в безвоздушном пространстве.
– Эта моя подруга, как вы ее называете, как-то проболталась отцу, что у меня свидание с Патроневым, и отец нас застал.
Любопытный штришок.
– И что последовало?
– Какое это имеет значение? Вам-то все равно.
Что ж, нетрудно самому вообразить, какие последствия имела эта история. Вряд ли мужчины лишь мирно побеседовали.
Но золото, подумал я, было для них, очевидно, столь мощной объединяющей силой, что они лишь размахивали шпагами, не решаясь наносить друг другу удары… Странное соперничество из-за девушки… Даже в последний вечер они сидели рядом в одной машине.
– Вот чего можно ждать от так называемых друзей, – добавила Ева.
– Просто рядом с вами не было ни одного порядочного человека. Но это не значит, что их нет.
– А как узнать, кто порядочный, а кто нет?.. На лбу не написано.
– Надо верить людям.
– Вы думаете? Вы-ы? – протянула она. – А сами-то вы кому-нибудь верите? Уж кому, как не вам, знать, какова людская подлость.
Не мне учить морали… В моих устах ее заповеди звучали бы как правила уличного движения.
– Чтобы кончить наш спор, могу вам сказать, что Неда хороший человек. Но в этом вопросе я не могу быть беспристрастным.
Девушка усмехнулась.
– Прикидываетесь добродушным. Но вы же не такой. По вашему лицу видно, что вы злой и недоверчивый… Извините за откровенность.
– Спасибо. Это качества, необходимые человеку моей профессии.
Тут вошла Неда. В руках у нее была буханка хлеба.
– Все в порядке? – спросила она, окидывая нас подозрительным взглядом.
– Конечно. А ты сомневалась?
– Неда, скажи честно, я тебе надоела? – сказала Ева.
– Перестань. Я ходила в «Ялту», надо было встретиться с одним типом, который обещал мне вернуть долг, а он не пришел. Но на обратном пути я все-таки успела купить хлеба. Брынза у нас есть, масло тоже, и еще мармелад из шиповника…
– Что же ты мне не сказала, чтобы я чего-нибудь купил?
– Сам бы мог догадаться…
Я вскочил, но Неда повисла у меня на локте.
– Куда ты собрался? Все закрыто. Есть у меня и перец маринованный, острый-преострый!
Обсудив новость об исчезнувших деньгах, мы погрузились в молчание. Но, разделяя с девушками скудный ужин, я все больше чувствовал, что напрасно теряю время. События ускоряют ход, а я отстаю.
– Десерт возьму с собой, – сказал я, намазывая горбушку мармеладом из шиповника. – Полковник ждет меня к девяти.
Надевая плащ, я весь подобрался, готовясь к поединку с пронизывающим холодом. Неда молча жевала.
– Это вы из-за меня уходите, – сказала Ева. – Я прекрасно знаю, что мешаю вам.
– Что ты! – сказала Неда. – Он идет играть с начальником в шахматы. Решил проиграть ему партию-другую, чтоб задобрить его, поскольку под конец ему что-то не везет в охоте на людей. Хорошо, что ты тут, Ева, а то бы меня зло брало, что он бросает меня ради какого-то железного полковника.
Я с удовольствием отметил, что Неда начинает играть в мою игру. А дочь Борисова ухватилась за свои угрызения совести, как утопающий за соломинку…
Войдя в телефонную будку возле трамвайной остановки, я зажег спичку и набрал номер Троянского.
– У меня кой-какие новости, могу зайти, если это удобно.
– У нас гости, – сказал полковник, – но они скоро уходят. Жду тебя через полчаса. Расставляю фигуры!..
Вот это да. Троянский не постеснялся прогнать гостей ради шахматной партии. Или ради новостей, которые я обещал ему сообщить? Нет, конечно же, ради шахмат!
Через полчаса мы с полковником сидели над доской. У нас была привычка сыграть партию, а уже потом перейти к увлекательнейшему диалогу. Мне выпало играть черными, я проявлял удивительную безынициативность. Какие тут тонкости дебютов, когда голова моя занята мыслями о деньгах Борисова, о том, где они лежат – под половицей или за шкафом… Я поспешил проделать рокировку, прятал свои фигуры от вошедшего в азарт Троянского. Отощавшая сберкнижка тоже исчезла… Мы играли уже полчаса, партия близилась к ничьей, когда пешка полковника стала угрожать моему коню и офицеру одновременно. Я потерял фигуру и ринулся в отчаянную атаку. Полковник сопел от волнения, обуреваемый то уверенностью в победе, то мрачными предчувствиями. У меня уже не осталось фигур для настоящей борьбы. Троянский одержал победу, не сомневаясь, что это исключительно его заслуга. Талант подчиненного заключается в умении незаметно проиграть начальнику.
Я рассказал полковнику о дополнениях, которые Зорница внесла в свою биографию, о давнем ее знакомстве с Патроневым, даже о взглядах на парикмахерское искусство. Сообщил ему и главную новость: за два дня до смерти Борисов взял из сберкассы целое состояние, и восемь с половиной тысяч лежат где-то в укромном месте.
– А тебе не кажется, что пора строить новую версию дела?
– Кажется, – согласился я. – Кажется даже, что поезд тронулся, а я опаздываю…
– Ценное признание… Ведь ты считал, что следствие закончено?
– Это было минутное заблуждение. Я решил продолжать следствие. Посмотреть с другой точки зрения на мастерицу сувениров. Проявить опять свою профессиональную подозрительность.
– Точнее?
– Думаю проехаться в Южную Болгарию.
– Чего ты там не видел?
– Попытаюсь восстановить картину конкурса парикмахеров. Если позволите.
Полковник начал убирать шахматы. С шумом сбросил их в коробку, захлопнув ее перед самым моим носом, и положил на полку книжного шкафа.
– Благословляю, – сказал он.
– Я думал, вы дадите мне возможность отыграться, – заметил я.
– Еще чего! Я честно выиграл партию и буду спать крепким сном победителя.
ГЛАВА XXI
Итак, я рассматривал в лупу гражданку Зорницу Стойнову, сыгравшую некоторым образом немаловажную роль в судьбе Ангела Борисова. До сих пор участие Зорницы в событиях казалось легкой интермедией, придающей трагедии оттенок фарса. Что-то вроде клоунады исполняла до этого момента Зорница – красивая энергичная женщина, командовавшая целой армией кукол. Кукловод, который смотрит на действительность как на кукольный театр, – его можно разукрасить как угодно и заставить кукол исполнять все, что заблагорассудится. Весьма немалое участие приняла она в событиях, перевернувших жизнь нескольких людей. И пока они маются от жалких переживаний, она сидит себе, положив ногу на ногу, попивает кофе из японской чашки и взирает на этот паноптикум, наблюдая конвульсии двух мужчин – Борисова и Патронева и маленькой, ничтожной дочери Борисова, которая извивается, как червяк, под ее леденящим взглядом… Сильный человек может быть одинок. Посещая кукольный дом, я прислушивался, пытаясь уловить хоть какие-то признаки присутствия рядом с Зорницей других людей, но ничего не почуял. Что бы вокруг ни происходило, она жила среди своих кукол, красивая и всегда одинаковая, как эти куклы, – постоянная величина, нечто вроде контрольного метра. Только однажды она взволновалась – когда рассказывала об угрозах Патронева. Выпила даже валерьянки, но мне уже казалось, что и тогда она разыгрывала очередную сцену, чтобы придать представлению нужное звучание и не дать ему отклониться от своего первоначального замысла…
Итак, я дал волю своей подозрительности и теперь был готов взвалить на хрупкие плечи прекрасной мастерицы сувениров всевозможные грехи.
С такими мыслями, достаточно тяжелыми, чтобы заменить чемодан, я трясся в поезде, бежавшем к Ста-ра-3агоре.
У окошка администратора никого не было. Проникавшее сквозь широкие окна солнце полосами прорезало полумрак. Хозяйка гостиничных ключей – полная девушка – сидела за своим столом. Она радостно сообщила мне, что свободных мест нет и не будет. Почему бы, подумалось мне, не приучить этих девушек, чтобы, отказывая, они выражали сожаление, хотя бы лицемерное?..
Я показал ей свое удостоверение, заверив, что меня интересует совсем другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25