входи, я тебе жутко рад.Настроение Петра Васильевича менялось по сто раз за сутки, а потому у Юли от сердца отлегло, когда она поняла, что застала старшего инспектора уголовного розыска в хорошем расположении духа.– Я знаю, что вы на работе не пьете, но здесь за углом продают ледяную «Балтику»… – с этими словами Юля достала из пакета две запотевшие коричневые, с позолоченными ярлыками, бутылки с пивом и поставила их прямо перед разморенным от жары Сазоновым.– Я не пью, это верно, но в такую жару отказаться от холодненького пивка – преступление, честное слово… – И не прошло минуты, как он, достав из ящика стола ключ, открыл обе бутылки и с наслаждением опустошил их. После чего вытер пену с губ, шумно и с удовольствием выдохнул и откинулся на спинку стула.– Ну ублажила так ублажила… Ты ко мне по делу или просто так, навестить старика?– Не прибедняйтесь. Тоже мне – в старики записались… Что же касается моего прихода – и по делу, и не по делу. Просто давно дома не была, хотела узнать, что здесь происходит и не знаете ли вы причину плохого настроения Крымова…Она лукавила, вспоминая Крымова, но надеялась хотя бы через Сазонова узнать имя его новой пассии. Было в этом, конечно, что-то мазохистское, но желание узнать было сильнее рассудка.– Ой, хитришь ты, Земцова, – раскусил ее Сазонов и загоготал, похлопывая себя по уродливому небольшому, но все же выпирающему животику, – хочешь узнать у меня, с кем все это время, пока тебя не было, кружился твой начальник? Не скажу, хоть веревки из меня вей. Разве что в знак благодарности за пиво…И Юля подумала вдруг, как же пошло складываются у нее отношения – и с Крымовым, и с Сазоновым, и с Чайкиным, просто хоть волком вой. Какие-то идиотские разговоры на вольные темы, подношения в виде холодного пива или водки с «Таллинской» колбасой, взятки, помимо оговоренных Крымовым гонораров…Пошло, гадко и пошло… И все откуда-то знают об их отношениях с Крымовым.Знают и злорадствуют, когда видят, как он разбавляет свою вольную жизнь новыми встречами с женщинами, как он легко меняет их и как спокойно, без угрызений совести смотрит потом ей, Юлии Земцовой, в глаза… И кто в этом виноват?Только она. Нечего было допускать его до себя. И нечего было оправдывать свое желание провести с ним ночь нервными стрессами и ночными страхами… Она ненавидела себя в эту минуту… И думала только о Крымове, пока голос Сазонова не вернул ее в реальность, и тогда она уже с благодарностью внимала каждому произнесенному им слову…– Обнаружено за один только месяц три утопленницы… И все три сброшены в разные водоемы уже мертвыми со следами сильных побоев, – говорил Петр Васильевич уже сухим серьезным тоном, озабоченно потирая ладонью подбородок. – И вот какая закономерность: все три чуть ли не «синюшки»… Какие-то беспризорные, одна – мелкая вокзальная шлюшка, другая – уборщица из магазина, а третья – безработная, без определенного места жительства… Первые две хотя бы в коммуналках жили, причем койки снимали у пенсионерок, правда, в разных концах города, а вот третья…– У них что, и родственников не было?– Лучше бы уж не было ентих родственничков… Не могли дождаться, пока они явятся в морг для опознания – вот такая родня…– А как вообще устанавливаются личности таких вот, никому не нужных потерпевших?– Разными способами. Даются фотографии трупов в газеты, расклеиваются объявления, находятся какие-то документы неподалеку от того места, где обнаружили тело… Знаешь, Земцова, я склонен думать, что это дело рук серийного убийцы… Он явно садист, но не сексуального плана, а другого, еще более изуверского… Девушки – а все три молодые, до двадцати лет, – буквально избиты, особенно разбиты лица…– Изнасилованы?– Говорю же: нет! Мои ребята сейчас работают в этом направлении и уже успели кое-что узнать… Так вот, и Лукашина, и Петрова, и Зеленцова, несмотря на свой непутевый образ жизни, еще ни разу не были замечены в драках. Больше того, ни у одной из них в последнее время не было мужчины, я имею в виду ни любовника, ни сожителя, словом, никого…– Петр Васильевич, но ведь и в прошлом году, примерно в это же время были обнаружены две избитые девушки? Помните, у одной так вообще был выбит глаз? И тоже бездомная и безработная, молодая алкоголичка, лет восемнадцати?– О чем и речь… Поэтому-то я и говорю тебе о серийном убийце. Видать, у него активность проявляется в жару… Вот только непонятно, почему у него склонность к таким… грязным женщинам, да и вообще, можно ли это назвать склонностью к женщине, если он не насилует их, а просто избивает?..– А где, в каких водоемах были найдены трупы этих девушек?– Все за городом, одну нашли в сточной канаве, другую – на Гуселке, а третью – в Затоне…– В Затоне?– Ну да…– Девушки были в одежде?– В одежде, в обычной…Хотела она спросить у Сазонова про убитого Захара Оленина, но, посчитав, что и так много чего от него услышала, поспешила распрощаться и уйти.А через полчаса она уже припарковывала машину к бордюру университетского дворика, в котором располагался морг, где работал Леша Чайкин. На этот раз Юля припасла для него буженину и копченую курицу. И сколько бы раз Надя ни предупреждала ее о том, что Леше неудобно принимать от нее такого рода подношения. Юля твердо знала, что Леше, этому вечному труженику и вечно голодному принципиальному холостяку, никакие супчики и котлетки, приготовленные Надей, не заменят грубой, опять же холостяцкой еды, такой, как «Таллинская», его любимая, колбаска, копченая свинина, свежий батон или кулинарный рубец с черным перцем, которые он уплетет за милую душу прямо у себя в предбаннике в обществе выпотрошенных покойников – и даже не поморщится… Знала она также и то, что так уж повелось, является она к нему не с пустыми руками, и менять эту традицию невозможно, иначе она будет чувствовать себя обязанной Чайкину, а это не входило в ее правила.– Привет, – сказала она с порога, открывая тяжелую дверь морга и сталкиваясь лицом к лицу с патологоанатомом, от которого почему-то несло какими-то дешевыми женскими духами, сладкими, с пошло-цветочным ароматом. – Это куда ты решил смыться от своих жмуриков?– Земцова!Коротко подстриженный, в светлом хлопчатобумажном летнем костюме, высокий, костлявый, носатый и кадыкастый, смешной Чайкин, что называется, решил показать себя белому свету, но, увидев и солнце на дворе, и Юлю на пороге, аж зажмурился, захлебнулся в радостном крике.– Ну Земцова! Сколько лет, сколько зим! Если бы ты только знала, как я по тебе соскучился! Проходи, я тебя познакомлю со своими новыми, свежими клиентами и клиентками…– Ты же, кажется, уходишь…И тут она поймала его взгляд и расхохоталась: он смотрел на прозрачный пластиковый пакет, который она держала в руках и сквозь который просвечивал розоватый свиной бок и куриная золотистая ножка…– Вот теперь-то я уж никуда не уйду, это точно… Послушай, ты скажи Щукиной, чтобы она мне больше не варила свекольник и вермишелевый суп… Я понимаю, конечно, что она старается изо всех сил, чтобы я не заработал себе язву, но это все равно бесполезно… Я конченый человек, Земцова… Ну проходи, чего стоишь? Я уже твой навеки, разве ты этого еще не прочувствовала?Юле и самой не очень-то хотелось покидать этот солнечно-зеленый рай, называемый летним Днем, но в бункере, именуемом леденящим и мрачным словом «морг», выложенном изнутри полуоблупившейся плиткой, на холодных, обитых жестью столах лежали те, вернее, останки тех, кто даже теперь мог дать ей важную для нее информацию.Она легко перешагнула барьер, разделявший жизнь и смерть, и, оказавшись в ставшей за месяц непривычной для нее обстановке, с ужасом вдохнула в себя тяжелый воздух бункера…– Знаешь, я чувствую себя прямо-таки преступницей, что помешала тебе выйти на свежий воздух… Так куда ты шел?Но Чайкин с присущим ему проворством уже утопил кипятильник в банку и теперь с рассеянно-озабоченным видом принялся шарить на полке с книгами по судебно-медицинской экспертизе в поисках, как догадалась Юля, пачки чая или банки с кофе. Но все пачки были пустые, банки – тоже.– Леш, не суетись, давай немного посидим-поговорим… Меня интересуют Лукашина, Зеленцова и Петрова. Они еще у тебя? . – А где ж им быть-то? Что-то их не торопятся забирать, думаю, что я похороню этих красоток за свой счет…Так ведь и без штанов можно остаться…«Он родился циником», – подумала Юля, поднимаясь со стула и молча следуя за шагающим в глубь коридора Чайкиным: он вел ее показывать интересующих ее «личностей».Сначала пахнуло холодом, затем вспыхнул свет, и Юля обнаружила себя в небольшой комнатке-холодильнике. Тусклый желтый полукруг освещал стеллаж с прямоугольными большими ящиками с массивными металлическими ручками, за которые Леша брался привычным движением, чтобы выкатить что-то наподобие лежака с телом.Юля увидела расположенных на разных уровнях стеллажа мертвых женщин, чьи разбитые лица не могли не вызвать неподдельного ужаса, и она содрогнулась, внезапно ощутив нечто напоминающее боль…– Все, что можно было, – им отбили… Непонятно, что такого могли натворить эти несчастные, за что их можно было так отделать. Могу сказать определенно, что, когда их бросали в реку там или пруд, они были уже почти трупы… У одной отбиты полностью почки, у всех сломаны ребра, у Лукашиной так вообще свернута челюсть, а у Зеленцовой смотри что сделали с носом… Но больше всего, заметь, досталось внутренним органам, не женщины – а отбивные котлеты…Про сотрясение мозга я уж вообще молчу, хотя открытых черепно-мозговых травм нет… Какое зверство!Юля отметила, что Чайкин, обычно относящийся к своим «клиентам» более философски или даже абстрагированно, поскольку пропускать через свой мозг и душу все страдания, выпавшие на долю покойных, означало бы расписаться в своем непрофессионализме и заработать себе хроническое психическое заболевание, – даже циник и балагур Чайкин и то не смог остаться равнодушным к этому ужасающему проявлению садизма.– Ты сказал, что женщины были почти труп., Это как?– Каждая из них могла скончаться от полученных травм…– Ты хочешь сказать, что если бы их все же в таком состоянии доставили в больницу, то их можно было бы спасти?– Гарантировать я, понятное дело, ничего такого не могу, но и исключать тоже нельзя… В принципе, женщины-то молодые, хотя у всех троих проблемы с печенью…– То есть с алкоголем?– Да уж, праведницами их назвать трудно… Но все равно жаль, честное слово…– Скажи, Леша, они были изнасилованы?– Нет. Больше того, ни одна из них перед смертью, во всяком случае в течение суток, а то и двух, не имела контакта с мужчиной.– И последнее: по характеру нанесенных ударов и травм можно сказать, что женщины были избиты одними и теми же приемами?– О нет, об этом не может быть даже и речи… Их били, судя по всему, как попало и, как бы это поточнее выразиться, непрофессионально. Мне даже в голову пришла мысль, что… Хотя ладно, не буду ничего говорить. Это уже не входит в мою компетенцию…– А может, все-таки скажешь?– Просто я подумал, может, это дело рук подростков, мальчиков, которые избрали себе объектами для битья вот этих… падших женщин, чтобы потренироваться… Потому что взрослые мужчины бьют обычно в какие-то определенные, «больные» места, чтобы «отключить» свою жертву… А здесь налицо стихийные удары, куда ни попадя, хотя и довольно сильные… Послушай, Земцова, а может, тебе уже что-нибудь известно обо всем этом, а я здесь перед тобой распинаюсь?…– Нет, Леша, мне абсолютно ничего не известно. Просто пропала одна девушка, причем хорошая, в отличие от этих «синюшек», вот я и подумала, что неплохо было бы узнать, чем сегодня дышит наш родной город…– Ну и как, узнала?– Лучше бы не знать… Да, кстати, ты не занимался еще Захаром Олениным?– Ты и про него тоже знаешь? Надо же, и когда ты только все успеваешь?Он у меня в зале сейчас лежит, ждет меня, поджидает… Хочешь взглянуть?– Надо взглянуть… Тем более что им кое-кто заинтересовался…Чайкин провел Юлю в прохладный полутемный зал – морг находился в полуподвальном помещении – и включил свет. Там на одном из столов лежало тело молодого мужчины. Юля, остановившись перед ним и стараясь не смотреть на лицо, которое сильно потемнело и деформировалось из-за совершенно чудовищной раны на черепе в области темени, идущей к затылку, оценила стройные ноги и торс, принадлежащие не так давно Захару Оленину. Да и прочие его органы говорили о немалых достоинствах…– Красавчик, – хмыкнул Чайкин, и Юля невольно улыбнулась тону, каким это было сказано. Он явно недолюбливал красивых мужчин, считая их незаслуженно облагодетельствованными судьбой в этой жизни. Уверенные супермены, совершенно не мучаясь угрызениями совести, пользовались благосклонностью чужих жен и разрушали чужие семьи; одной из таких была в свое время и его семья. Жена Леши Чайкина бросила его, променяв некрасивого и вечно занятого на столь специфичной работе мужа на смазливого и чистенького преподавателя какого-то техникума.– Да уж действительно, он был красив… И кому понадобилось раскраивать ему топором голову? Кстати, кто-нибудь приходил по его душу? Я имею в виду родственников или знакомых, друзей, наконец?– Кажется, должна приехать какая-то женщина, она звонила утром, рыдала в трубку… Но что-то вот не едет…– Можно, я позвоню от тебя?Юля быстрым шагом вышла из зала, но, перед тем как взять трубку, вдруг спросила у Чайкина:– У меня к тебе просьба: все, что касается Оленина, делай в двух экземплярах, хорошо? Один человек приехал, все мечтал с ним поговорить… Мало ли… Особенно меня интересует, что Оленин ел перед смертью, состояние его здоровья, не пил ли, то есть не злоупотреблял ли алкоголем…Затем она набрала номер телефона Сазонова.– Петр Васильевич, хотите, чтобы я поработала с вами на Оленина? Можете не отвечать… Так вот, у меня к вам просьба: дайте мне, пожалуйста, ключи от его квартиры и разрешение, пусть даже устное, на посещение… Ваши ребята там ведь уже поработали?
1 2 3 4 5 6 7 8