Я сразил их и прошел к трансформ-ложу, чтобы забрать матрицу памяти с имперским цветокодом и уничтожить ее. А вместе с ней навечно уничтожить и Ртра…
Но тут послышался неясный звук. Я резко обернулся и отвратительное видение предстало передо мной в полутьме. Блеснула сталь в окровавленной руке проклятого Голлада, и жестокая боль пронзила мне грудь…
Голлад лежал, привалившись к стене, с мертвенно бледным лицом, белым пятном выделявшимся на фоне окровавленной туники. Когда он заговорил, воздух сипел в его продырявленных легких:
— Предатель. Император уважал тебя, — прошептал он, — что ты наделал? Разве в тебе нет ни крохи жалости к тому, кто справедливо и мудро правил в Окк-Хамилоте?
— Если бы ты не искалечил мою судьбу, проклятая собака, — прошипел я, — то это великолепие и справедливость Окк-Хамилота стали бы моими.
— Ты напал на него беззащитного, — выдохнул Голлад. — Так низко пасть! Оставь Ртру его память, она более важна, чем его жизнь.
— Я только наберусь сил, поднимусь и сброшу его с ложа. И вот тогда я умру спокойно.
— Ведь ты же был его другом, — прошептал Голлад. — Вы сражались бок о бок… вспомни… и имей жалость, оставить его одного на мертвом корабле без памяти…
— Я выпустил на него Охотников, — закричал я торжествующе. — И с ними Ртр будет делить этот склеп до конца всех своих жизней!
Я нашел наконец в себе силы подняться. Но когда моя рука коснулась матрицы памяти императора, я почувствовал, как окровавленные пальцы Голлада сомкнулись на моей ноге, и мои силы иссякли, И я падал, падал в этот угрюмый колодец смерти, из которого нет возврата…
* * *
Я пробудился и долго лежал в темноте, не двигаясь и пытаясь собрать воедино обрывки увиденного мной странного сна. Меня все еще тревожили остатки горьких эмоций. Но были дела и поважнее, чем сны. Какое-то время я никак не мог припомнить, что же я собирался сделать, а потом как-то внезапно сообразил. Я лег на трасформ-ложе, но трансфокация не сработала.
Я с усилием попытался еще раз припомнить, что же произошло, но безнадежно. Возможно, мой мозг просто не приспособлен к восприятию валлонской матрицы памяти. Еще одна идейка не сработала. Ну, что ж, по крайней мере, я отдохнул. Пора действовать. Во-первых, убедиться, что Оммодурад по-прежнему спит. Я попытался сесть.
Ничего не произошло.
Я замер, пытаясь сосредоточиться.
Я попробовал пошевелиться, но не смог двинуть даже мускулом. Парализован? Связан? Или по-прежнему сплю?
Я боялся делать новую попытку. Положим, я приложу все усилия, но у меня ничего не получится, что тогда? Лучше — лежать и думать, будто произошла какая-то ошибка. Может, еще раз заснуть? …нет, это было бы просто смехотворно. Мне всего-навсего надо сесть. Я…
Ничего не получилось. Я лежал в кромешной темноте и пытался двинуть рукой, повернуть голову. Но, похоже, у меня нет ни руки, ни ноги, ни самого тела, а только бодрствующий в пустоте мозг. Я попробовал ощутить сковывающие меня веревки — их не было. Ни веревок, ни рук, ни тела. Вот так новость: один мозг в темноте!
А потом внезапно прихлынуло какое-то ощущение, но не тела, а скорее смутное представление о контурах тела. И вот тут-то я сообразил, что же произошло на самом деле. Я открыл свой мозг чужой памяти, чужой ум взял власть над моими ощущениями и загнал мое собственное сознание в темный угол. Я оказался несчастным узником в своей собственной голове.
Целую вечность я пребывал в полной растерянности, замурованный так, как меня не замуровали бы никакие стены Бар-Пандерона. Неосязаемыми пальцами воображения я принялся раздирать вокруг себя несуществующие, но такие реальные стены, пытаясь найти хоть какой-нибудь путь наружу, и ничего не находил.
И тогда наконец я взял себя в руки.
Мне требовалось проанализировать свои ощущения, отыскать каналы, по которым передаются нервные импульсы и проникнуть в них.
Я сделал попытку. Иллюзорное представление собственного "я" осторожно потянулось. Вот бесконечное количество сдоев нервных клеток, а тут бурные потоки кровяных телец, там натянутые кабели интер-коммуникаций, а здесь…
Барьер! Неприступная, гигантская стена. Мои ощущения вихрем промчались по ней и вернулись обратно, так и не найдя ни малейшей трещины. Барьер стоял, скрывая холодного, равнодушного, чужеродного завоевателя, укравшего мое тело.
Я сжался в комок. Надо определить место для атаки и обрушиться всей силой моего сохранившегося самосознания, пока я еще хоть как-то могу мыслить, и пока абстракция, именуемая Легионом, не исчезла навечно.
Я взвесил свои возможности и почти сразу же сделал открытие. На мгновение от неожиданности я даже отпрянул — чужая конфигурация информационного, узора. Но потом я вспомнил.
…Я находился в воде, захлебывался, терял силы, а где-то на берегу поджидал десантник с карабином наготове. Как вдруг, точно ниоткуда, возник поток мощной информации, который подхватил меня и понес, как бурное течение реки, дав возможность выплыть в полумиле от берега.
…И еще: я вишу на карнизе небоскреба и где-то в уголке мозга звучит равнодушный, презрительный голос.
А я все забыл. Это чудо было отвергнуто моим рациональным умом. Но теперь-то я понимал, что это было знание, которое я воспринял там, в башне моего дома на острове, перед тем, как бежать от схватки двух армий. Это была информация, позволяющая выжить, известная всем валлонцам прежнего мира. И все это лежало здесь похороненное — секреты сверхчеловеческой мощи и выносливости, отторгнутые бестолковым инстинктом.
Но теперь-то оставалось только мое "я", очищенное от груды всяких комплексов, освобожденное от подсознательных рефлексов. Теперь, без всех этих побочных наслоений, передо мной предстала картина тех зон мозга, где зарождаются сны, гнездятся первобытные страхи, струятся импульсы всеохватывающих эмоций. Но только с той разницей, что теперь мое сознание имело над всем этим устойчивый контроль.
Не колеблясь, я воспользовался знаниями валлонской цивилизации, сделав их своими. Я снова приблизился к барьеру, распределился вдоль него, стал пробовать его на прочность.
— …отвратительный дикарь…
Эта мысль прогремела с силой урагана. Я отпрянул, но потом вновь возобновил атаку, теперь уже наверняка зная, что делать…
Я искал и нашел наконец слабину синапса, зарылся в него…
— …невыносимо… окраинное… стереть…
Я тут же перешел в наступление, проскользнул сквозь защиту и захватил оптический нерв. Чужак обрушился на меня, но опоздал. Я прочно удерживал позиции. Атака захлебнулась, и он отступил. Я осторожно подстроился к восприятию импульсов, бегущих по нерву. Вспышки, мигание, я фокусируюсь…
…И вдруг я вижу, вижу! На мгновение я едва не потерял самообладание, но удержался и теперь смотрел через глаз, отвоеванный у узурпатора.
И снова чуть было не потерял душевное равновесие.
Комнату Оммодурада заливал яркий дневной свет. В поле зрения попадались все новые и новые предметы по мере продвижения тела. Это мое тело расхаживало по воле завоевателя. Промелькнула пустая софа. Оммодурада не было.
Я ощутил, как все левое полушарие, дезориентированное потерей глаза, ослабило защиту, я слегка отступил со своего оптического плацдарма, наложил временный травмоблок на нерв, чтобы чужак не успел захватить мою позицию, и сконцентрировал свои силы на атаке слухового нерва. В одно мгновение мой глаз скоординировался под впечатлением слухового импульса, и я ясно расслышал, как захватчик выругался моим голосом.
Мое тело стояло возле голой стены, приложив к ней руку. Небольшое открытое углубление в стене было пусто.
Тело повернулось, открыло дверь и вышло в коридор, погруженный в фиолетовый полумрак. Взгляд контролируемого мной глаза перебежал с лица одного охранника на другого. Их глаза изумленно расширились, они автоматически потянулись за дубинками.
— Вы отваживаетесь преграждать дорогу самому владыке Аммерлину? — рубанул по ним мой собственный голос. — В сторону, если дорожите своими жизнями!
Мое тело прошло мимо них, миновало огромную арку, спустилось по мраморной лестнице, пересекло зал, который я уже видел во время своей ночной вылазки, и оказалось в тронном зале из оникса с золотым символом Двумирья.
На троне Великого Доменьера восседал Оммодурад, гневно хмурясь на своего рыжего придворного, голову которого скрывал капюшон. Между ними стоял Фостер. Его руки оттягивали тяжелые наручники. Оммодурад повернулся. Его лицо побледнело, потом залилось багровой краской. Он грузно поднялся, ощерившись.
Мой глаз не отрывался от Фостера. Выражение изумления росло на его лице.
— Мой господин, Ртр, — услышал я собственный голос. Взгляд скользнул ниже и остановился на наручниках. Тело сделало шаг назад, как бы в ужасе,
— Ты явно забылся, Оммодурад! — нервно воскликнул мой голос.
Доменьер доменьеров шагнул ко мне, поднимая свой гигантский кулак.
— Не смей прикасаться ко мне, поганый узурпатор! — проревел мой голос. — О, божества! Ты что, принимаешь меня за обыкновенную глину!
Невероятно, но Оммодурад остановился на полпути.
— Я знаю тебя, как выскочку Дргона, нахального доменьера, — прогудел он. — Но я ощущаю чужое присутствие за твоими бледными глазами.
— Отвратительно было преступление, которое ввергло меня в такое положение, — произнес мой голос. — Но знай же, что твой владыка, Аммерлин, стоит перед тобой в теле дикаря.
— Аммерлин!
Оммодурад дернулся, словно его ударили.
Мое тело повернулось, взгляд остановился на Фостере.
— Мой господин, — произнес мой голос. — Клянусь тебе, что эта собака умрет за свое предательство.
— Это безмозглое тело — самозванец, — прервал его Оммодурад. — Не ищи милости Ртра, ибо он уже не Ртр. Ты будешь иметь дело со мной.
Мой глаз вонзился в Оммодурада.
— Думай, к кому обращаешься, а то твое честолюбие доведет тебя до темницы.
Оммодурад опустил руку на кинжал.
— Ты можешь быть Аммерлином Скрос-Иллиондом, либо подменышем из царства тьмы — не знаю и знать не хочу. Да будет тебе известно, что в этот миг вся власть на Валлоне принадлежит мне.
— А что с тем, кто когда-то был Кулкланом? На что покушаешься, пес? — я увидел, как моя рука махнула в сторону Оммодурада.
— Конец терпению! — проревел доменьер доменьеров. — Неужели в своей цитадели я буду отчитываться перед сумасшедшим? — он угрожающе двинулся в мою сторону.
— И неужели этот глупец Оммодурад позабыл силу великого Аммерлина? — вкрадчиво спросил мой голос. Гигант снова остановился, внимательно вглядываясь в мое лицо. А мой голос продолжал: — Час Ртра миновал, как и твой, неудачник и глупец. Тебе принадлежат месяцы, годы? Заблуждения скоро рассеются, — мой голос буквально загремел, — так знай же, что я, великий Аммерлин, вернулся и буду править в Оккамилоте.
— Месяцы, — оскорбленно прогудел Оммодурад. — Да, я теперь верю, что слухи верны и злой демон вернулся, чтобы преследовать меня. Ты сказал месяцы, — Оммодурад запрокинул голову, грубо расхохотавшись, словно зарыдав. Так знай же, будь ты демон или сумасшедший или древний принц зла, вот уже тридцать столетий как я один, один. Я отторгнут от всей остальной империи своим единственным ключом.
Это был момент, которого я ждал все время разговора. Словно молния, я ударился в пошатнувшийся барьер, пробил его и натолкнулся на матрицу чуждого сознания. Провалившись в болото извращенных представлений, я запутался в паутине перевернутых мыслей о мире.
В своем порыве я оказался неосторожен. Чужак, собравшись с силами, нанес встречный удар. Я слишком поздно ощутил, как он прорвался в мое сознание. Я бросился на защиту важной информации и потерял свой шанс. Я судорожно вцепился всем своим существом в какие-то обрывки украденных сведений. Моя атака вызвала в нем лишь раздражение, но все-таки мне удалось унести с собой массу информации. Я интерпретировал ее и свел в систему.
На мое воспоминание о Фостере наложилось другое: лицо Кулклана Ртра — правителя Двумирья.
Но и кое-что другое знал теперь Легион: архивы находятся глубоко в скале под прославленным городом Окк-Хамилотом, где хранились матрицы памяти каждого валлонца. Архивы, запечатанные Ртром, которые только он способен открыть. Аммерлин побудил императора отправиться в путешествие. Подчеркивая необходимость отдыха, и убедил его захватить с собой свою матрицу памяти. Согласие Кулклана вызвало тайную радость Аммерлина. Время трансформации наступило для Ртра на борту звездолета, в глубине космоса. Государственный переворот почти свершился… А потом возникла неожиданная помеха, уничтожившая все надежды…
И тут же вплелись мои собственные воспоминания: пробуждение Фостера и запись памяти умирающего Аммерлина. Бегство от Охотников, императорская матрица памяти, пролежавшая три тысячи лет среди костей, пока я, дикарь, не подобрал ее. И карман, где теперь лежал цилиндр. Тело, в котором я все еще обитал, но которое мне не принадлежало.
И еще в моем прошлом была вторая матрица памяти — матрица Аммерлина. Я пересек галактику, чтобы отыскать Фостера, и привез с собой его главного врага. В конечном итоге, я предоставил этому врагу жизнь и тело…
А Фостер выжил, несмотря ни на что, вернулся, воскрес из мертвых — последняя надежда вернуть Золотые Времена Валлона.
…чтобы судьба погубила его моими руками.
— Три тысячи лет, — произнес мой голос ошеломленно. — Три тысячи лет люди Валлона жили в дикости, когда вся слава его истории заперта в архивах?
— Я один, — сказал Оммодурад, — нес проклятый груз этого знания. Давным-давно, еще в дни Ртра, я забрал свой оригинал из архивов в предвкушении того момента, когда ему суждено будет пасть. Но этот долгожданный час принес мне мало радости.
— И теперь, — произнес мой голос, — ты надеешься заставить этот мозг — который даже нельзя назвать разумным мозгом — открыть архивы?
— Я знаю, что это безнадежно, — согласился Оммодурад. — Сначала мне показалось, что если он говорит на старо-валлонском, то просто деградировал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25