Но и фигура, скажу, вполне подходила для такого наряда… Подняв руки, она обернулась, и я застыл: родная сестра Риссии была бы меньше на нее похожа.Эта сцена тоже растворилась и исчезла. Появилась еще одна — на сей раз заросший травой склон холма; внизу его расположилась дамба, сквозь решетку которой бурлила вода. Аппарат, напоминающий стрекозу, приютился на вершине холма, потом он стал медленно двигаться, съехал вниз по склону, оторвался от земли и взмыл вверх, пролетев прямо перед камерой. Внутри, среди переплетения каких-то палок и веревок, я успел заметить человека. Он сидел согнувшись, его волосы развевались на ветру, а улыбка сияла от уха до уха. Но вот и второй планер оторвался от земли, он чуть не выскакивал из кадра, то вертикально набирая высоту, то стремглав бросаясь вниз. Вдруг одно крыло его смялось, отогнулось назад, поврежденный планер стал снижаться ленивыми кругами, лотом упал в море, и вода фонтаном обозначила его могилу. Я вздрогнул от этого финала.А вот и следующая картина. На сей раз ярко разукрашенная лодка пристает к длинной пристани, у лодки короткая мачта и открытая палуба с маленькой рубкой. Мужчина на палубе радостно машет тем, кто ждет его на берегу. Лодка причалила, на пристань перебросили трап, и матросы пошли по нему, ведя какое-то чудище, похожее на плененную гориллу. Потом мой взгляд поймал бледное, широкое лицо, быстрый взгляд ярко-голубых глаз. Это было лицо человека, но волосатого, как зверь, и руки ему связали на животе.Когда и эта картина угасла и зажегся свет, я лихорадочно стал шарить по карманам в поисках сигарет. Карманов в моем одеянии не было, к тому же я не курил уже несколько недель. Я посмотрел на Риссию:— Когда все это происходило? — мой вопрос прозвучал нервным шепотом.— Где это было? Что это вообще такое?— Это мой дом, — ответила она, — мой народ. — На лице ее было выражение безвозвратной потери, но голову она держала гордо.Я прохромал в столовую, поднял крышку нашей «кухни» и схватил в руки бутыль с вином, которая появилась вместе с рюмками. Я выпил вино залпом. Это не очень помогло, но все же я выиграл несколько секунд, они были нужны моему мозгу, лихорадочно искавшему объяснение увиденному. Я обернулся: Риссия стояла за мной с озабоченным лицом.— Теперь отдохни, Мэл, — сказала она.— Прости, дорогая, но я уже столько отдыхал! Давай теперь поговорим.— Я провел ее в гостиную, усадил в кресло, сел в соседнее. — Кино, что ты мне показывала… Где это все было — на Земле? Она удивилась.— Конечно.— Но где, в какой стране?— В Гонвондо, здесь, — она указала рукой в пол.— Да, но лед…— Нет лед тогда. Красив мой Гонвондо.— Ясно: Антарктида до ледникового периода.— Мэл, как это давно? — Она смотрела на меня с беспокойством.— Бог мой, я не могу сказать так сразу. — Я пытался вспомнить, что читал по данному вопросу. — Общепринятой считается цифра в несколько миллионов лет, по некоторым теориям, это несколько сотен тысяч лет, по другим — десять-двадцать тысяч.— А что это — тысялет?Минут пять ушло на то, чтобы объяснить ей нашу систему летосчисления. Она для наглядности загибала пальцы, и по щекам ее текли слезы. Потом вытерла их и сказала:— Миллилет, тысялет — все равно. Все мертвый, давно.— Это были твои предки?— Нет, — она покачала головой, — мой народ, мой город назывался Ульмок. Я тут могу ездить на слон, ходить по улица, видеть небо.— Каким образом?— Здесь, Мэл, — она показала в сторону спальни.— Спать. Там есть… крыша. Дышать глубоко, — она показала, как надо дышать, — спать.Риссия прошла в спальню, а я — за ней. Прикоснувшись к чему-то на стене, что осталось для меня невидимым, она вызвала из-под пола плиту, над которой высился стальной полог, снабженный трубками.— Лежи здесь, Мэл. Крыша закрывать, сонный воздух дышать — холодный. Спать долго.— Но… зачем?Ее удивил мой вопрос, но она ответила спокойно:— Плохой время приходить, солнце — красный, небо — черный. Земля дрожать. Снег падать с неба, — она покачала головой. — Нет, Мэл, так много слов… подождать, я учить еще.— Я все понимаю, продолжай.— Мужчин, женщин, старый, я, — она ткнула пальцем себя в грудь, а я покачал головой:— Не понимаю, но ты продолжай.— Моя старик брать меня сюда.— Уже вполне владеешь английским, — усмехнулся я. — Давай дальше.— Много люди уехать в лодка, много тысяч лодка. Мой старик сказать — нет. Он бояться — не про себя, про меня. Он сказать: «Ты — спать, ждать», я ложиться здесь, прощаться, потом — темнота.— Н-да, его можно понять. Эти лодки я видел, на них далеко не уедешь.— Лодка другой, Мэл, большой-большой. Но он бояться про меня, много чужой земля; Холгота, Отукка, люди-звери.— Понятно. Значит, ты попрощалась с отцом и вроде бы… умерла. — Я представил себе Риссию, лежащей в холоде и темноте много лет подряд, когда земля вращалась вокруг солнца, возникали и умирали культуры разных народов, а над ней вырастала толща льда.— Нет, Мэл, нет умерла. Жива, однажды проснуться.— А потом? — спросил я.— Наверное, отец приходить скоро. Очень болен, долго болен. Дом говорить мне, что делать.— Дом советовал тебе, что делать?!— Да, дом. Очень мудрый, знает все. Говорить мне, делай так, скоро — здоровый. А отец…— Наверно, ты его потеряла.— Пойдем, — она повела меня в комнату с экраном, подошла к нише в стене, перед которой стояло кресло, села в него и заговорила на том языке, который я слышал от нее раньше и не понимал.Глухой голос ответил ей, произнося все слова на одной ноте. Он говорил довольно долго, а когда кончил, Риссия сказала: «Акку» — и встала с кресла.— Вот видишь, дом говорит: снег идет сверху, завтра — тепло, лед станет вода.— Это у тебя собственная метеостанция?— Дом знает всех вещей, Мэл, не наш дом, большой дом — там, — она указала куда-то пальцем.— Он связан с другой станцией? Видимо, это объединенная справочная служба.— Я не знай так много слов, Мэл. Не говорить больше сейчас.— Ну хорошо, а что тебя разбудило?— Лед уходить, вода сверху, — она показала на потолок.— Так, значит, лед начал таять, и машины заработали, чтобы вывести тебя отсюда?— Может, так, Мэл.— Не обращай на меня внимания, девочка, я просто рассуждаю вслух. Итак, ты проснулась, сначала была больна, но потом поправилась. А дальше?— Надо идти, искать старик. Взяла морской костюм, еда. Наверх — много льда, много вода, тяжело ехать на снегоход.Риссия довольно долго рассказывала, как она добиралась до Америки, потом увидела огни Майами и пошла искать людей. Она их нашла, но никто не понимал ее языка. Все казалось ей странным — люди, здания, животные.Она изголодалась, но без денег никто не хотел ее кормить. Но вот в один прекрасный день к ней подошел человек и заговорил на ее родном языке.Она была счастлива, она пошла за ним. Но он, заведя ее в темный переулок, попытался схватить. Риссия вырвалась и убежала, а три дня спустя в другом темном переулке встретила меня.— Мир тесен, — усмехнулся я. — А люди, которые пытались тебя схватить, имели на это основания?— Нет, Мэл. Сначала я думать — хороший друг. Потом — душить меня. А я… — Она изобразила, как он схлопотал от нее кулаком в челюсть, потом коленом в пах. — Я убежать.— Молодец, девочка. Но послушай, ты должна хоть примерно знать, кто они такие. Кто такой Сэтис? Тебе что-нибудь говорит эта фамилия?— Нет, Мэл, неизвестный люди.— А говорят по-твоему.— Говорят странный, — она кивнула очень выразительно. — Но я понимал.— Ну хорошо. Я вижу такую связь событий: мой знакомый моряк был в Антарктиде, он клялся, что какие-то безликие люди преследовали его и саботировали работы, которые там велись. А ты говоришь, язык у них такой, как был здесь в древние времена. Почему они преследовали меня? Наверное, из-за монеты, которую я им показал в Майами.— Монеты?— Да, золотой такой кружочек, — пошарив в ящике стола, я нашел что-то вроде карандаша, клочок бумаги и нарисовал монету такой, как я ее запомнил.Риссия яростно закивала головой; этому она научилась у меня.— Это грипс, это для… — она замахала руками, не в силах объяснить назначение денег на своем английском.— Моряк сказал, что нашел монету в постройке, вмерзшей в лед, — продолжал я. — Сэтис тоже ее узнал. Его приятель обменял мою монету на другую; до сих пор не могу понять, для чего.— Да, да! — Риссия была взволнована. — Монета как кольцо, Мэл, он приводить его к тебе!— Что ты хочешь сказать?— Мэл, умный люди, мой народ, так делали, — она искала слова. — Ты, я, кольцо — вместе.— Это что — волшебство?— Кольцо для женщина, давать мужчина. Манит мужчина к женщина.— Ты это можешь и без кольца.— Сэтис иметь то же в монета. Дать тебе, звать его к тебе.— Значит, пока у меня была монета, она его притягивала. А я-то думал, что мы с тобой спрятаны у Боба, как деньги в бабушкином чулке.— Твой грипс где? — Она даже схватила меня за руку.— Наверное, я потерял монету на катере, — сказал я, — но давай двигаться дальше. Как ты сбежала? Я оставил тебя в неважном состоянии и думал…— Да, Мэл, я больной, лежать, ждать, два дня, ночь. Стало лучше — брать лодка, бежать. Хотеть одно — домой. Искать Мэл, а найти тот, что говорит мой язык.— Значит, ты разыскивала этих убийц?— А как брать вещь, мне надо? Теперь знаю, не боюсь. Искать мужчин, один. Обмануть, учиться много. Идти место, где машина летит в воздух.— Аэропорт?— Да. Искать другой мужчин, летать в воздух долго-долго.— Акула ты дела первого мужчину? Риссия наглядно изобразила жестами, как она засадила ему коленом в седалище и сломала шею:— Я сильный.— Боже ты мой, а я так за тебя боялся.— Ехать место, — продолжала она, — Иоганнесбург. Покупать лодка.— На какие деньги?— Мертвый мужчина — много грипс.— А потом?— Плыть сюда, приходить Гонвондо, дом.— Пешком?!— Снегоход здесь, то же место.— Детка, да ты неплохо ориентируешься.— Нет надо: есть кольцо. — Улыбаясь, она подняла руку, на которой сверкнуло точно такое же колечка как подаренное мне.— Я подумать: может, Мэл… — Тут она прикоснулась ко мне своим очаровательным жестом, который передавал мысли кончиками пальцев, когда у нее не хватало слов.— Но если ты жив, ты приходить, — продолжала она. — Я знать, может — долго.— Ну, хорошо. У нас остается несколько нерешенных вопросов: кто они такие — этот Сэтис и его банда? Зачем им понадобилась ты? И это царство под водой…— Да, Мэл. Старое место, дом был как тут, но вода пришла, умный люди держать воду, я думаю.— Н-да, похоже было на спешную работу. Однако они применили столько всякого «ноу-хау», как первоклассные инженеры. Но зачем им было ловить тебя в Майами, а потом тащить сюда? Они могли убить тебя прямо в гостинице, у Боба.— Нет убивать, Мэл. Поль-зо-вать. Старый толстый урод.— Использовать? Но как?— Сыновья, — ее губки презрительно скривились.— То есть Большой Бэби…— Он просить меня, много. Я сказать нет. Он говорить: ты давать мне сыновья. Не знаю слова, Мэл.— Ну ладно, я и так все понял. Забудь этого урода, его дом развалился, может, и самого уже выбросило волной на грязный берег. Но мы так и не знаем, чего хотят те парни.— Ты сам говорить — тот моряк найти грипс в дом. — Ее глаза горели от возбуждения. — Где дом, какой?— Он утверждал, что подо льдом есть целый город.Она судорожно вцепилась в мою руку:— Мэл, город — мой! Ульмок! Он еще там!— Не уверен. Эти ледники — они ведь движутся. Даже если там и был город, он, наверное, превратился в развалины.— Да, но моряк найти грипс.— Н-да, — я потер подбородок, — нет смысла рассуждать логически. Может, выпал снег, заледенел, и эти глыбы не дали твоему городу сползти вниз.— Да, Мэл! Гора! Все стороны. Ульмок как… взяв со стола глубокую чашу, она показала на нее. — Вот так.Я поднялся с места и принялся ходить из угла в угол.— Они куда-то собирались. Может, на свой ежегодный съезд. Скажи, Риссия, твой Ульмок далеко отсюда?— Зачем, Мэл?— Там ответы на все вопросы.— Нет, Мэл, быть здесь, живой, тепло! — Она подошла вплотную, подняла лицо ко мне. Глаза ее были настолько велики и бездонны, что в них можно было утонуть. Ее просторный хитон не мешал мне ощущать ее тело.— Кажется, я тебе вроде как дорог, — я попытался пошутить, но голос у меня дрожал.— Да, Мэл, дорог. Быть здесь! — она обвила мою шею руками и доверчиво прижалась. Я поглаживал ее по спине, стараясь успокоить.— Знаешь, я, может быть, найду дорогу туда, если шахта, прорубленная моряками, еще на месте. Я возьму твой снегоход, поеду туда ночью, разведаю, что и как, и вернусь до того, как они об этом догадаются.— Они тебя убивать. Мэл, бери большой лодка, ехать домой, брать много людей. Везти их сюда.— Дело в том, что эту историю даже некому рассказать. Экспедиция Хейли — последнее, что могло сделать реальное правительство. А вторую организовать некому. У меня же нет никаких доказательств, нет даже той монеты. Совершенно ничего нет!Мы проговорили об этом еще целый час, и в конце концов Риссия, с лицом решительным и твердым, согласилась помочь мне собраться в дорогу. 14 Прошло еще восемь дней, прежде чем Риссия пошла меня провожать. Мы выбрались по наклонному тоннелю на поверхность и оказались в двадцати футах над домом, погребенным под снегом и льдом. На мне был отливающий металлом черно-синий костюм, похожий на ее темно-зеленый, в нем было легко и приятно, как в хлопчатобумажном, а согревал он, как кирпичный дом. Риссия снабдила меня и бутсами, сделанными будто из прочного войлока. Ноги хотя еще болели, но пребывали в тепле. Естественно, на мне были теплые перчатки и головной убор, напоминающий капюшон. Такой костюм был образцом достижений Гонвондо, и он производил впечатление. Я взял руки Риссии в свои.— Ничего со мной не случится, милая. Я проведу быструю тайную разведку и вернусь. Мне нужны более убедительные доказательства знакомства с безликими парнями, чем просто пара синяков на теле.— Нам пора двигаться, скоро стемнеет, — ответила она спокойно.— Ты покажи мне снегоход, и я отправлюсь.Пройдя мимо меня, она стала раскапывать горку, покрытую ледяной корой, я ей помогал. Через пять минут снегоход стоял перед нами. Это был плоский, не выше надувного матраца механизм, с приборной доской, прикрытой козырьком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18