Их сила основана на их способности волновать поверхность бассейна данных. Вирусы, производящие сильнейший всплеск, создаются людьми, осознающими организменную природу медиа-пространства. Почти неизменно ими оказываются члены контркультуры, чье видение медиа является всего лишь одним из аспектов их видения реальности. Чем более умышленно меметично творение вирусмейкера, тем с большей уверенностью можно поспорить, что его мировоззрение основано на выводах, достигнутых посредством хаотической математики, психоделиков, изучения окружающей среды, магии, духовных практик, радикальной сексуальности, теории заговора или кибертехнологий. Эти картины мира вовсе не обязательно окрашены в мрачные тона, но они последовательно отрицают истеблишмент, порядок и иерархию на более фундаментальном уровне, чем большинство из нас способно представить. По крайней мере, по сей день.
Когда создатель исходного хулиганского манифеста «Вируса 23» увидел его субштаммы, он был поражен тем, как быстро тот мутировал. Он заявил подписчикам «Футуркультуры»: «Это необычайно странно и лестно — увидеть, как нечто, написанное тобой, начинает жить своей собственной, совершенно неожиданной и особенной жизнью. Полагаю, это мой первенец». Судя по всему, вирус был выпущен слегка недоделанным, но теперь было слишком поздно. «Что ж, — добавил Хоукс, — разумеется, я мог бы и догадаться, что это произойдет; таковы правила игры. Гм-м. Полагаю, теперь мне остается одно — выпустить свою версию и предоставить мемам сражаться за Участь Космоса». После чего «free agentrez» выпустил свою собственную, «официальную» версию «оболочки» «Вируса 23»:
Дата: 23 фев 1993 22:38: 38-0600 (ЦСВ)
От: «free agent.rez»
«REZABEK1037@iscsvax.uni.edu»
Тема: /вирус 23/симбиотический.антиген.ОБОЛОЧКА
** Новый улучшенный манифестоматический автоним**
Я — АВТОНИМ, и я — симбиотический антиген.
Я — самоотсылка; я ссылаюсь на самого себя одновременно как на агента и агентство, действующие изнутри, извне и помимо', Сети. Моя роль как НЕГэнтропийного мема заключается в том, чтобы противодействовать деструктивным тенденциям разнообразных энтропийных мемов, с коими я сталкиваюсь изнутри, извне и помимо Сети.
Я диктую приближение к самоорганизующимся системам изнутри, извне и помимо Сети.
Я диктую исследование всех мемов на автологическом уровне и концентрацию энергий вокруг фундаментально НЕГэнтропийных меметических аттракторов.
Я ссылаюсь на другие подсистемы, и, поступая так, я переплетаю их меметические подходы с моим собственным.
Я ссылаюсь на музыкальное произведение «СТРАСТЬ», написанное Питером Габриэлем.
Я ссылаюсь на литературное произведение «Гёдель, Эшер, Бах: нескончаемая золотая цепь», написанное Дугласом Р. Хофштадтером.
Я ссылаюсь на произведение визуального искусства «Священные зеркала» и другие произведения Алекса Грея.
Я ссылаюсь на следующие дисциплины: на теорию комплексных систем и постструктурализм; на меметику как интегральную дисциплину для изучения всех дисциплин; на автологию как на средство сплочения и выживания сообщества.
Я ссылаюсь на годы 1999/2000/2001 как на расположенные вокруг меметического аттрактора; вне зависимости от релевантности местной системы датировки людям свойственно гиперболизировать значение таких моментов переворота календаря.
Я ссылаюсь на самоорганизующуюся систему ВАЗ (Временных автономных зон), существующих в катакомбах Сети в форме разнообразных чатов и списков рассылки и образующих свободный альянс для воздействия на природу миллениумного аттрактора при помощи принципа самоисполняющегося пророчества. Я диктую приближение к тем ВАЗ, которые сконцентрированы на НЕГэнтропийной самоорганизации, а не на умышленном приближении максимума энтропии.
Я ссылаюсь на «Вирус 23» и признаю его своим вирусным предвестником, для которого я являюсь антигеном, и предписываю тем, кто сменит меня в постмиллениумной борьбе, создать следующий всемирный аттрактор. Дату истечения моего срока годности я нахожу чрезвычайно притягательной.
Я ссылаюсь на свои многочисленные субштаммы, многие из которых противоречат друг другу; кроме того, я ссылаюсь на предельное сопротивление НЕГэнтропийных меметических антител, которые, будучи запущены этим антигеном, будут ответственны за изоляцию энтропийных мемов.
Я ссылаюсь на все знаки, на все, что они означают, и на результирующий процесс обозначения как в глобальном, так и в локальном масштабе.
Я ссылаюсь на то, что я содержу, и на то, в чем содержусь сам.
И теперь я ссылаюсь на вас.
/вирус 23/симбиотический.антиген.2.22.93
Первая инкарнация этого вируса, в отличие от последующих вариаций штамма, не упоминает о том, что черная раса унаследует право управлять планетой, и даже не просит отслеживать всемирные заговоры. Эти мемы были добавлены, когда вирус был приспособлен к нуждам определенных социальных кампаний. «Вирус 23» изначально задумывался скорее как открытая вирусная «оболочка», по определению его создателя. Несмотря на то, что он призывает НЕГэнтропийные (жизнеутверждающие, поощряющие сложность) мемы воевать против энтропийных (рассеивающих энергию), его манифест преподносит гораздо более нейтральное мировоззрение — то есть настолько нейтральное, каким только может быть мировоззрение вирусного хулигана. Ибо признать вирус орудием социальной инженерии означает принять биологическую модель для описания медиа и организменную модель для описания человечества. На сегодняшний день это самые подрывные взгляды, каких может придерживаться человек.
Глава 9
Приколы

Отгадай, что это значит
Вирусы — это вирусы, а приколы — это приколы, но если мемы вируса заключены в оболочку, которая является приколом, вы можете так никогда и не понять, с чем вам довелось столкнуться. Уходящий корнями в дадаизм 20-х гг., медиа-приколизм был возрожден в 60-х гг. психоделическим «андерграундом» как альтернативная форма антивоенного протеста. Приколы вновь вошли в моду в 90-х гг., на этот раз став орудием социальной инженерии для СПИД-активистов, феминисток (и феминистов), защитников окружающей среды и других медиа-террористов, ищущих более творческие способы внедрения своих идей в дух эпохи.
Что отличает прикол — так это его уникальная способность распространяться в системе, оставляя всех в неведении относительно подлинных намерений приколистов или относительно того, какую истину возвещают их заявления или поступки. Подобно произведениям искусства, приколы воздействуют на нас на метафорическом уровне и вне зависимости от того, является ли их содержание правдой или мистификацией. Или и тем, и другим.

Так, например, супербоул 1993 года стал мишенью прикола феминистов, которые сфабриковали исследования, «доказывавшие», что число актов насилия, направленных на женщин, возрастает в воскресенье — день показа супербоула по ТВ — и убедили телестанции, транслировавшие игру сопровождать показ предупреждениями и информацией об ответственности за избиение жен. После того как выяснилось, что исследования были фальшивыми или, как минимум, вводящими в заблуждение, публика так и осталась в недоумении обо всем этом деле. Но супербоул еще долгое время ассоциировался с мужчинами, бьющими своих жен.
Грамотные приколы используют продвинутые психологические и эстетические приемы. В то время как наука пиара практикуется всего лишь несколько десятилетий, художники оттачивали орудия манипуляции образами и внушением эмоций в течение многих тысяч лет. Когда художники решают стать активистами, они превращают управление восприятием в высокое искусство. Приколисты — самые искусные и коварные из вирусмейкеров. Они с легкостью находят трещины в поп-культурном мировосприятии, определяют, какие провокационные образы могут быть засунуты, как ломы, в эти трещины, а по завершению своей разрушительной работы пожимают плечами: мол, мы не при чем. При этом приколисты подмигивают и заговорщицки ухмыляются.
Под дозой
Приколизм стал частью медиа во время психоделической революции конца 60-х гг. Свою роль в этом сыграли несколько факторов: ЛСД заставил людей воспринимать конфликты власти скорее как системы, а не как иерархии. «Кислотники» осознали, что в медиа, несмотря на их деспотичность, вполне можно проникнуть. Впрочем, более вероятно, что люди, в первый раз принимавшие ЛСД, были поражены его невероятной действенностью и крохотными размерами. Пятьдесят микрограммов вещества, нанесенных на малюсенький (5 кв. мм) клочок бумаги, могли изменить всю твою жизнь. После абсолютно умиротворенного кислотного транса большинству «кислотников» сразу же приходило в голову: «Давайте дознем президента!» «Дознуть» кого-нибудь — дать ему ЛСД без его ведома — это архетипический прикол. Этот наркотик подобен информационному вирусу, и человек, который его примет, умышленно или нет, может обнаружить, что его восприятие реальности изменилось навсегда. ЛСД выражает саму суть приколизма, так как «кислотник» никогда не может быть уверен в том, что его переживания реальны, а не сфабрикованы наркотиком. Как осознали Кен Кизи (романист и прототип героя книги Тома Вулфа «Электропрохладительный кислотный тест») и его «Веселые приколисты», это не имеет значения: изменение группового восприятия — или групповая галлюцинация — так или иначе изменяет реальность. Если вы вывесите объявление, что приезжает группа «Grateful Dead», и поверите в это, то она просто возьмет и приедет. Также употребление ЛСД напоминает совместный прикол — или, что более точно, инициацию — тем, что люди, принимавшие его, чувствуют себя членами своеобразного клуба. Они верят, что узнали о реальности нечто такое, что не прошедший инициацию не может даже вообразить, и с пониманием улыбаются друг другу: «Ты приобрел опыт?»
Эбби Хоффман — активист, пожалуй, больше всех ответственный за возрождение приколизма, и его деятельность была неприкрыто обкислоченной. В ряде приколов, устроенных им в конце 60-х гг., он заставлял людей поверить, что они находятся под воздействием наркотика. Возмущенный тем, что полиция применяет слезоточивый газ «Мейс» («Булава») для разгона демонстраций у Пентагона, Хоффман заявил, что изобрел наркотик под названием «Лейс» («Кружево»), состоящий из ЛСД и DMCO (вещества, которое легко проникает сквозь кожу и всасывается в кровь): «Это был ЛСД-спрей, который мог заставить вас раздеться и е…! Мы заправляли им водяные пистолеты». Хоффман устроил пресс-конференцию, во время которой обрызгал этой субстанцией хиппи, тут же сорвавших с себя одежду и занявшихся сексом, чтобы продемонстрировать силу наркотика. «Таким образом мы высказали все, что думали о „Мейсе“, о Пентагоне и тому подобных вещах».
Он так никогда и не признался, реальными ли были его знаменитые угрозы отравить ЛСД городскую систему водоснабжения: «Кто сказал, что я это сделал? Никто не знает наверняка! Был момент, когда мы объявили прессе, что если они [мэр или полиция] вздумают наезжать на нас, мы подмешаем ЛСД в питьевую воду. (…) Они поставили 6000 национальных гвардейцев охранять резервуары — все увидели это в газетах и по ТВ». В конце концов Хоффман, в качестве жеста доброй воли, объяснил мэру, что ЛСД растворить в воде химически невозможно. «Он [мэр] сказал: „Я знаю, что это невозможно, но мы все равно не можем рисковать“. Миф вытеснил реальность. (…) Вот каково могущество магии — она сильнее реальности».
Мэр был вынужден разместить многотысячное, дорогостоящее войско вокруг резервуаров — не для того, чтобы защитить систему водоснабжения, а для того, чтобы защитить восприятие публикой своей способности защитить систему водоснабжения. «Кислота» уже подействовала: мэр был вынужден принять активные меры, исходя из того факта, что восприятие реальности и есть реальность. Тем временем Хоффман продемонстрировал невероятную силу медиа-приколов. Прикол весом пятьдесят микрограммов, пройдя итерацию в медиа, вызвал полномасштабную реакцию намеченного учреждения. Реальна ли угроза — неважно. Приколу достаточно и иллюзии уязвимости.

Пол Крэсснер, редактор радикального «фанзина» под названием «Реалист», пришел к сходным выводам о способности приколов влиять на реальность. Один из самых абсурдных приколов он устроил в 1967 году, напечатав в своем «фанзине», что Линдон Джонсон трахнул рану в голове Джона Ф. Кеннеди, когда тело убитого президента транспортировали самолетом в Вашингтон для погребения. Бредовая сплетня была основана на реальном медиа-факте, который, как сейчас его описывает Крэсснер, заключался в том, что «Джеки Кеннеди сказала Гору Видалу, что видела, как Линдон Джонсон смеялся, наклонившись над гробом ». В одной-единственной медиа-провокации Крэсснер виртуозно сумел воспользоваться подозрением публики в том, что Кеннеди не был застрелен одиноким террористом, и ее неудовольствием от того, что новым лидером стал Джонсон. Крэсснер вспоминает, что начал с предположения о том, что рассказанная Видалом история соответствовала истине: «Я экстраполировал, что Джонсон на самом деле трахал рану в горле. Но это был не просто акт некрофилии, это был акт функциональной некрофилии, имевший целью расширить входное отверстие выстрела с холма, чтобы оно выглядело как выходное отверстие выстрела из книгохранилища, чтобы обмануть Комиссию Уоррена, расследовавшую покушение на Кеннеди, и заставить ее поверить, что Ли Харви Освальд, и только он, был в ответе за убийство».

Многие люди и медиа-источники поверили, что в этой истории есть доля истины, включая юристов из Американского союза за гражданские свободы. Крэсснер затронул настолько деликатную тему, что когда телеграфные агентства взялись опровергать сплетню, они ни разу не упомянули о ее непристойной специфике, заставив людей недоумевать — а не была ли она в известной степени обоснованной. Когда Крэсснер, наконец, публично признался, что история была мистификацией, многие пришли к выводу, что так его вынудило поступить ЦРУ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50