апрель 1986 года, ему было тогда восемь лет. В этом возрасте человек открывает для себя мир, жизнь наполняется призраками и чудесами, за каждой шторой прячется тайна, а в чуланах таится столько неизвестного и увлекательного, что и выходить не хочется.
Дом бабушки Терезы был похож на кладовую чудес.
Даже теперь, много лет спустя, Карлос не задумывался о том, почему отцу не разрешили вместе с войти в дом и почему бабушка не поцеловала, а лишь холодно тронула зятя за рукав. Это все были непонятные, скучные взрослые игры, они не имели никакого отношения к волшебным загадкам детства.
В доме бабушки Карлоса ожидали удивительные вещи.
Здесь явно обитали богачи. Друзьям из поселка было далеко до них, их жилье пропахло вареными овощами и всегда нуждалось в ремонте. Бабушкины апартаменты с высоченными потолками сверкали, как сказочный дворец. Бабушка называла дом Альмарго-38 и относилась к нему как к живому существу.
– Будь умницей, Карлос, заеду за тобой, когда вернусь.
– Да, папа.
– Ешь все, что дают, и в воскресенье вставай пораньше.
– Да, папа, естественно.
– Слушайся бабушку, делай все, что она велит…
А бабушка сказала, обращаясь не к зятю, а к внуку:
– Имей в виду, красавчик, в Альмарго-38 каждый день будешь спать в сиесту.
Услышав это, Карлос впервые посмотрел бабушке в глаза.
Он подумал тогда, вернее, придумал, что у бабушки, как и у ее дома, есть тайны. И бабушка, и дом были большими, угловатыми, и там и там можно было наткнуться на негаданные выступы и непредвиденные тупики. Люди всегда похожи на свои жилища, по мнению ребенка, во всяком случае. Карлос соотносил душевное состояние бабушки с разными помещениями Альмарго-38.
Например, в солнечное утро бабушка ассоциировалась с гардеробной комнатой, тем более что обе пахли лавандой. Бабушка казалась очень нежной и хрупкой, светлые слегка блестящие волосы подчеркивали матовую черноту глаз. Ну как тут не вспомнить о комнате со стенами цвета бледной охры и окнами, темными из-за постоянно закрытых ставней. Зато поздним вечером от бабушкиной хрупкости не оставалось и следа. У бабушки сияли глаза, и она становилась похожей на длиннющий вестибюль, раскрашенный узорами, в которых преобладали красные тона.
Однако чаще всего бабушка Тереза была похожа на желтую комнату.
В этой комнате, почти круглой, с балконом, выходившим прямо в небо, отнюдь не всегда голубое, бабушка проводила большую часть времени. Она сидела у камина и, полуулыбаясь, раскладывала пасьянс. Всегда в одиночестве. Она не занималась мальчиком. Когда он приходил, чтобы пожелать спокойной сиесты, она нехотя поднимала взгляд. Карлос не был уверен, что она его видит. Казалось, она погружалась в созерцание скучной картины на стене, какого-то пейзажа с деревом, продолжая длиннющими пальцами выкладывать карты: валета на даму, восьмерку на семерку… Однако Карлос не обижался. Он довольно скоро понял великие достоинства бабушки Терезы и желтой комнаты: благожелательность и невозмутимость. А в третьем часу дня они обе озарялись: комната – солнечными лучами, бабушка – добротой.
– Ты ведь знаешь, красавчик, здесь, в Альмарго-38, ты должен спать в сиесту, – нараспев говорила бабушка свое единственное наставление.
Однако он увиливал от дневного сна. В часы, когда все ложились отдыхать, он занимался запрещенными исследованиями. Именно в сиесту горничная Нелли застукала любопытного Карлоса в одной из дальних комнат. А за минуту до поимки произошла новая встреча с молодой дамой. Карлос никогда не нашел бы ее, если бы не услышал шаги Нелли и не спрятался в стенной шкаф. Там, среди всякого хлама, он и обнаружил портрет, наполовину прикрытый какой-то тряпкой. Когда Нелли распахнула дверцу, он сдернул покрывало с груди девушки, испытав при этом странное чувство. Прежде чем его вытянули из шкафа («Неугомонный мальчишка, выходи немедленно, безобразник!»), прежде чем потащили за ухо из комнаты («Иди сюда, теперь не убежишь!»), он успел провести рукой по изображению. Пальцы скользнули по шее и дальше, туда, где начиналось черно-белое платье, потом взяли немного вправо и коснулись ладони, на которой лежал круглый зеленый предмет.
– Ох и попадет же тебе от бабушки, когда она узнает, чем ты занимаешься в сиесту, глупый ребенок! – визжала Нелли, а голубые глаза с портрета смотрели на Карлоса и смеялись. Наверное, они придали мальчику смелость показать горничной язык и завизжать, передразнивая:
– Глупый? Нет, это ты глупая, в тысячу раз глупее меня, я не сделал ничего плохого!
Тем не менее плохое все-таки было, потому что дверь таинственной комнаты оказалась запертой на два оборота ключа. Он попробовал поговорить с бабушкой о портрете. Она сидела в желтой комнате и улыбалась по поводу сошедшегося пасьянса.
– Ты слышишь, бабушка? Ну пожалуйста, бабушка Тереза…
Молчание.
Лишь однажды бабушка откликнулась:
– Ты ошибаешься, красавчик, в этом доме нет никакой женщины, запертой в шкафу. Что за выдумки! – Она послала улыбку тузу червей, а может быть, королю треф, но вдруг нахмурилась: – Если тебя не оставят кошмары, придется сказать Нелли, чтобы не давала тебе в обед тушеных овощей, хватит. Уже настоящее лето, можно переходить на свежую зелень.
И это было второе бабушкино распоряжение, если за первое считать указание спать после обеда. Впрочем, проклятая сиеста одарила Карлоса приятным открытием. Оказывается, послеобеденный сон настолько возбуждает восьмилетнего мальчика, что тот просыпается с учащенным дыханием и ощущением жара внизу живота, который, к сожалению, проходит так же быстро, как видение длинной, очень белой ладони со странным предметом. Карлоса не слишком занимал этот предмет, но он надеялся в следующем сне разглядеть его получше. И еще он хотел коснуться светлых локонов, отдаленно напоминающих волосы… Чьи? Нелли? Бабушки? Ах, как много вокруг таинственного! Чтобы понять все, нужно научиться уйме важных вещей.
Например, держать язык за зубами.
Через несколько месяцев отец увез Карлоса домой, в поселок. А спустя пятнадцать лет бабушка умерла. Пурпурный вестибюль, гардеробная цвета бледной охры, желтая комната и прочее в Альмарго-38 перешло к Карлосу. Но только не деньги. Ни единой песеты не оставила бабушка внуку, все просадила на то, чтобы до последнего дня раскладывать пасьянс, как и подобает гранд-даме. За пятнадцать лет Карлос ни разу не виделся с ней. Он возмужал, но мечты по-прежнему были для него важнее реальности. Кинофильмы интересовали больше, чем юриспруденция (хотя кто-то мог подумать иначе, потому что Карлос третий год учился на первом курсе). Через пятнадцать лет он стал похож на отца: высокий, вечно хмурый и какой-то невыспавшийся, словно судьба избрала его для эксперимента – выживет ли человек с внешностью и манерами девятнадцатого века, если его засунуть в джинсы «Левис». У Карлоса были волнистые волосы, густые бакенбарды и кожа на лице такая нежная, что проступали голубые жилки.
– Родись ты пораньше – быть тебе павийским гусаром, – сказала ему однажды Марихосе, няня, ухаживавшая за отцом, она ничего не смыслила в военном деле, зато разбиралась в телесериалах и мелодрамах.
Где теперь Марихосе? Доктор Гарсия умер за десять месяцев до того, как Альмарго-38 перешел к его сыну по наследству.
Как жаль, что отец не смог увидеть Карлоса в тот момент, когда он вступил во владение бабушкиным домом. Рикардо Гарсии не пришлось бы торчать за порогом и вместо любезного приветствия получать холодный мазок по рукаву.
Дом находился в гораздо худшем состоянии, нежели Карлос ожидал. Доживала свой век мебель, покрытая белыми простынями, которую Карлос помнил с детства. За 15 лет никому не пришло в голову изменить что-либо в интерьере, хотя бы пепельницу передвинуть. Все старело и умирало вместе с хозяйкой. Впрочем, Карлос долго не размышлял над бренностью мирского. Как некогда в сиесту, он направился к запрещенной двери, связка бабушкиных ключей – в руке, распахнул стенной шкаф – и вот перед ним портрет девушки среди вороха ненужных вещей… Так же, как кто-то почти двадцать лет назад, Карлос поднял портрет и повесил на почетное место в желтой комнате, убрав пейзаж с деревом, притягивавший взгляд бабушки, когда мальчик желал ей спокойной сиесты. И только после этого он задумался над тем, что унаследовал. Альмарго-38 принадлежал ему. Помимо стен, здесь не было ничего ценного, но не важно: если удастся продать дом, можно получить такие деньги, о каких Карлос и не мечтал. Надо все правильно организовать, решил он. Устроиться на легкую работу, чтобы – пусть в теории – оставалось время для занятий юриспруденцией, подыскивать покупателя, а пока суть да дело, жить в доме и открывать его тайны.
– Постой-ка, правильно ли я тебя понял, cazzo Kapлитос?
Нестор настолько увлекся повествованием, что бросил помешивать в медной кастрюле, а это могло привести к катастрофе: ягоды разварятся, сироп выльется на плиту.
– Правильно ли я тебя понял: ты переехал в Мадрид, поскольку получил в наследство дом, который не в состоянии содержать. Кроме того, чтобы сильнее осложнить себе жизнь, ты завел роман с женщиной, которая живет в шкафу. Правильно?
– Да ну тебя, Нестор!..
– Постой, постой, дай-ка я угадаю: неожиданное наследство… детские мечтания… романтическая любовь… Ага, теперь ты мне скажешь что-нибудь характерное для всех простаков, заявившихся из провинции в большой город, например, что в один прекрасный день встретил свою незнакомку, прогуливающую собачонку в парке Ретиро или закусывающую гамбургером в «Макдоналдсе». Послушай, Карлитос, кажется, вишня на коньяке слишком подействовала тебе на мозги… – Нестор принялся энергично перемешивать сироп.
– Я не настолько глуп, как ты думаешь. Я понимаю, что никогда ее не увижу, но уверяю тебя, мне повсюду попадаются женщины, чем-то похожие на нее, – возразил Карлос.
Он вновь объяснил Нестору, что с тех пор, как начал работать официантом, постоянно находит в клиентках черты, которые ему очень нравятся в нарисованной девушке: белая кожа в вырезе платья… чудесная улыбка… с него этого достаточно, скорее всего он так и не узнает, кем она была, в какую эпоху существовала, да и существовала ли на самом деле, может, она плод фантазии художника.
Действие алкоголя между тем сказывалось не только на неопытном Карлосе, но и на таком осмотрительном мужчине, как Нестор. Ощутив прилив эйфории, повар резко поменял отношение к истории молодого человека. Он вдруг начал горячо убеждать Карлоса, что его лично не интересуют идеальные женщины, однако в жизни действительно случаются разные предзнаменования и судьба нередко преподносит сюрпризы. Затем голосом заклинателя Нестор добавил:
– Только не говори мне, Карлетто, будто не хочешь узнать, кем была эта девушка. А что, если попытаться найти ее? Конечно, выуживать черты нарисованной дамы из наших клиенток очень романтично, но глупо. Умнее отыскать оригинал.
– Его не надо отыскивать, он есть, – поправил пьяного Нестора не менее трезвый Карлос. – Не забывай, дама теперь принадлежит мне, и я могу смотреть на нее сколько угодно, хоть и не знаю, кто она и что за зеленый камень у нее в руке.
Но практичного Нестора не устраивало простое любование портретом, о чем он и сообщил другу, ободряюще похлопав по плечу. Жест следовало понимать так: «Forza, Карлетто, забудем про съеденную тобой вишню в коньяке, а история твоя действительно красивая, короче, не тужи, я знаю способ, как раскрыть семейную тайну, если не осталось никого, кто мог бы о ней рассказать…»
КАБАЛЬЕРО СО СТРИЖКОЙ ЕЖИКОМ
– Один вопрос, мэн. Скажите честно: на который час вам назначила встречу мадам Лонгстаф? – Типичный исполнитель музыки рэгги, сидевший, прислонясь к китайской ширме, оторвался от чистки ногтей и с подозрением смотрел на Нестора. – Только не говорите: на пять, – в голосе зазвучала угроза, – потому что в это время мадам примет меня. – Он ткнул длинным ногтем в грудь через расстегнутую, плотно облегающую рубашку. – Предупреждаю.
По выработанной месяцами привычке Карлос уставился на указанную часть анатомии. Повстречай он вновь этого типа, то узнал бы не по многочисленным спиралькам-косичкам и не по белоснежным зубам, контрастирующим с нездоровым обличьем, а по длинному ногтю.
– Моя очередь в пять часов, мэн, и ни минутой позже, мэн.
Нестор обворожительно улыбнулся и заверил чернокожего проходимца, что они не спешат, что им назначено на половину шестого и что причин для беспокойства нет, мэн.
Рэггист улыбнулся в ответ и уже хотел вернуться к прежнему занятию, как из комнаты мадам Лонгстаф вышел нервного вида господин, очевидно, перепутавший дверь в приемную с дверью, ведущей на улицу.
Мужчина остановился, озираясь. Сначала посмотрел в сторону элегантной дамы, затем в сторону той, что пыталась сохранить инкогнито, и явно испытал облегчение, убедившись, что они ему не знакомы. Присутствие исполнителя рэгги его тоже не взволновало, зато он заметно испугался, увидев Нестора, который вежливо произнес:
– Всего хорошего, сеньор Тоус.
Мужчина исчез за дверью так быстро, что Карлос запомнил единственную деталь его внешности: седые волосы, подстриженные ежиком.
– Терпение, Карлитос, – со вздохом проговорил Нестор, имея в виду скорее всего не молниеносное появление и исчезновение «ежика», а неспешность, с которой пророчествовала мадам Лонгстаф. Часы показывали без четверти шесть. – Надо иметь терпение.
В наступившей тишине Карлос припомнил слова друга, сказанные в тот памятный вечер:
– …Да, да… Все, что ты мне рассказал, очень романтично. – Вишни в коньяке заметно усилили акцент Нестора. – Однако учти: переживать по поводу мифической женщины, влюбляться в призрак, выискивать заветные черты в чужих лицах – ненормально и непрактично. Послушай меня, Карлетто, есть другое, гораздо более здравое объяснение того, что с тобой происходит. Подобное наваждение – это предчувствие будущего, понимаешь? Девушка с портрета не имеет к тебе никакого отношения, ее нет, а если и была, то к настоящему времени умерла или в лучшем случае стала старушкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29