Душан. Гость пробудет у нас два-три дня.
Арса. Вот и хорошо! Мы всегда рады гостям. А вы, наверное, и школьные товарищи?
Душан. Да, и притом хорошие товарищи.
Арса. Вы белградец?
Душан. Нет. Влайко родом из Ягодины.
Арса. Вот как?
Вичентие. Из Ягодины?
Дамнянович. Да.
Вичентие. А как, вы говорите, вас зовут?
Душан. Влайко Мицич.
Вичентие. Да вы, никак, сын Йованче Ми-цича?
Дамнянович (немного смутившись). Э… да, его сын.
Душан Да, да, Влайко его сын.
Арса. Ты сын Йованче?
Дамнянович (с еще большим замешательством). Да.
Арса. Сын Йованче?
Вичентие. Ты смотри, сын Йованче!
Арса. Что творится! Кто бы подумал! Да Йованче мой лучший друг! (Обнимает Дамняновича.) Поди, поди сюда, я обниму тебя, как собственного сына.
Вичентие (отнимает его у Арсы и тоже обнимает). О господи, сын Йованче, сын моего лучшего друга.
Арса. Ну что ты скажешь, разве это не судьба! Да знаешь ли ты, что я и Йованче братья, братья, а не кто-нибудь. (Отнимает его у Вичентие и обнимает.)
Вичентие. Давно я так не радовался. Бог мой, словно самого Йованче увидел. (Отнимает его у Арсы и обнимает.)
Арса. Смотри, смотри, ну не судьба ли это! Давно я не видел Йованче. Ты у него который ребенок?
Дамнянович (в полном замешательстве). Кто… я?
Душан. Единственный. Представьте, он у отца один.
Вичентие. Один? Как же так, у него было много детей. Семь, кажется.
Арса. Что ты, семь, у него было девять детей.
Вичентие. Семь, я тебе говорю: три дочери и четыре сына.
Арса. А я говорю девять: три дочери и шесть сыновей. (Дамняновичу.) А ну, скажи, сколько у него было детей, девять ведь?
Вичентие. Или семь?
Дамнянович (не зная, что ответить). У него… у него это… то есть… у него не было ни семи, ни девяти детей, а восемь… да, нас было восемь.
Арса. Четыре дочери и четыре сына.
Вичентие. Три дочери и пять сыновей, не правда ли?
Дамнянович. Нет, что вы. У него было три сына и пять дочерей.
Вичентие. Ну, хорошо, столько детей – и вдруг оказывается, что ты у него один. А куда делись остальные?
Дамнянович (в полном замешательстве). Не знаю.
Арса. Как, не знаешь?
Душан (спасая положение). Прошу вас, пощадите его, не спрашивайте об этом! Вы видите, он так потрясен, что не может вам ответить. Пощадите его, случилась большая семейная трагедия. Все его братья и сестры умерли, всё умерло.
Арса. Боже мой, что творится.
Вичентие. Неужели, столько детей?
Душан. Да, все умерли, один он у отца остался.
Арса. Вечная им память!
Вичентие. Как жаль, что мы об этом ничего не знали.
Мария. Да оставьте вы ребенка в покое. Совсем замучили своей жалостью. Поговорите о чем-нибудь другом.
Арса. И верно. Что сделал Йованче с тем участком, который возле станции?
Дамнянович. С тем, который возле станции? Ах да… продал, в прошлом году продал.
Арса. Как это в прошлом году продал, когда еще семь лет назад государство реквизировало у него этот участок для железной дороги?
Дамнянович. Да, этот участок реквизировали.
Арса. А заплатили ему?
Дамнянович. Да, заплатили в прошлом году.
Вичентие. Да не может быть. Государство возвратило ему этот участок еще…
Арса. Да, возвратило, мне он тоже так говорил.
Дамнянович. Да, этот участок ему возвратили.
Вичентие. Скажи, пожалуйста, а что случилось с тем Ристичем, который судился с Йованче? Что, он жив еще?
Дамнянович. Ристич?
Арса. Да, тот, который был кметом?
Дамнянович. А, этот! Умер три года назад.
Вичентие. Постой, да я его в прошлом году видел!
Дамнянович. А, тот… Да, он жив, совершенно жив.
Арса. А я слышал, что он умер два месяца назад.
Вичентие. Да, я даже читал об этом в газетах.
Дамнянович. Ах, вы про того Ристича спрашиваете? Он умер.
Душан. Ну что вы его мучаете? Спрашиваете о таких печальных вещах. Разве вы не видите, как он потрясен! На него это так действует, что он не может вам как следует ответить. Оставьте эти разговоры, пощадите его.
Мария. Да, да, оставьте ребенка в покое. Идемте в дом, уже полдень. Прошу вас!
Арса (хватая Дамняновича под руку). Идем со мной. Теперь я тебя от себя не отпущу. Ты мне словно родной сын!
Вичентие (хватая его под руку с другой стороны). Хорошо, брат, словно самого Йованче увидел! (Ведя Дамняновича под руки, они уходят.)
Душан (идет вслед за ними). О господи! И как нам только в голову пришло именно это имя!
Занавес
Действие второе
Комната в доме с открытой террасой, над которой виден тент.
I
Дамнянович, Зорка.
Зорка (сидит за столом с книгой стихов Дамняновича). Вот послушайте еще это:
К тебе печаль еще не прикасалась,
Ты не раба ее, о вольная душа,
Пой песню счастья, прочь прогнав усталость,
Пой и люби – ведь жизнь так хороша.
И пей любовь из чашечки цветочной,
С которой жизнь еще пыльцы не отрясла.
Пусть сны счастливые придут из тьмы полночной,
Чтоб жизнь твоя была безоблачна, светла!
Дамнянович (сидит за тем же столом, куря сигарету). Вы читаете эти стихи с большим чувством.
Зорка. А разве можно их читать иначе?
Дамнянович. Конечно нет, но вы читаете их с такой страстью, как будто говорите о своих собственных чувствах.
Зорка. Да, это верно. В каждом стихотворении, в каждой строке, в каждом слове здесь я встречаю свое чувство.
Дамнянович. Если б вы знали, как вы меня осчастливили этими словами!
Зорка (немного удивленно). Осчастливила?
Дамнянович. Разве не счастье встретить душу, способную понять ваши чувства; встретить душу, считающую эти чувства своими; душу, которая говорит: что чувствуешь ты, то чувствую и я.
Зорка (очень смущена). Но?…
Дамнянович (отступая). Ах, да… вам странно, что я так говорю… Да, это действительно странно; надо признаться, что это странно, но, видите ли, я испытываю те же чувства, что и вы… и я…
Зорка. И вы любите эти стихи так же, как и я, да?
Дамнянович. Люблю ли я их? Да, они – выражение моих собственных чувств, они – слово моей души, они…
Зорка (радостно всплеснув руками). Ах, как я рада! Как хорошо, что я встретила человека, который понимает их точно так же, как и я. Мы будем читать их вместе, целыми днями. Хотите? Раньше мне было не с кем, я читала их одна, даже пряталась иногда, чтобы почитать, а то надо мной смеялись.
Дамнянович. Смеялись?
Зорка. Не то чтобы смеялись, а так, делали замечания… что я не могу расстаться с этой книгой. Знаете, я даже сплю с ней.
Дамнянович (восхищенный). Спите! И сны, конечно, видите?
Зорка. Разумеется.
Дамнянович. Какие?
Зорка. Я всегда перед сном читаю это стихотворение. (Перелистывает книгу.) Вот оно:
Я бы хотел стать твоим сном,
Чтобы и ночью меня не забыла.
Чтобы заря, занявшись за окном,
Светлой улыбкою нас разбудила.
Дамнянович А затем?
Зорка. А затем… затем жду, чтобы меня улыбкой заря будила.
Дамнянович. А до этого, до того, как проснетесь?
Зорка. До этого? Я же вам сказала. Сплю и вижу сны.
Дамнянович. А что вы видите во сне?
Зорка. Разве я должна вам все говорить. Угадайте что-нибудь и сами.
Дамнянович. Может быть, вы его видите?
Зорка. Кого?
Дамнянович. Кого? Да этого поэта, Дамняновича?
Зорка. Да… я вижу его во сне… очень часто… всегда вижу.
Дамнянович. Скажите, как он выглядит, каким вы его видите во сне? И…
Зорка. Точно таким, каким я себе его представляю.
Дамнянович. А каким вы его себе представляете? Скажите мне, прошу вас, каким вы его представляете? Меня это страшно интересует: каким вы представляете себе Дамняновича?
Зорка. А почему это вас так интересует?
Дамнянович. Да как же это может меня не интересовать. Он, знаете… я действительно… то есть он мой самый лучший друг. Мы с ним неразлучные друзья, одна душа и одно тело… то есть… мы одно тело и две души… то есть… Черт меня побери, совсем запутался!
Зорка. Так вы хорошо знаете Дамняновича?
Дамнянович, Конечно. Лучше меня его никто не знает.
Зорка. Ну, тогда скажите, как он выглядит?
Дамнянович. Э, нет! Сначала вы скажите, каким вы его представляете.
Зорка. Я?… Я его представляю… как вам сказать… он для меня человек не обыкновенный.
Дамнянович. Как так?
Зорка. Так, он не может быть обыкновенным человеком.
Дамнянович. Вы думаете о нем, как о поэте, но в жизни он такой же человек, как и всякий другой.
Зорка. Нет, нет, нет! Он, который пишет такие прекрасные стихи, не может быть обыкновенным человеком.
Дамнянович. Но вы ошибаетесь, поэт тоже обыкновенный человек.
Зорка. Может быть. Может быть, поэт вообще, но он, Дамнянович? Нет! Я и других поэтов читала, правда, не столько раз, но читала. Они могут быть обыкновенными людьми, но Дамнянович… он не может быть обыкновенным человеком.
Дамнянович. А если бы он все-таки был обыкновенным человеком?
Зорка. Если бы был… если бы он был… я его больше не любила бы… то есть… (Смущается.)
Дамнянович (быстро встает). Как?… Следовательно, он… Вы его любите?
Зорка. Нет, но… прошу вас, я сказала ерунду, я люблю его стихи и… как вам сказать… не знаю! Об этом мы поговорим в следующий раз! (Убегает, забыв па столе книгу.)
II
Дамнянович один.
Дамнянович. Стихи мои! (Быстро берет книгу и целует ее.) Вы нашли себе пристанище в самой лучшей на свете душе. Смотри, смотри! (Перелистывает.) Это подчеркнула… и это… и это… это подчеркнула дважды. (Читает.)
Я в душу твою вдохнуть бы хотел
Души своей пылкой жар;
Им я живу, им я дышу,
Им вдохновленный, стихи я пишу.
То, что в минуту вдохновенья я написал на бумаге только как стихи, как мертвые стихи, живет, становится явью. Это поэзия в жизни!
III
Душан, Дамнянович.
Дамнянович (входящему Душану). Что, была сегодня почта?
Душан. Да.
Дамнянович. От Драгиши нет ничего?
Душан. А ты ему говорил, чтобы он писал на мой адрес?
Дамнянович. Да.
Душан. Тебе есть письмо. Его принес специальный посыльный из города. (Протягивает ему письмо.)
Дамнянович. Это, наверное, от матери. (Распечатывает письмо и читает про себя.) Мать спрашивает, нельзя ли ей прийти повидать меня. А прошел всего день с тех пор, как мы расстались!
Душан. Пусть приходит, конечно, пусть приходит. Может быть, это неосторожно? Письмо адресовано на твое настоящее имя.
Дамнянович. Нет. Тот. кто его принес, не посыльный, а мой родственник.
Душан. И все же нужно быть осторожнее.
Дамнянович. Ты думаешь, ей можно написать, чтобы она пришла?
Душан. Конечно. Почему бы ей не прийти!
Дамнянович. Да, но понимаешь, что получится из-за этой перемены имени, если она придет?
Душан. Мы ей все объясним.
Дамнянович. Я напишу, чтобы она приходила только в случае крайней необходимости, если надо будеть что-нибудь сообщить? Ведь она подала просьбу о помиловании. А мой родственник все еще ждет?
Душан. Да, он ждет ответа.
Дамнянович. Идем, дадим ответ. (Уходят.)
IV
Арса, Вичентие.
Снаружи слышится шум и спор; входят оба, неся удочки и жестяные коробки с червями.
Вичентие (бросает жестянку с червями). Это твои черви, твои! Из твоего виноградника, возьми их! Но больше я с тобой никогда не буду ловить рыбу.
Арса. При чем тут черви! Ты скажи, почему вдруг я оказался виноватым в том, что мы ничего не поймали?
Вичентие. Почему? Да потому, что ты не знаешь самого основного правила рыбной ловли: ты не умеешь молчать. Только мой поплавок начнет шевелиться, ты обязательно должен заговорить.
Арса. Не должен, но…
Вичентие. Конечно, не должен, а тебе хочется. Разве ты должен беспрестанно меня расспрашивать о моей женитьбе даже тогда, когда поплавок заиграет? Ох, ноги озябли, и все зазря. Ну, берегись теперь у меня. Нет, я обязательно должен жениться.
Арса. Хорошо, Вичентие, женись. Но я хотел с тобой кое о чем поговорить. Понимаешь, я отец, и потому должен обо всем думать. А ты мой друг и, так сказать, родственник, пусть не близкий, но более близких родственников у меня нет.
Вичентие (ставя удочку). Знаю, что нет, у меня тоже нет. Ладно, что ты мне хочешь сказать? Вот, говори сейчас, здесь, в комнате, где ничто не мешает, а не на рыбной ловле.
Арса. Видишь ли… как тебе сказать?… Знаешь, как это бывает, когда у человека есть родственник… Мы на тебя рассчитывали. Ты, так сказать, обещал нам помочь, когда мы будем выдавать Зорку.
Вичентие. Так, ну и что?
Арса. Ну да, я не говорю, что ты обязан, но больше как родственник…
Вичентие. Что, как родственник?
Арса. Я хочу сказать, что тут дело не в обязанности. Дело вот в чем, и прошу выслушать меня хорошенько. Тут, видишь ли, все дело в судьбе, только в судьбе… Как раз и сын Йованче приехал к нам в гости…
Вичентие. Сын Йованче? Это ты, Арса, верно говоришь. Это очень умно. И мне он кажется славным малым.
Арса. И притом из хорошего дома. Ты же знаешь, Йованче на хорошем счету, а сын его уже закончил учение.
Вичентие. Прекрасно тебя понимаю. Это очень удобный случай. Если ты спрашиваешь меня, то и я тебе, Арса, тоже советую…
Арса. Как я рад, что ты со мной согласен. Сейчас я тебе скажу, что я уже сделал.
Вичентие. Что?
Арса. Я утаил это даже от Марии, а тебе скажу. Как только я увидел сына Йованче, так, брат ты мой, сел и написал Йованче, как старому другу, письмо. Вичентие. Неужели ты ему написал? Арса. Я написал, что сын его у меня в гостях, что я принял его, как родного, а в конце пригласил самого Йованче. Я просил его приехать как можно скорее, ибо, написал я, у меня к нему важное, очень важное дело.
Вичентие. Когда ты написал?
Арса. Вчера, и письмо сразу же ушло с дневным поездом. Он его получил еще вчера вечером и мог бы приехать даже сегодня ночью, если бы успел на ночной поезд.
Вичентие. Приедет, я его знаю, он приедет; если не ночным, то сегодня дневным поездом.
Арса. Я ему такое письмо написал, что он немедленно должен выехать. Я даже думаю, что он мог приехать в Белград уже сегодня утром, поэтому-то я и хочу с тобой поговорить. Когда он приедет, встретим его хорошо, как старые друзья. Но, понимаешь, мне с ним об этом деле говорить неудобно. Мне, как отцу, неудобно навязывать своего ребенка, а вот если б это сделал ты как бы от себя, было бы прекрасно. А? Как ты думаешь?
Вичентие. Согласен, совершенно согласен. Тебе, как родителю, нехорошо об этом говорить. Об этом скажу ему я. Не беспокойся! Увидишь, каким я могу быть другом.
Арса. Знаешь, Мария против того, чтобы мы навязывали своего ребенка. Она хотела бы, чтоб все получилось так, словно сам Йованче пожелал это устроить.
1 2 3 4 5 6 7