И все-таки они стараются изображать из себя таковых. Эти люди так же достойны звания развратника, как я — звания художника. Тем не менее они считают себя бывалыми людьми и страшно важничают. Если можно прослыть бывалым, выпив сакэ в ресторане и сходив в дом свиданий, то тогда чем и я не художник? Любой невежественный провинциал намного выше этих тупых бывалых людей, точно так же как и любая ненаписанная картина превосходит мою мазню».Трудно согласиться с такого рода теоретизированием о бывалом человеке. А завидовать человеку, у которого жена гейша, не пристало учителю. Пожалуй, единственное, что здесь верно — это критический подход к своему творению.Однако, несмотря на то что хозяин правильно оценил свои возможности, ему не удалось окончательно избавиться от излишней самонадеянности. И через два дня, четвертого декабря, он сделал в дневнике еще одну запись:«Прошлой ночью мне приснилось, будто бы я решил, что из моей картины все-таки ничего не выйдет, и выбросил ее. Но кто-то подобрал картину, вставил в прекрасную рамку и повесил на стену. Потом вижу, будто я стою перед своей картиной в полном одиночестве и думаю: „Вот я и стал признанным художником! До чего же это приятно! Уж если мою картину повесили на стену, то она и вправду, наверное, хороша“. Но ночь прошла, рассвело, и с первыми лучами солнца я понял, что по-прежнему бездарен».Хозяин даже во сне не мог забыть о своей картине. Выходит, что художник не может стать даже бывалым человеком, одним из тех, кого называют «учеными мужами».На следующий день, после того как хозяину пригрезилась во сне картина, его навестил тот самый искусствовед в золотых очках. Он уже давно не навещал нас. Войдя в комнату, он прежде всего спросил:— Ну, как картина?— Я последовал твоему совету и все время старался рисовать с натуры, — с деланным спокойствием ответил хозяин. — И знаешь, рисуя с натуры, я, кажется, научился улавливать тончайшие оттенки в игре красок, замечать самые незначительные детали предметов. Раньше у меня этого не получалось. На Западе издревле уделяют большое внимание рисованию с натуры, потому-то там и достигли такого совершенства. О, великий Андреа дель Сарто!Казалось, хозяин совсем забыл о том, какую запись он сделал в дневнике всего несколько дней назад.Искусствовед засмеялся.— Ты знаешь, я все это говорил просто так. — И почесал затылок.— Что «это»? — воскликнул хозяин, все еще не замечая издевки.— Да о том самом Андреа дель Сарто, которым ты так восхищаешься. Я все это выдумал. Мне и в голову не приходило, что ты так серьезно относишься к занятиям живописью. — И, в восторге от своей выдумки, он громко захохотал: — Ха-ха-ха!Я был на галерее, слышал весь этот разговор и никак не мог себе представить, какая запись появится в дневнике сегодня.Искусствовед любил пошутить, и для этого он прибегал к самым невероятным уловкам.Кажется, ему было невдомек, что разговор об Андреа дель Сарто проник в самые сокровенные уголки души моего хозяина, и он с самодовольным видом произнес:— До чего бывает комично, когда человек всерьез принимает шутку. Люблю посмеяться. Недавно я сообщил одному студенту, что Николас Никклби [10] посоветовал Гиббону не писать его «Историю французской революции», которая является величайшим произведением того времени, на французском языке, и книга была издана на английском. У этого студента чертовски хорошая память, и до чего же было забавно, когда он серьезно, слово в слово, повторил это на заседании Общества японской литературы. На заседании присутствовало около ста человек, и ни у кого не возникло даже тени сомнения. А вот еще один любопытный анекдот. Недавно в присутствии известного литературоведа зашла речь об историческом романе Гаррисона «Теофано». Я возьми да и скажи, что из всех исторических романов этот самый лучший, что особенно сильно написан эпизод, в котором говорится о смерти героини, от него веет чем-то демоническим. Так этот самый достопочтенный господин — он сидел как раз напротив меня — нет чтобы сразу признаться, что, мол, «не знаю», «не читал», стал говорить: «Да, да, это поистине великолепное место». Ну, я сразу же понял, что он, подобно мне, не читал этого романа.У моего нервного впечатлительного хозяина глаза полезли на лоб:— Ну, а если ты скажешь что-нибудь просто так наобум, а твой собеседник читал об этом. Что тогда?По— видимому, он считает, что вообще-то людей дурачить можно и неудобно бывает лишь тогда, когда тебя уличат во лжи.Искусствовед, нисколько не смутившись, ответил:— В таком случае бывает достаточно сказать, что спутал с какой-нибудь другой книгой или еще что-нибудь в этом роде. — И захохотал.Хоть этот искусствовед и носит очки в золотой оправе, характером своим он очень походит на Куро. Хозяин молча курил, пуская кольца дыма, а выражение его лица как бы говорило: «Ну, сам-то я на такую дерзость ни за что бы не решился». В веселых глазах гостя угадывался ответ: «В таком случае тебе и рисовать нельзя». Вслух же он сказал:— Однако шутки шутками, а живопись действительно очень сложная штука. Говорят, что Леонардо да Винчи заставлял своих учеников срисовывать пятна со стен храмов. Попробуй сам, когда идешь в уборную, повнимательнее присмотреться к стенам, на которых проступают пятна от сырости. Тогда увидишь, какие великолепные узоры рисует природа. Попробуй тщательно их срисовать, должно получиться что-нибудь интересное.— Ты опять, наверное, меня обманываешь.— Нет, нет, уж это-то правда. И потом, разве не оригинальная мысль? Как раз в духе да Винчи.— И верно, оригинально, — уже наполовину сдавшись, сказал хозяин. Но переносить свою студию в уборную он, кажется, пока не собирался.Вскоре после этого разговора я встретился с Куро. Он стал прихрамывать на одну лапу, его когда-то лоснящаяся шкурка потеряла свой блеск и облезла. Глаза, прежде казавшиеся мне прекраснее янтаря, гноились. Но самое главное — он утратил былую бодрость духа и здорово исхудал. А когда при последней нашей встрече среди чайных кустов я спросил его: «Как поживаешь, Куро?» — он ответил:— Я по горло сыт и хориной вонью, и коромыслом хозяина рыбной лавки.Сквозь ветви сосны было видно, как тихо, словно обрывки древних снов, на землю падают красные листья всевозможных оттенков, а розовые кусты дикорастущего чая, которые когда-то осыпали нас своими лепестками, стоят совсем голые. Наступила зима, дни пошли на убыль, в ветвях деревьев постоянно шумит ветер. И я уже не сплю подолгу на галерее.Хозяин каждый день ходит в школу, а вернувшись домой, сразу же запирается в кабинете. Когда у него кто-нибудь бывает, он говорит, что ему надоело быть учителем. Рисует он теперь тоже редко. Как-то он сказал, что диастаза Така ему мало помогает, и совсем бросил ее пить. Дети, слава богу, все время ходят в детский сад. Придя домой, они поют, играют в мяч, иногда таскают меня за хвост. Кормят меня теперь гораздо хуже, не растолстеешь. Только благодаря своему хорошему здоровью я до сих пор не умер, но крыс все-таки не ловлю. И продолжаю ненавидеть служанку. Имени у меня по-прежнему нет. Но мало ли чего можно захотеть! Видно, так и придется мне прожить всю свою жизнь в доме этого учителя безымянным котом. Глава II В начале этого года мне удалось немного прославиться, и как хорошо, что теперь я, простой кот, могу хоть чуточку задрать нос.В новогоднее утро хозяин получил открытку. Это было поздравление от какого-то художника, его товарища. Сверху открытка была красной, а снизу — темно-зеленой. Посередине же пастелью было изображено какое-то скорчившееся животное.Хозяин заперся в кабинете и долго вертел открытку в руках, — то так на нее поглядит, то этак, а потом изрек: «Какой приятный цвет». «Пора бы кончать, сколько же можно восхищаться», — подумал я, но он снова и снова принимался разглядывать ее. Извиваясь всем телом, он то вытягивал руку и смотрел на открытку издалека, как смотрят старики в гадательные книги, то поворачивался к окну и подносил ее к самому носу. А я сидел на его трясущихся коленях и думал: «Скорее бы это кончилось, а то я, чего доброго, и свалиться могу, уж очень он разошелся». И тут хозяин тихо спросил: «А что же, собственно говоря, на ней нарисовано?» Цветом-то открытки он восхищался, а вот какое животное на ней изображено, он так и не понял и теперь, кажется, ломает над этим голову. «Неужели такая непонятная открытка», — подумал я и, деликатно приоткрыв глаза, взглянул на нее — несомненно, это был мой портрет! Навряд ли рисовавший его человек подражал подобно хозяину Андреа дель Сарто, но он был настоящим художником, и поэтому все в портрете было правильно — и очертания тела и окраска. Нарисовано было так здорово, что всякий, кто взглянет на открытку, сразу же скажет: «Ну конечно, это кот». А если у этого человека мало-мальски опытный глаз, ему стало бы ясно, что это не просто какая-то кошка, а именно я. Ломать голову над такой очевидной вещью — за одно это человек достоин жалости. Если бы я умел говорить, я бы сказал ему, что на открытке нарисован мой портрет. Да ладно уж, пусть он не узнает, что это именно мой портрет, лишь бы понял, что на открытке изображен кот, а не что-нибудь другое. Но люди — это такие существа, которым не дано понимать наш кошачий язык, и, как ни жаль, я ничем не мог ему помочь.Хотелось бы обратить внимание читателей на то, что, к сожалению, у людей издавна повелось по любому поводу без всякого зазрения совести говорить обо мне пренебрежительно: «Кот, кот». Среди таких, как, скажем, учителя, которые, не замечая собственного невежества, ходят с самодовольным видом, существует представление, что из отходов, которые остались после производства человека, изготовили лошадей и коров, а уж из коровьего и лошадиного помета сделали кошек, но со стороны это кажется нелепостью. Ведь даже кошку так просто — тяп да ляп — не сделаешь. Стороннему наблюдателю может показаться, что кошки, все без исключения, не имеют своих индивидуальных, характерных особенностей, но стоит ему поближе познакомиться с кошачьим миром, и он увидит его во всей сложности и многообразии, а сказанные о людях слова: «Сто голов — сто умов» — в полной мере применимы к нам. Кошки отличаются друг от друга и выражением глаз, и формой носа, и цветом шерсти, и походкой. У всех кошек и усы растут по-разному, и уши торчат по-особому, не говоря уже о хвостах. Что ни возьми: красоту и уродливость, симпатии и антипатии, искушенность и неискушенность в жизни — во всех случаях можно сказать лишь одно: «Бесконечное разнообразие». И все же, несмотря на то что кошки отличаются друг от друга своими ярко выраженными особенностями, люди, к сожалению, этого не замечают, они не различают нас даже по чисто внешним признакам, не говоря уже о характерах. Еще бы, ведь они только и говорят что о росте, прогрессе и еще о чем-то, а поэтому их глаза постоянно устремлены в небо.С давних пор существует поговорка: «Свой своего разумеет», поэтому на моти есть мотия [11], а на кошачьи дела — кошка, и когда речь заходит о кошках, то никому, кроме самих кошек, этого не понять. Людям же, как бы далеко они ни ушли в своем развитии, это не под силу. Более того, если говорить правду, им трудно понять кошек еще и потому, что они далеко не так умны, как думают сами. А о таких, как мой хозяин, который не отличается состраданием к людям, и говорить не приходится, ведь он не понимает даже того, что полное взаимопонимание — непременное условие любви. Спрятался как упрямая улитка в своем кабинете и носа оттуда не кажет, словом ни с кем не перемолвится. Поэтому бывает весьма забавно смотреть, когда он делает вид, словно нет в мире более мудрого человека, чем он. А он вовсе и не мудр. Доказательством этому может служить хотя бы то, что он, разглядывая мой портрет, так ничего в нем и не понял. Однако он счел необходимым напустить на себя важность и гордо изрек бессмысленную фразу: «Здесь, очевидно, нарисован медведь, поскольку наступил второй год войны с Россией».Так размышлял я, лежа с закрытыми глазами на коленях у хозяина, как вдруг явилась служанка и подала хозяину еще одну открытку. На этой открытке были изображены сидящие за столом четыре кошки заморской породы. В лапах у них карандаши, перед глазами раскрытые книги. А еще одна кошка отплясывала на углу стола европейский вариант кошачьего танца «Ты говоришь, что я кошка». Вверху чернела сделанная японской тушью надпись: «Я — кот», а справа было даже написано хайку: О первый день весны,Когда читают кошки книгиИ пляшут вволю. Эту открытку прислал бывший ученик хозяина, и хотя смысл ее можно было уразуметь с первого взгляда, мой глупый хозяин все еще, кажется, ничего не понимал, он только покачал головой и промолвил: «Как, разве сейчас год кошки?» Видимо, до него пока не дошло, что я так прославился.А служанка тем временем принесла третью открытку, на этот раз без картинки. В ней говорилось: «Поздравляю с Новым годом», а сбоку была сделана приписка: «Покорнейше прошу извинить за беспокойство, но если вас не затруднит, то будьте любезны передать привет Вашему коту». Даже хозяину, как бы он ни был глуп, станет понятно, когда написано так прямо. Наконец-то он, кажется, сообразил, в чем тут дело, и с возгласом удивления обратил взгляд в мою сторону. Выражение глаз у него в эту минуту было необычным, и мне показалось, что в них промелькнуло даже некоторое уважение. «Да это и понятно, — подумал я, — еще бы, ведь только благодаря мне мой доселе безвестный хозяин вдруг удостоился такой чести».Как раз в эту минуту зазвенел колокольчик на воротах: «динь, динь, ди-и-инь». Гости, наверное. Пусть служанка или еще кто-нибудь встретит их. Я решил выходить, только когда приходит Умэко из закусочной, и поэтому продолжал спокойно сидеть на коленях у хозяина. А тот смотрел в сторону прихожей с таким беспокойством, словно оттуда вот-вот должен появиться, ну, скажем, ростовщик. Казалось, ему очень неприятно принимать гостей и распивать с ними сакэ. Если бы у человека была только такая странность, то лучшего бы и желать не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10