-- воскликнул дядя Оскар.
-- Мастер Поль предлагает вам стать партнером, сэр, простите меня грешного, что советую, но я б на вашем месте согласился.
Оскар Кроссуэл задумался.
-- Я хочу взглянуть на деньги,-- сказал он.
Они вернулись домой, и Бассет в самом деле принес в беседку тысячу пятьсот фунтов. Двадцать фунтов они оставили у Джо Гли, на счете при тотализаторе.
---.Понимаешь, дядя, когда я уверен, у нас все в порядке! И мы не глядя ставим на все деньги. Верно, Бассет?
-- Верно, мастер Поль.
-- А когда ты уверен?-- смеясь, спросил дядя Оскар.
-- О, иногда я совершенно уверен, ну, как с Даффодилом!-- воскликнул мальчик.-- Иногда у меня есть предположение, а иногда и предположения нет, правда, Бассет? И тогда мы осторожны, потому что почти всегда проигрываем.
-- Ясно, ясно! А когда ты уверен, как с Даффодилом, почему ты уверен, сынок?
-- Ну, я не знаю,-- смутился мальчик.-- Просто уверен, вот и все.
-- Ну точно кто шепнул ему с небес, сэр,-- снова подсказал Бассет.
-- Должно быть, так и есть,-- согласился Оскар.
И стал их партнером. А когда подошли следующие скачки, "Лиджер", Поль был "уверен", что победит Веселая Искорка, лошадь ничем не примечательная. Мальчик настоял, чтобы на Искорку за него поставили тысячу фунтов. Бассет отважился на пятьсот, а Оскар Кроссуэл -- на двести. Веселая Искорка пришла первой, и выигрыш платили десять к одному. Поль получил десять тысяч.
-- Видите,-- сказал он.-- Я был совершенно уверен.
Даже Оскар Кроссуэл выиграл две тысячи.
-- Послушай, сынок,-- сказал он.-- Мне от всего этого как-то не по себе.
-- Ну что вы, дядя! Я теперь, наверное, долго не буду уверен.
-- А что ты собираешься делать с деньгами?-- спросил Оскар.
-- Да я,-- начал мальчик,-- затеял все это ради мамы. Она сказала, что ей не везет, потому что не везет папе, и я подумал, если повезет мне, может, он перестанет шептаться.
-- Кто перестанет шептаться?
-- Наш дом. Я ненавижу его за этот шепот.
-- Что же он шепчет?
-- Ну . . . Ну . . .-- Мальчик заволновался.-- Не знаю я. Но у нас всегда не хватает денег, понимаете, дядя.
-- Да, сынок.
-- Маме все время присылают счета.
-- Да, к сожалению, это так.
-- И тогда в доме словно кто-то начинает шептать, а то и смеется у тебя за спиной. И так страшно, так страшно! Вот я и подумал, если мне повезет . . .
-- Ты сможешь покончить с этим,-- продолжил за него дядя.
Большие синие глаза мальчика холодно блеснули, и он не прибавил больше ни слова.
-- Ладно!-- воскликнул дядя.-- Что же нам делать?
-- Я не хочу, чтобы мама узнала, что мне везет,-- сказал Поль.
-- Но почему?
-- Она запретит мне.
-- Не думаю.
-- Нет, дядя!-- Лицо мальчика исказилось.-- Я не хочу, чтобы она узнала.
-- Хорошо, сынок! Устроим все без ее ведома.
И они все легко устроили. Полю посоветовали передать пять тысяч фунтов дяде, который отдал деньги адвокату их семьи, а тот должен был сообщить матери Поля, что один из родственников передал в его руки пять тысяч фунтов и в течение пяти лет в каждый ее день рождения она будет получать по тысячу фунтов.
-- Итак, в течение пяти лет она будет получать в подарок по тысяче фунтов. Надеюсь, это не станет для нее новым испытанием.
День рождения у матери был в ноябре. Дом "шептался" как никогда, и Полю, несмотря на везенье, стало невыносимо. Ему страстно не терпелось увидеть, как мать примет письмо, то, что придет в день рождения и сообщит ей о тысяче фунтов.
Теперь, если только в доме не было гостей, Поль садился за стол вместе с родителями -- он уже вышел из-под опеки няни. Почти каждый день мать ездила в город. Оказалось, ей прекрасно удаются, эскизы тканей и мехов, и она тайком работала в студии своей подруги, та была главной художницей у ведущих модельеров. Мать Поля рисовала для газетных реклам фигуры дам в мехах, в шелковых платьях с блестками. Ее подруга зарабатывала в год несколько тысяч фунтов, а мать Поля -- всего несколько сотен и, конечно, снова была недовольна. Ей так хотелось быть хоть в чем-нибудь первой, но никак не удавалось, даже в рисунках для рекламы.
Утром в свой день рождения мать Поля спустилась к завтраку. Мальчик не сводил с нее глаз, пока она просматривала почту. Он знал, как выглядит письмо адвоката. Мать читала это письмо, и лицо ее каменело. А затем приняло холодное, решительное выражение. Она спрятала письмо под остальные письма и ни словом о нем не обмолвилась.
-- Мама, у тебя сегодня в почте не было ничего приятного?-- спросил Поль.
-- Ничего стоящего,-- холодно, рассеянно ответила мать.
И, не прибавив ни слова, уехала в город.
А днем появился дядя Оскар. Он рассказал, что его сестра долго беседовала с адвокатом -- выясняла, нельзя ли получить все пять тысяч сразу, ей надо расплатиться с долгами.
-- Как же нам быть, дядя?-- спросил Поль.
-- Как ты решишь, так и будет, сынок.
-- Пусть берет все! Мы еще раздобудем,-- решил мальчик.
-- Что, малыш, лучше одна птичка в руках, чем две в кустах?
-- Я обязательно угадаю на "общенациональных", или "линкольнширских", или на "дерби". Обязательно угадаю, хотя бы на одних,-- заверил Поль.
Итак, дядя Оскар подписал бумаги, и мать Поля получила все пять тысяч фунтов. И тут произошло нечто удивительное. Голоса в доме словно обезумели, хор лягушек в весенний вечер, да и только. Разумеется, в доме появилась новая мебель, а к Полю стали ходить учителя. И будущей осенью он действительно поступил в Итон, школу, которую кончал его отец. Зимой в доме всегда были цветы, и расцвела та роскошь, к которой была приучена мать Поля. И все же из-за веток мимозы и цветов миндаля, из-за груды переливающихся диванных подушек голоса в доме заливались и вопили: "Нужны деньги! Нужны деньги! Теперь, те-е-перь нужно еще больше денег! Еще больше! Еще больше!"
Поль приходил в ужас. Он изучал в это время с домашними учителями латынь и греческий. Но самые напряженные часы он проводил теперь с Бассетом. Прошли общенациональные скачки. Поль не был "уверен" и проиграл сто фунтов. Близилось лето, он мучительно ждал "Линкольна". Но и на "Линкольне" он не был "уверен" и проиграл пятьдесят фунтов. Мальчик бродил отрешенный, взор его блуждал, казалось, в нем вот-вот что-то взорвется.
-- Брось! Не стоит так волноваться!-- уговаривал его Оскар.
Но мальчик, похоже, и не слышал, что говорил ему дядя.
-- Я должен угадать на "дерби"! Я должен угадать на "дерби"!-- твердил Поль, и его огромные синие глаза светились безумным блеском.
Мать заметила, что с мальчиком творится что-то неладное.
-- Тебе надо поехать к морю. К чему эти ожидания? Лучше поехать к морю. Да, пожалуй, так будет лучше,-- сказала она, озабоченно глядя на сына и чувствуя непривычную тяжесть на сердце.
Мальчик устремил на нее блуждающий взгляд.
-- Я никак не могу уехать до начала "дерби", мама!-- вскричал он.-Никак не могу.
-- Но почему?-- Когда она кому-либо возражала, голос ее был тверд.-Почему? Ты же сможешь приехать на "дерби" с дядей Оскаром, если все дело в этом. Нет никакой нужды ждать здесь. И к тому же ты, по-моему, слишком много думаешь о скачках. Это дурной знак. В моей семье многие были игроками, когда ты вырастешь, поймешь, сколько это нам принесло несчастья. Ты уж мне поверь. И если ты не пообещаешь мне быть благоразумным -- поехать к морю и забыть о скачках, придется просить дядю Оскара не говорить с тобой больше о них и рассчитать Бассета. Ты же комок нервов!
-- Я сделаю все, что захочешь, мама, только не отсылай меня отсюда до конца "дерби".
-- Откуда не отсылать? Из нашего дома?
-- Да,-- ответил Поль, не отводя взгляда.
-- Но почему, странный ты мальчик, откуда вдруг такая привязанность к этому дому? Вот уж не думала, что ты его любишь.
Поль, молча, пристально смотрел на мать. У него была тайна тайн, которую он не поверял даже Бассету и дяде Оскару.
Мать постояла в грустном раздумье, потом сказала:
-- Что ж, раз не хочешь, можешь не ехать к морю до конца "дерби". Но обещай не доводить себя до нервного расстройства, обещай, что не будешь так много думать о скачках и всяких там результатах, как ты их называешь.
-- Нет,-- задумчиво откликнулся мальчик.-- Я не буду о них много думать. Ты не волнуйся. Я бы не стал на твоем месте волноваться, мама.
-- Интересно, что б мы стали делать,-- сказала мать,-- будь ты на моем месте, а я -- на твоем.
-- Но тебе не надо волноваться, мама, поверь мне,-- повторил мальчик.
-- Как я хотела бы поверить в это!-- сказала она устало.
-- Это так, поверь. Я хочу сказать, ты должна поверить, что не надо волноваться.
-- Должна? Что ж, посмотрим.
Тайной тайн Поля был его деревянный конь, тот, у которого не было клички. С тех пор, как мальчик вышел из-под опеки няни и гувернантки, он перенес коня наверх в свою комнату.
-- Право, ты слишком большой для коня-качалки!-- увещевала Поля мать.
-- Понимаешь, мама, пока у меня нет "настоящего коня, пусть будет хоть какой-нибудь ненастоящий,-- схитрил мальчик.
-- Он тебе нужен для компании?-- рассмеялась мать.
-- Да! Он очень хороший, и мне всегда с ним весело.
И вот этот конь с облупившимися боками застыл горделиво в спальне Поля.
До начала "дерби" остались считанные дни, и мальчик становился все возбужденней. Он едва держался на ногах, взгляд его блуждал, он почти не слышал, когда к нему обращались. А его мать то и дело охватывали необъяснимые приступы тревоги. По временам тревога становилась почти нестерпимой. Женщине хотелось броситься к сыну, убедиться, что ему ничто не угрожает.
За два дня до "дерби" мать была на званном вечере в городе, и там ее вдруг снова охватила тревога за сына, ее первенца; сердце сжалось, и она едва могла говорить. Она попыталась бороться с этим сильным, неодолимым чувством, потому что верила в здравый смысл. Но это оказалось выше ее сил. Ей уже было не до танцев, и она спустилась вниз позвонить домой. Гувернантка была безмерно удивлена и встревожена ночным звонком.
-- Мисс Уилмот, с детьми все в порядке?
-- Разумеется.
-- А Поль? Как он?
-- Когда ложился спать, все было прекрасно. Подняться посмотреть?
-- Нет!-- сказала мать Поля решительно.-- Не надо! Не надо его беспокоить. Все в порядке. Идите ложитесь. Мы скоро вернемся.
Ей не хотелось нарушать уединение сына.
-- Хорошо,-- ответила гувернантка.
Около часа ночи родители Поля подъехали к дому. В доме царила тишина. Мать Поля прошла к себе в комнату и сбросила белую меховую накидку. В тот вечер она велела служанке не дожидаться ее. Она слышала, как муж внизу смешивает виски с содовой.
Волнение ее нарастало: крадучись она поднялась наверх к комнате сына. Бесшумно прошла по коридору. Какой-то слабый звук. Что это?
Она застыла возле двери и прислушалась. Странный, резкий, но негромкий звук. Сердце ее замерло. Неумолчный, настойчивый шум. Словно от сильных прерывистых движений. Что это? Господи, что это? Она должна знать. Она узнает этот звук. Такой знакомый ...
Но что же это? Она не могла понять, что это. А звук повторялся и повторялся, как наваждение . . .
Холодея от волнения и страха, мать осторожно повернула ручку двери. В комнате было темно. Только возле окна что-то вздымалось и опускалось. Она застыла в ужасе и изумлении.
А потом резко включила свет и увидела: сын в своей зеленой пижаме сидел на коне-качалке и бешено раскачивался. Резкий свет осветил мальчика, погоняющего деревянного коня, и в проеме двери -- его мать, светловолосую, в бледнозеленом прозрачном платье.
-- Поль!-- воскликнула она.-- Что ты делаешь?
-- Это Малабар!-- Голос мальчика звучал непривычно сильно.-- Это Малабар!
На мгновенье Поль остановился, устремив на мать дикий, бессмысленный взор. И тут же с грохотом упал на пол, а она, вдруг мучительно ощутив себя матерью, бросилась к нему.
Но мальчик уже потерял сознание и долго потом лежал в забытьи. Он метался и говорил, говорил, а мать, окаменевшая, сидела подле него.
-- Малабар! Это Малабар! Бассет, Бассет, я знаю! Это Малабар!
Так кричал ребенок и пытался подняться и снова пришпорить того, кто вдохновил его на ясновидение.
-- Что значит Малабар?-- с холодеющим сердцем спросила мать.
-- Не знаю,-- отозвался отец, лицо его словно застыло.
-- Что такое Малабар?-- спросила она своего брата Оскара.
-- Это лошадь, она участвует в "дерби".
И вопреки своей воле, Оскар рассказал обо всем Бассету и сам поставил тысячу фунтов на Малабара, при ставке четырнадцать к одному.
Третий день болезни стал самым важным: ждали перемен. А мальчик все метался и метался. Он не спал, но и не приходил в сознание: глаза его сияли, словно два синих кристалла. Мать сидела рядом и чувствовала, что сердце ее и в самом деле превращается в камень.
Вечером не пришел дядя Оскар, зато прислал записку Бассет: он просил разрешения зайти только на минуту, только на одну минуту. Такое непрошенное вмешательство вызвало поначалу у матери Поля гнев, но, поразмыслив, она согласилась. Мальчику не становилось лучше. Может, Бассету удастся вывести его из забытья.
Садовник, приземистый парень с темными усиками и колючими темными глазками, на цыпочках вошел в комнату; дотронувшись до воображаемой кепки, поклонился матери Поля и боязливо двинулся к кровати, не сводя блестящих маленьких глаз с умирающего ребенка.
-- Мастер Поль!-- зашептал он.-- Мастер Поль! Малабар пришел первым, наша взяла, чистая победа. Я сделал, как вы мне сказали. Вы выиграли больше семидесяти тысяч фунтов, так оно и есть, теперь у вас больше восьмидесяти тысяч. Малабар пришел первым, мастер Поль.
-- Малабар! Малабар! Мама, я же говорил Малабар, правда? Я же говорил? Как ты думаешь, мама, я везучий? Я ведь знал про Малабара, правда? Больше восьмидесяти тысяч фунтов! Я ведь знал, верно, я ведь знал? Малабар пришел первым, наша взяла. Если мне удастся обрести уверенность, я говорю тебе, Бассет, тогда ты можешь ставить сколько угодно. Бассет, ты поставил на все свои деньги?
-- Я поставил тысячу, мастер Поль.
-- Я раньше не говорил тебе, мама: если я скачу на коне и добираюсь туда, я совершенно уверен . . . совершенно! Мама, я тебе уже говорил? Я везучий!
-- Нет, не говорил,-- отозвалась мать.
Ночью мальчик умер.
Он уже был мертв, а в ушах матери звучал голос брата:
-- Бог мой, Эстер, на твое счастье и несчастье нашего бедного мальчугана, у тебя теперь целых восемьдесят тысяч.
1 2 3