— А, дело девушки Фанаскертели улажено, всебла-женнейший. Государь подарил жизнь младшему сыну цхратбийского эристава Дачи. За этого несчастного мы и выдадим замуж девушку Фанаскертели. Его согласие уже, получено. Если же это-дело предадим гласности, то опорочим имя невесты; и тогда даже смерть. Фарсмана не поможет ей.
Католикос был против смертной казни— и ослепления Фарсмана, он требовал лишь, его изгнания, но теперь убедился, что это будет на руку сарацинам, и потому поверил во все, о чем говорил ему Звиад,
Мелхиседек согласился, чтобы главный судья временно приостановил дело Фанаскертели, Он не терял надежды и на то, что такое милосердие может обратить Фарсмана в Христову, веру.
Звиад счел беседу законченной и собрался уходить.
Католикос лежал, сложив руки и сжав уста, и глядел на иконы. Вдруг он повернулся к Звиаду.
— Это все хорошо, любезный Звиад, но… еще одно самое важное дело должно быть улажено навсегда.-И уставил на Звиада глаза-черные пуговички. — Ты проницателен, и тебе, известно, какое тяжкое бремя господь возложил на меня в этом мире. Царица Мариам посетила меня три дня тому назад. Она сидела вот в том кресле и обливалась горькими слезами. Жаловалась на распутность царя. Говорила, что решила постричься в монахини в Ведийский монастырь. Царицу Мариам грузинская церковь когда-нибудь причислит к лику святых, но сейчас пострижение ее в монахини было бы вредно для государства… Я требую от царя, Звиад-батоно, пострижения в Ведийскую женскую обитель девушки Колон-келидзе.
Звиад очутился в тупике, он понял, что отступать некуда, и решил сообщить католикосу то, что ему сказал царь:
— Это невозможно, твое святейшество! Гурандухт выдает свою дочь за Гиршела, владетеля Квелисцихе. Царь Георгий уже дал согласие…
Католикос счел это благоразумным, и отказался от своего требования. Было за полночь, когда трое светильциков провожали спасалара из, сада католикоса.
Звиад отпустил слуг и залюбовался усеянным звездами небом. В окрестностях моста Звездочетов громко кричал фазан.
XXV
Царица Мариам с нетерпением ждала после пасхи приезда владетеля КвелиСцихе. Она не любила родственников мужа, особенно Гиршела. Но на этот раз возлагала на него все свои надежды.
Царица была уверена, что, как только Гиршел обручится с Шореной, царь оставит эту «грешницу» и злые языки перестанут сплетничать.
Наступило весеннее половодье. Арагва, Кура и Ксани разлились в этом году особенно бурно. Мариам потеряла надежду, да и другие перестали ждать гостей в ближайшие дни.
Владетель Квелисцихе не был во Мцхете с отроческих лет. И сейчас старые и малые были заняты только им.
Семь лет находился Гиршел со своими тремя азнаурами в плену у сарацин. В день байрама их привели во дворец халифа.
Грузины внезапно набросились на сарацинских воинов игулямов, обезоружили их, отняли у них латных коней, с боем проложили себе путь и бежали. Спустя год они достигли Квелисцихе. За полночь под красную горку к дозорным башням Арагвских ворот подъехали семь всадников в латах. Они пересекли разлившуюся Куру у Квахврели. Река унесла оруженосца эристава — Качабураисдзе, и азна-уры тщетно пытались спасти его. Наконец сам эристав бросился за ним. Течением унесло лошадь тонувшего оруженосца. Гиршел вплавь догнал его, подхватил под мышки, как малое дитя, и выволок едва живого на противоположный берег. Затем вплавь бросился за конем и уже верхом на нем снова переплыл реку.
С трудом переправились они и через Ксани. На другой день после их приезда в Мцхету Мелхиседек отслужил благодарственный молебен по случаю их чудесного спасения. Вся Мцхета заговорила о храбрости эристава Гиршела.
После полудня, когда католикос Мелхиседек со своим собором находился в большой царской палате, туда вошел, звеня шпорами, богатырь в серебряной кольчуге, но без меча. Его сопровождали азнауры в латах.
Он направился прямо к царице, опустился перед ней на одно колено, поцеловал руку, затем приложился к руке католикоса, расцеловался с царем Георгием, и, когда подошел к спасалару, все заметили, что даже великан Звиад на целую голову ниже его.
Медвежья неловкость чувствовалась в движениях гостя. На щеках виднелись шрамы от ран, нанесенных мечом, и это несколько портило его красивую наружность. Голос у него был гулкий.
Гиршел редко смеялся и был скромен в обращении с людьми. Царица не сводила глаз с гостя; когда он обнял царя, проницательный взгляд Мариам заметил, что Георгий довольно холодно встретил долгожданного родственника.
Гиршел простудился при переправе через Мтквари, кашлял, но не обращал внимания на недомогание. Странные сведения получила царица о Гиршеле: будто он избегает женщин, курит опиум и пьет. Красивейшую придворную даму Анчабаисдзе назначила царица прислуживать гостю, но, когда ее представили Гиршелу, он странно смутился: его большие уши покраснели, как петушиный гребень.
Он едва вымолвил несколько слов.
Царица объяснила это тем, что в плену у мусульман он отвык от обращения с дамами.
Необыкновенный аппетит чувствовал Гиршел после долгого пути. Приятно щекотали его вкус и обоняние шашлыки из оленины, жареная осетрина, вареные бычьи лопатки и другие ароматные яства.
Скромный, вежливый и обходительный, он щипал еду, как олень почки деревьев. Рыцарь стеснялся даже есть в присутствии дам.
Все заметили, что гость чувствует себя неловко за обедом, да и его самого поражала тишина, царившая за столом, поражало молчание обедающих.
Царь, царица и весь двор вели себя так, словно были в ссоре между собой. После обеда началось пиршество. По приказу стольника внесли большие серебряные багратидские ковши. Подавали атенские, хидиставские и мухранские вина. Гиршел, проживший долгое время в магометанских странах, жаждал вина, но он знал, что во дворце не принято излишествовать, и потому сдерживал себя сколько мог.
Нехотя обедал и царь, но вино он пил охотно и приглашал выпить Гиршела.
— Отпей немного, — то и дело просил его царь.
— Нездоров я, — отговаривался Гиршел, едва пригубив чашу и смакуя с наслаждением тонкий вкус вина.
В тот день пиршество закончилось рано. Больше всех был доволен этим Гиршел. Он вышел с царем в дворцовый сад; здесь каждое дерево, каждый куст напоминали Гиршелу его детство.
В этом цветнике ловили они с Георгием бабочек, в том фруктовом саду ставили силки для птиц, в дупле вон той липы следили за только что вылупившимися совятами, на это грушевое дерево карабкались вдвоем, с того персикового дерева рвали спелые плоды, под тем деревом подбирали созревшие орехи.
Грушевые деревья поросли омелой, высохли ветки персиковых деревьев, в стволах орехов образовались дупла. Срубили инжировые деревья. Молодняк заменил их молочно-серые стволы. Вон на той осине разоряли они скворечники, вон там стреляли из лука в голубей, которые садились на яблони. Под этой липой катались они когда-то на одном ослике и, вооруженные палками, мнили себя рыцарями в латах.
Из дупла того тутового дерева таскали они птенцов. С каждого дерева, из-под каждого куста глядело на Гиршела его счастливое детство… Они проходили мимо охотничьего дворца.
Соколы и ястребы дремали на насестах. Главный ловчий пригнал псов: ищеек, гончих и борзых. Собаки окружили царя. Гиршел был в восторге от этого зрелища. Весело лаяли гончие, визжали ищейки. Черная с желтоватыми пятнами борзая подпрыгнула к Гиршелу, запачкав ему лапами аксамитовый кафтан.
Георгий чесал у собак за ушами, совал в пасть руки, трепал за нежные уши, прочищал глаза.
Когда угнали псов, Гиршел спросил царя:
— А где твой гепард, Георгий?
— Мой гепард взбесился, Гиршел, мы лечили его, давали ему сок белладонны, но это не помогло ему, и однажды он набросился даже на меня. До сих пор страх еще пробирает меня при воспоминаний о том дне. И произошло это, когда я вышел в сад без кольчуги, без меча. На помощь прибежал скороход Ушишараисдзе и пронзил гепарда пикой… А теперь я тебе покажу нечто такое, чего ты никогда еще не видел.
Они пересекли дворцовый сад и подошли к оленьему загону. Гиршел был поражен. Ни в зверинце персидского шаха, ни в охотничьих павильонах халифов не видел он такого количества оленей.
Он упрекнул Георгия за то, что за оленями, видимо, плохо смотрят.
— Этих оленей я отобрал у кветарского эристава, отца твоей невесты Шорены, — ответил Георгий, испытующе глядя на гостя.
У Гиршела покраснели уши при упоминании о Шорене. Чтобы скрыть волнение, он вцепился руками в плетеный забор загона, вытянул шею, перевесился через него и с преувеличенным вниманием стал рассматривать лес оленьих рогов.
Оленьи самки выглядели особенно жалко. Зимняя шерсть с них слезла, а новая еще не отросла. Иных покрывал нежный пух, похожий на вымороженную редкую траву на холмах в конце февраля, когда зима прошла, а весна еще не наступила и на горах мелькают рябые проталины.
Оленята грудились в углу у каменной ограды, понурив головы, дремали и дрожали даже на солнцепеке.
— Олени эти выросли в горах, — сказал Георгий.-
Уход за ними хороший и кормов отпускается вдоволь, но они плохо переносят мцхетский климат.
Главный ловчий открыл плетеную дверцу, царь и Гиршел вошли в загон.
Чувствовался запах скота и навоза. Гиршел взглянул на оленят.
— По-видимому, они болеют лихорадкой. Самцы заволновались, увидев чужих людей. Гость разглядывал самую красивую олениху.
— Эта олениха — любимица Шорены. Шорена сама ее выкормила.
— И теперь следит за ней? — спросил Гиршел.
— Дочь эристава находилась до сих пор в Гартискарской крепости, а теперь живет во дворце Хурси. Когда она станет твоей невестой, то сможет сколько угодно ходить за своей оленихой. Духовник Шорены, монах Афанасий, говорил мне, что она очень скучает по своей Небиере.
Гиршел еще не видел дочери Колонкелидзе. Он пристально рассматривал Небиеру, словно хотел в образе этой прекрасной, львиного цвета, оленихи увидеть облик своей невесты.
Георгий удалил главного ловчего и слуг.
— Загон запрем сами, — сказал он.
Оставшись вдвоем с Гиршелом, он стал разглядывать Небиеру. Вспомнил он короткие счастливые минуты, которые провел во дворце Колонкелидзе в ту ужасную ночь, когда царские войска брали Кветарскую крепость.
— Шорена не похожа на других девушек,-сказал он Гиршелу, — она смелая и искусная охотница.
— Охотница?
Много рассказов слышал Гиршел от своих теток о красоте Шорены, но он не мог себе представить, как эта красавица может быть хорошим стрелком и охотником.
Ему вдруг страстно захотелось увидеть ее. Он уже хотел попросить друга детства показать ему невесту, но вспомнил: во дворце ждали приезда Гурандухт, без нее нельзя встретиться с Шореной. Слова, готовые сорваться с его уст, застряли в горле. И он сказал Георгию:
— Я стеснялся царицы и католикоса, а, по правде говоря, мне хотелось выпить за обедом…
Георгию стало неловко.
«Заметил, наверное, что я холодно его принял»,-подумал он, но улыбнулся и похлопал гостя по плечу.
— А, вот как! Ну что ж, вспомним, друг, старину, посостязаемся в выпивке! — сказал он.
После некоторой паузы он внимательно оглядел Гир-шела и добавил:
— Если хочешь кутнуть по-настоящему, надо переодеться.
Гиршел удивился.
На нем был аксамитовый кафтан. Что же мог надеть на себя гость скромнее этого?
— Мы оба должны одеться простолюдинами. Гиршел улыбнулся.
Георгий не знал никого из придворных, чья одежда пришлась бы впору Гиршелу. Он попросил у Звиада охотничью шубу, но она оказалась мала великану.
Георгий вспомнил про скорохода Ушишараисдзе, самого высокого из его слуг.
Громадный Гиршел был забавен в чохе и заячьем полушубке скорохода Ушишараисдзе — и эта одежда была ему коротковата.
XXVI
Гиршел с удивлением смотрел на царя, который вы красил бороду хной.
— А знаешь, Георгий, ты очень похож на Аль-Хакима. У халифа такая же рыжая борода. Сарацины могут принять тебя за его родного брата.
— Мой дед Давид Куропалат помогал кесарю в вой нах против сарацин. Отец, Баграт Куропалат, очень любил женщин. Быть может, он встречался с матерью халифа.
Гиршел улыбнулся.
— Забыл тебе рассказать: как раз в ту ночь, когда мы избили сарацинских воинов, халиф Аль-Хаким вышел погулять и бесследно исчез. И добавил:
— Так что ты можешь объявить себя богом сарацин. Оба они расхохотались.
Шли вверх по Арагве.
— Да хранит тебя бог, Гиршел, не проговорись об этом, не то католикос обвинит меня в новом святотатстве.
Остановились.
Мимо стремилась бешеная Арагва. Она мчала с собой вырванные с корнем пихты, глыбы льда, утонувших овец. Река несла двух буйволов с ярмом на шее. У несчастных животных только головы торчали над водой, они жалобно ревели, глядя на берег.
Иногда один из них с усилием вскидывал вверх ярмо, и тогда другой погружался в воду.
— Вот так же судьба иногда впрягает в одно ярмо двух человек, — сказал Георгий.
— И топит одного или другого, — добавил Гиршел,
— Но может погубить и обоих, — ответил Георгий. Какие-то юноши на берегу скинули с себя одежды и
вплавь бросились за уносимыми рекой животными.
— В юности мы с тобой переплывали Арагву, а теперь прыть уже не та, — сказал Гиршел двоюродному брату.
Георгий вспомнил всегдашние состязания в мужестве с другом своей юности.
— А почему бы не попробовать? Если ты переплыл позавчера Куру, почему бы мне не одолеть Арагвы.
— Должен тебе признаться, что в ту ночь вода в Куре была не так-то уж высока.
Георгий снова посмотрел в сторону Арагвы. Парни догнали буйволов. Георгий обрадовался — он любил буйволов. Всегда удивляло его, почему так печально ревут эти сильные животные.
Он поделился своими мыслями с Гиршелом.
— А ты как думаешь, — сказал Гиршел, — сильному приходится труднее. Вот почему так грозен оскал льва, тигра и гепарда. Белки, мыши и барсуки шмыгают вечно веселые. В Аравии мне приходилось слышать, как ревут львы. Выйдет лев в пустыню и ревет. Как громовые раскаты, разносится вокруг его скорбный рев, он ужасом сковывает душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39