я – за братство, пусть даже такой ценой. Да, я знаю, знаю, – кому вы это говорите, – меня обвинят в трусости, в капитуляции те, кто борется за то, чтобы вырваться из фальшивки и из карикатуры, но я ничего не могу поделать, я вам уже объяснял, я не способен на выбор жертв. Поэтому я соглашаюсь на самоокарикатуривание и самосожжение и больше не пойду в музеи сжигать шедевры во имя жизни, для того, чтобы воплотилась она…
На следующее утро, когда я обрывал телефон, пытаясь узнать, как продаются права на экранизацию, Тонтон взлетел на седьмой этаж без лифта и забарабанил в дверь.
–Не понимаю, – сказал он. – Это опять твоих рук дело?
Он протянул мне карточку с выгравированными буквами. Кики и ее сестры приглашали нас в президиум Международного форума проституции, открывающийся в Париже вечером того же дня.
Я тоже получил приглашение, но мне пришлось для этого здорово поработать и, чтобы получить эту карточку, в качестве козыря выставить свой отказ от Гонкура.
–Что это означает?
–Ну, Тонтон, ты же официальный памятник, награды, почет, – шлюхам нужна твоя моральная поддержка. Пойдем?
–Ни за что. Дьявол, я отказался вступить даже во Французскую академию. Хватит мне почестей.
–Ну давай, старик. Пойдем туда вместе, помиримся. – И добавил, как будто просто так: – Хорошая реклама.
Он подозрительно посмотрел на меня:
–Для кого?
–Для шлюх, естественно.
–Не пойду.
–Скажут, что ты зажрался и обуржуазился.
–Иду, – сказал он тут же.
И мы пошли. Нас не хотели пускать. При входе был кордон из настоящих шлюх.
–Тут у нас шлюхи на передок, – сказали они нам. – А шлюхи на голову теперь повсюду, только не здесь.
Я знал, что так будет. Я им сказал, что я тот самый, который отказался от Гонкуровской премии. Когда они поняли, что я не вру, они нас впустили.
С трудом удалось нам добраться до трибуны: тут были представлены все объединенные нации, так что был народ. Уллы не было. Председательствовала Кики. Мы подошли к ней поближе. Пожали руку, и она без ложной скромности ответила тем же. Я попросил разрешения помыть ей ноги, но она сказала, что я себя не за того принял и что я не Папа Римский.
Давно я не видел Тонтона таким счастливым. Как будто он наконец выломался из своей ледяной статуи, как те, у Бэкона, разинувшие глотки в безмолвном крике.
Потом мы позировали перед фотографами. Перед уходом я попросил одну шлюху проводить нас до двери:
– Что мы можем сделать для вас?
– Продолжайте писать, – ответила она.
Эта книга – моя последняя.

1976

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16