..
- Николай Ефимович! - в отчаянии закричал тогда Геннадий и вдруг заметил, что все находящиеся в рубке смотрят на него с улыбкой: скалил отменные зубы рулевой Барабанчиков, улыбался старпом Дивнолобов, тактично прятал улыбку в пышные усы научный руководитель экспедиции член-корреспондент Академии наук, профессор Шлиер-Довейко.
Капитан Рикошетников, сидевший на высокой табуретке возле штурманского стола, повернулся к юному лаборанту гидробиологической лаборатории (именно в этой должности Гена Стратофонтов совершал путешествие к местам фамильной славы) и тоже улыбнулся.
- Не волнуйся, Гена, он не тонет. Просто сильная килевая качка. Оттуда, с танкера, кажется, что мы тонем.
- А мы пока не тонем! - довольно глупо захохотал Барабанчиков и подмигнул Геннадию.
Нос танкера медленно, но упорно полз вверх; вот показалась верхняя палуба борта, и мелькнувшее на мгновение среди бешено несущихся туч солнце осветило все невероятно длинное тело гиганта.
Уже двое суток десятибалльный шторм трепал "Алешу Поповича". Он налетел среди ночи через два часа после выхода из бухты Находка, к утру набрал полную силу и больше уже не ослабевал в течение всего времени, пока "Попович" пересекал Японское море, держа курс на Суранамский пролив.
Геннадий, разумеется, за это время ни разу не прилег. Во-первых, это был его первый выход в море, во-вторых, первый в его жизни шторм, да еще и какой - десятибалльный! Вот ведь чертовское везение! Геннадий, весь в синяках, от стенки к стенке, падая в тартарары и вздымаясь под небеса вместе с палубой, облазил все судно. Конечно, забраться на койку ему мешало жгучее любопытство, но, кроме того, он опасался, как бы не поймала его в горизонтальном положении морская болезнь, как бы сосед по каюте, судовой плотник Володя Телескопов, не стал свидетелем позора.
Пока все было, как говорится, о'кэй! Глядя с ходового мостика на вздымающуюся перед "Поповичем" чудовищную, дымящуюся водяною пылью стену, Геннадий только лихо посвистывал сквозь до боли сжатые зубы: Нервы у него сдали лишь тогда, когда он увидел "тонущий" танкер.
Теперь все было кончено. Теперь все, весь экипаж, узнают, что потомок знаменитого адмирала на самом деле слабохарактерный салажонок, и ничего больше. Глубоко удрученный, Геннадий выскользнул из рулевой рубки, кубарем слетел вниз по трапу на вторую палубу, побежал по длинному, тускло освещенному коридору мимо кают, за дверьми которых слышались слабые стоны ученой братии, налег плечом на стальную дверь...
В лицо ему с невероятной силой ударил ветер. Судно в это время кренилось на правый борт, и страшная вихревая пучина была совсем рядом. Ударила какая-то партизанствующая волнишка величиной с кита, накрыла палубу, потащила Геннадия к фальшборту. Руки мальчика судорожно вцепились в планшир.
"Попович" медленно выпрямился. Вода, клокоча, уходила в портики. Геннадий сделал несколько шагов к корме и уцепился в стойку. Он оказался в середине судна, как бы в центре раскачивающейся доски. Здесь качка чувствовалась меньше. "Попович" зарывался носом, а корма быстро шла вверх, закрывая полнеба. Вот по всему корпусу прошла сильная дрожь - это обнажился винт.
"Позор, - думал о себе Геннадий. - Закричал, как заяц, как первоклашка! Нет чтобы процедить сквозь зубы: "Не кажется ли вам, товарищи, что танкеру справа угрожает опасность?.."
Метрах в десяти к носу от Геннадия распахнулась дверь камбуза, и два чумазых артельщика выволокли на палубу огромный котел со вчерашним борщом. Нельзя сказать, что во время шторма экипаж "Алеши Поповича" отличался повышенным аппетитом. Артельщики, поднатужившись, подняли котел и вывалили его дивное содержимое за борт.
Вслед за этим произошло странное событие. Борщ, наваристый янтарно-багрово-зеленоватый борщ, не ухнул, как ему полагалось, в пучину, а в силу каких-то необъяснимых аэродинамических вихревых причин повис на несколько мгновений в воздухе. Больше того, он уплотнился и висел теперь перед Геннадием громадным переливающимся шаром с жировой бородой. Янтарные капли уже долетели до лица юного лаборанта.
"Вот борщ, - медленно подумал Геннадий. - Вот вчерашний борщ, и он висит. Ой, нет - он движется! Он, он движется прямо на меня! Ой!"
Борщ, повисев в воздухе несколько мгновений, ринулся на Геннадия. Вскрикнув от ужаса, мальчик бросился наутек к корме. Артельщики, разинув рты, наблюдали эту невероятную сцену. Геннадий со скоростью спринтера бежал к корме. Борщ настигал его со скоростью мотоцикла.
Гена уже чувствовал за своей спиной нехорошее дыхание борща. Собрав все силы, он сделал рывок, вырвался из-под навеса, вильнул влево и спрятался за спасательной шлюпкой, уцепившись за леера. Борщ, вылетев из-под навеса, взмыл вверх. Спустя минуту Гена, вообразив, что опасность миновала, выполз из-за шлюпки. Борщ, однако, не улетал. Снова найдя мертвую точку среди безумных воздушных струй, он висел теперь прямо над незадачливым лаборантом. Потрясенный и загипнотизированный, Гена уже не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Несколько мгновений спустя борщ, обессилев, рухнул ему на голову.
А теперь, дорогой читатель, попробуй поставить себя на место моего героя. Вообрази себя потомком великого путешественника, человека широких передовых взглядов; вообрази себя лучшим питомцем "Клуба юных моряков", победителем Таля, другом капитана Рикошетникова; вообрази, что ты совершаешь первое в своей жизни морское путешествие к архипелагу фамильной славы и представь себя сидящим на палубе в центре огромного, жирного, хлюпающего борща; представь себя с короной из прокисшей свеклы на голове, с омерзительной капустной бородой, с карманами, полными говядины и картофеля. Мне бы хотелось, чтобы ты, читатель, содрогнулся от ужаса, а затем по достоинству оценил мужество и силу духа моего юного героя.
Геннадий не заплакал, не бросился к борту топиться. Встав из борща, он подошел вплотную к потрясенным артельщикам и процедил сквозь зубы:
- Забыть раз и навсегда! Ничего не было. Понятно?
Артельщики, дрожа, смотрели на героического мальчика.
- Об чем разговор, Гена, - наконец пробормотал один из них.
- Может быть, вам смешно? - звенящим голосом спросил Геннадий.
- Чего же тут смешного, Генок? - проговорил второй. - Плакать хочется.
Он действительно всхлипывал. Такого зрелища, погони вчерашнего борща за живым человеком, он не видел никогда раньше и не увидел позже до сего дня.
Геннадий резко повернулся и стал спускаться по трапу.
Сосед Геннадия по каюте, плотник высшего разряда Володя Телескопов, как и большинство обитателей "Алеши Поповича", летал в это время на своей койке вверх-вниз, влево-вправо, читал "Сборник гималайских сказок", хохотал и покрикивал:
- Вот дает! Вот дает!
Неизвестно, к чему относилось это выразительное восклицание - к шторму ли или к гималайскому фольклору.
- Эге, Генка, поздравляю! - приветствовал он вошедшего в каюту Геннадия. - Я вижу, тебя борщ догнал!
- Ха-ха-ха! - нервным мужественным хохотом расхохотался мальчик. Представьте себе, Владимир, вы близки к истине.
- Это что! У нас как-то раз в Чугуевском карьере Марика Ибатуллина суп с клецками догнал, - оживленно заговорил Телескопов. - А самый, Генаша, уз-жаст-ный случай был в Клайпеде, когда Мишку Офштейна лапша накрыла.
- Значит, это не первый случай в мировой практике? - ободрившись, спросил Геннадий.
- Отнюдь не первый! - закричал Телескопов. Он на минуту задумался, а потом уверенно сказал: - Третий случай.
Измученный мальчик погрузился в глубокий сон. Он спал много часов подряд и не видел, как опустились сумерки, как "Попович" вошел в Суранамский пролив, как утих шторм и как утром открылся залитый солнцем, мерно вздыхающий и словно подернутый тонкой пластиковой пленкой Тихий океан. Не видел он и маленьких японских шхун, с которых рыбаки в ярких куртках тянули невидимые лески. Они были похожи на фокусников или волшебников, эти рыбаки, и казалось, что серебристые извивающиеся рыбины выскакивают из воды прямо к ним на палубу, подчиняясь их резким таинственным пассам. Геннадий, к сожалению, этих рыбаков не видел, как не видел и множества встречных судов и чудовищной громадины американского авианосца "Форрестол", что не солоно хлебавши ковылял домой от берегов Вьетнама.
Проснулся Геннадий только под вечер, когда по судовой трансляции раздался металлический голос:
- Внимание! Наше судно находится при подходе к акватории Иокогамского порта. Палубной команде занять места по швартовому расписанию. Повторяю...
Багровый закатный туман висел над Иокогамой, а над этим туманом в высоком прозрачном небе четко вырисовывалась верхушка священной горы Фудзи.
- Добрый знак, - прогудел боцман Полуарканов. - Етта штука, Фудзи етта окаянная, раз в год по обещанию показывается морскому человеку.
Этот внешне спокойный, мнимо уравновешенный человек верил во все приметы и предзнаменования, начиная от черной кошки, кончая трамвайным билетом. Однако он очень редко обнародовал свои суеверные наблюдения. Сохраняя обманчивую невозмутимость, Полуарканов предпочитал страдать или тешить себя надеждой в глубине души. И вот только сегодня, увидев поразительное, подобное чуду явление Фудзи, он нарушил свое правило. Очень уж обрадовался боцман, что великая Фудзи благословила их рейс и предсказала ему счастливое завершение. Если бы знал Аркадьич, через какие испытания придется пройти людям с "Алеши Поповича" для того, чтобы это предзнаменование оправдалось!
Два мощных портовых буксира медленно подводили "Алешу Поповича" к причалам. Воспользуемся этой не очень интересной, но необходимой процедурой для того, чтобы сообщить читателю некоторые данные об этом славном судне.
"Алеша Попович" был еще совсем молод. Всего лишь четыре года назад он был спущен со стапелей судостроительного завода в городе Гдыня. Польские корабелы очень гордились своим детищем. При водоизмещении немногим более 6000 тонн "Попович" обладал машинами мощностью 10000 лошадиных сил, что позволяло ему развивать скорость до 25 узлов. Он был устойчив на курсе и обладал отличной поворотливостью. Нечего и говорить о том, что "Попович" от форпика до ахтерника был напичкан самым современным оборудованием, подчас даже и не особенно нужным.
У Геннадия даже глаза разбежались, когда он впервые поднялся на рулевую рубку. Непосвященному могло бы показаться, что он попал в обстановку научно-фантастического романа, но наш "юный моряк" с восхищением угадал в замечательнейших предметах пульт дистанционного управления главными двигателями, репитеры гирокомпаса, экран локатора и радиопеленгатор, эхолот и аксиометр...
На судне были созданы прекрасные условия для труда и отдыха экипажа. Отличные каюты помещались в палубных надстройках, а в твиндеках располагались научные лаборатории и кладовые.
Надо сказать, что за четыре года экипаж "корабля науки" не претерпел почти никаких изменений. Так получилось, что коллектив сложился сразу. Все эти мужественные люди, что называется, "притерлись" друг к другу. Атмосфера веселой дружбы царила на "Алеше Поповиче". Надо ли говорить о том, что все моряки и ученые любили своего молодого капитана Рикошетникова и научного руководителя - пожилого гиганта, видавшего виды Шлиера-Довейко? Надо ли говорить о том, что этих двух людей связывало взаимное уважение?
Только лишь перед выходом в рейс к Большим Эмпиреям на борту "Поповича" появились два новых человека. Рикошетников привез из Ленинграда своего друга школьника Стратофонтова, а Шлиер-Довейко вывез из глубины Среднерусской возвышенности мастера на все руки Телескопова. Коллектив, посовещавшись, принял новичков с распростертыми объятиями.
Между тем сгустились сумерки, растворилось волшебное видение Фудзи и марево разноцветных неоновых огней затрепетало над огромной Иокогамой и необозримым Токио.
Уже заведены были носовой и кормовой продольные швартовы, шпринги и прижимные, когда на верхнюю палубу вышел из своей каюты капитан Рикошетников. Он только что закончил необходимые формальности с японской таможенной службой, с пограничниками и карантинными врачами и теперь собирался отправиться в город. Ему предстояло нелегкое путешествие по Токио: надо было найти генеральное консульство Республики Большие Эмпиреи и Карбункл.
Рикошетников огляделся и увидел, что палуба почти пуста. Иногда по ней деловито пробегали члены экипажа с утюгами или галстуками в руках. Все моряки и ученые "Алеши Поповича" уже далеко не первый раз бывали в Токио и сейчас готовились к встречам со своими японскими друзьями и родственниками. Одна лишь маленькая фигурка одиноко сидела на кнехте и задумчиво смотрела на гигантский таинственный город.
Рикошетников, разумеется, уже знал о плачевном эпизоде с борщом на подходе к Суранамскому проливу. Нет, артельщики оказались джентльменами и не сказали ни слова. Обо всем капитану, задыхаясь от смеха, доложил сменившийся с вахты рулевой Барабанчиков, которого в свою очередь навел на место происшествия судовой кот Пуша Шуткин. Рикошетников, разумеется, сам в душе чуть не лопнул от смеха, вообразив погоню ВЧЕРАШНЕГО борща за ЖИВЫМ человеком, но усилием воли сохранил невозмутимость и категорически предложил Барабанчикову и Пуше Шуткину хранить молчание хотя бы в память русских морских традиций.
Сейчас, увидев одинокую фигурку своего друга, Рикошетников не смог сдержать чувства жалости и сочувствия. Он и не подозревал, что душа Геннадия в эти миги была полна ликованием.
"Ух ты, Япония, Токио, Иокогама! - думал в эти миги Геннадий. - Вот я сижу на баке корабля, и вот передо мной загадочный вечерний город с одиннадцатимиллионным населением. Увидели бы меня сейчас наши ребята с улицы Рубинштейна - Валька Брюквин или Наташка Вертопрахова! Смотри, Наташа, юнга Билл еще вернется из Северной Канады..."
Да, Япония была перед ним, и до нее можно было дотронуться пальцем, можно было полежать на ней, попрыгать или просто по ней пройтись.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4