Они вместе вышли на улицу. Здесь их обогнал сизоносый. Обернувшись, он смерил Геннадия уничижительным взгляд дом и хохотнул вызывающе:
- Тоже мне! Яйца курицу учат! А ведь, наверное, пионер!
Смех его был надменным и грубым, но в нем также чувствовалась обида и тоска. Кто знает, сколько надежд связывал этот человек с сегодняшним матчем!
Николай Рикошетников тут же взял его за локоть своей железной рукой.
- Немедленно извинитесь.
- Немедленно извиняюсь, - сразу же сказал сизоносый и неуклюже потопал к гастроному.
Геннадий и Николай Рикошетников медленно пошли по Кировскому проспекту к Неве.
- Стратофонтов... - проговорил Николай. - Вы знаете, что был такой путешественник Стратофонтов?
- Это мой предок, - сказал Геннадий. - Его портрет висит у нас дома.
- Вот это удивительно! - воскликнул Николай. - Ведь адмирал Стратофонтов был любимым героем моего детства. Никогда не забуду описание его битвы с эскадрой Рокера Буги! Может быть, благодаря Стратофонтову я и пошел в мореходку?
- А вы моряк?
- Да. Я капитан научно-исследовательского судна "Алеша Попович".
Сердце Геннадия часто забилось.
- Да вы же, наверное, избороздили всю Океанию?
- Да, избороздил, - скромно ответил Николай.
Падал мягкий снег. Он покрыл уже скаты и парапеты Петропавловской крепости, тротуары и перила моста.
Внизу колыхалась тяжелая невская вода. За Дворцовым мостом мигали огни большого крейсера, явившегося в город на Октябрьские праздники.
- Ну, а я просто школьник, - сказал Геннадий.
- Я догадался, - сказал Рикошетников. - Сейчас вы, Геннадий, просто школьник, но кто знает, может быть, со временем будете чемпионом мира.
- О нет, шахматная карьера меня .не прельщает.
- Не обязательно по шахматам, может быть, и по другому виду спорта.
- В раннем детстве... - сказал Геннадий и взглянул на капитана, не усмехнется ли он. Нет, Рикошетников и не думал усмехаться. Чуть склонив голову, он предупредительно и серьезно слушал выдающегося мальчика. - ...В раннем детстве я мечтал стать моряком, - продолжал Геннадий. Путешественником, как мой предок. Я, можно сказать, бредил Океанией. Но согласитесь, Николай Ефимович, какой смысл сейчас становиться путешественником? Ведь все уже давным-давно открыто, исследовано. Море стало вполне обычным... Эх, надо бы мне родиться хотя бы в XIX веке, а еще лучше в ХVII!
- Вы и правы и неправы, - задумчиво проговорил Рикошетников. Конечно, сейчас острова не откроешь, и лайнеры пересекают Атлантику за пять дней точно по расписанию. Но знаете, Гена, океан остается океаном, и все моряки это понимают. Он так огромен... у него непонятный характер... с ним шутить нельзя. Даже гигантские атомные субмарины иной раз пропадают в нем без следа. Вспомните "Трешер"!
Знаете, иной раз стоишь ночью на мостике, смотришь в море, и начинает даже какая-то чертовщина мерещиться, кажется, что там, под тобой, на страшной глубине, есть какая-то совершенно неизвестная и недоступная даже воображению жизнь. Большие глубины, Гена, практически ведь еще не исследованы.
Год назад мы работали милях в двухстах к востоку от архипелага Кьюри. Утром как-то выхожу на палубу - батюшки! - прямо под бортом метрах в десяти чудовищная рыба величиной со слона. Ярко-красная и будто светящаяся изнутри. Плывет на поверхности, таращит жуткие буркалы, как будто бы пощады просит. Потом переворачивается на брюхо, и точка. Подняли мы ее на палубу. Наш главный ихтиолог чуть в обморок не упал. "Глазам своим не верю! кричит. - Это же рыба намадзу!" Оказалось, что это полумифическая глубоководная рыба, существование которой ученые подвергали сомнению. В японских старых книгах говорится, что рыба намадзу предвещает землетрясение. Всплывает на поверхность и подыхает. Ученые считают это чистым вымыслом. Но между прочим, Гена, через три дня на Кьюри было сильное землетрясение...
- И вы попали в шторм? - спросил Геннадий. - Ну нет! - засмеялся Николай.- Капитан Рикошетников уважает мифологию. Мы вовремя драпанули к Большим Эмпиреям.
- Большие Эмпиреи! - воскликнул Гена, - Да ведь это же...
- Совершенно верно, - сказал моряк. - Именно в районе этого архипелага началась многодневная битва "Безупречного" с пиратской эскадрой.
- Это чудовище Рокер Буги беспощадно грабил островитян! - гневно сказал Геннадий и сжал кулаки. - Он хотел свить на Эмпиреях свое гнездо.
- Не вышло! - выкрикнул Николай.
Капитан и школьник остановились возле памятника Суворову, посмотрели друг другу в глаза и обменялись крепким рукопожатием.
...Ядро пробило фальшборт, шипящим яростным дьяволом прокатилось по палубе, калеча людей, разрушая предметы.
- Разрешите открыть огонь? - дрожа от возбуждения, спросил лейтенант.
- Еще не время, - спокойно проговорил командир. Русский клипер несся по узкому проливу вслед за пиратской эскадрой. Расстояние между ним и тремя неуклюжими, но сильно вооруженными барками неумолимо сокращалось...
- Он правильно сделал, что отрезал "Блу Вэйла" от двух других судов, - сказал Николай Рикошетников.
- А потом накрыл его залпом правого борта, - продолжил Геннадий Стратофонтов.
...Гром канонады висел над прозрачными до самого дна прибрежными водами. Потревоженные осьминоги вылезали из темных расселин. Дельфины возбужденно прыгали между водяных столбов, удивляясь веселой игре, затеянной их старшими братьями. Жители Больших Эмпиреев живописными группами толпились на прибрежных скалах, наблюдая, как стремительный белокрылый корабль расправляется с их обидчиками, явившимися словно призраки кровавого XVI столетия в их просвещенный XIX век...
- Вот так-то, мистер Рокер Буги, - прошептал Геннадий. - Вот так-то. А ведь вы могли бы быть неплохим моряком.
- По некоторым источникам, капитану Буги удалось спастись, - сказал Николай. - Говорят, что он провел остаток своих дней на острове Карбункл.
Рокот мощного мотора вернул собеседников в наши дни. Возле памятника Суворову остановился автобус, и из него с беззаботным смехом вывалилась группа иностранных туристов. Щелкая аппаратами, куря табак, жуя и жужжа, европейцы подошли, к памятнику полководцу, который в былые дни немало потрепал их пращуров. Внимание Геннадия и Николая привлек один из туристов, рослый сильный мужнина лет сорока. Пальто из дорогого твида обтягивало мощный торс, тяжелые, так называемые "вечные" ботинки оставляли в пушистом снегу широкие следы по меньшей мере сорок четвертого размера.
Чрезвычайно крупные черты лица, бананообразный нос, мохнатые гусеницы бровей, похожий на утюг подбородок находились в странном противоречии с единственной изящной деталью - аккуратно подбритыми усиками.
Держась несколько в стороне от группы, мужчина подошел к памятнику, осмотрел его, неопределенно улыбнулся. Под тонкими усиками мелькнул золотой зуб. Внимательные холодные глаза остановились на капитане и мальчике, чуть расширились, как у застывшего перед прыжком хищника, потом отъехали в сторону. В поисках сигарет мужчина похлопал себя по карманам, расстегнул пальто, и в мутном свете фонарей мелькнула галстучная заколка в виде лопаты с припаянной к черенку старинной монетой, похожей на испанский дублон XVI века. Щелкнула газовая зажигалка, и к запаху дорогого одеколона прибавился другой, странный сладковатый, немного дурманящий запах.
"Сигареты с марихуаной", - догадался Николай Рикошетников. Капитан и школьник двинулись дальше. Отойдя несколько шагов or памятника, они, не сговариваясь, одновременно оглянулись.
В руке у незнакомца уже была плоская фляга толстого стекла. Недобро улыбаясь, он смотрел на все, что дорого каждому ленинградцу, каждому советскому человеку, да и просто человеку доброй воли, - на шпиль Петропавловки, на ростральные колонны, на арки мостов.
- На редкость неприятный человек,- сказал Геннадий. У него еще в раннем детстве выработалась одна весьма полезная привычка: некоторые мелькающие в толпе лица он усилием воли фиксировал в своей памяти. Так и сейчас: он прищурился на неприятного незнакомца, как бы сфотографировал его на всякий случай.
Этот вечер капитан провел в кругу семьи Стратофонтовых. Родители Геннадия, Элла и Эдуард, а также бабушка Мария Спиридоновна очаровали моряка. Он сразу угадал в новых знакомых людей своего круга, людей большого риска, безграничной храбрости и благородства. Так началась дружба капитана научно-исследовательского дизель-электрохода "Алеша Попович" с потомками адмирала Стратофонтова и прежде всего с всесторонне одаренным школьником Геной.
Под влиянием этой дружбы Геннадий вступил в клуб "Юный моряк" и вскоре стал там одним из первых активистов. Он научился обращаться с секстантом и гирокомпасом, прокладывать курс на штурманских картах, разбираться в лоциях, в международном своде сигналов, грести, нырять с аквалангом...
Возвращаясь из своих дальних рейсов, Рикошетников немедленно являлся к Стратофонтовым. О, эти прекрасные вечера под медной люстрой, под благожелательным голубым взглядом адмирала! О, эти рассказы о трудной морской работе, о далеких портах Ла-Валетта, Дубровник, Джакарта, Перт, о дружбе и силе духа!
Между тем шли недели, месяцы и даже годы. Весной 196... года, когда Геннадий окончил шестой класс, капитан Рикошетников прилетел в Ленинград из дальневосточного порта Находка.
- Сильно оброс "Попович" морскими желудями, - объяснил он. Поставили его в док почиститься, чтобы не обижался.
Бабушка Стратофонтова в это время с невероятным упорством сооружала большой кремовый торт в честь своего любимца. Руки ее, непривычные к женскому труду, плохо осуществляли грандиозный замысел, но, как говорится, терпение и труд все перетрут, и вскоре мужчины общими усилиями водрузили на стол кремовое чудовище, похожее на контрольную башню аэродрома.
- Куда же вы теперь собираетесь, Николай? - спросила мама Элла, когда башня была уже срыта до основания.
Рикошетников смущенно хмыкнул и, глядя в скатерть, проговорил:
- Представьте себе, друзья... как это ни странно, но... все это лето мы будем исследовать прибрежный шельф в районе архипелага Большие Эмпиреи...
- Я! - вскричал при этих словах Геннадий и осекся.
- Что?! - вскричала бабушка и сжала под столом скатерть.
За столом воцарилось молчание, нарушаемое лишь сильным стуком Генашиного сердца. Потом все медленно повернулись к портрету адмирала. Адмирал мягко, отечески улыбнулся. Похоже было, что он все уже знал наперед.
- А почему бы и нет? - проговорил папа Эдуард, вспомнив горы.
- Я - "за"! - коротко сказала мама Элла, вспомнив небо.
- Двух мнений тут не может быть! - покрывшись холодным потом, заявила Мария Спиридоновна и вспомнила все.
- В принципе это возможно, если будет ходатайство вашего клуба, почесав затылок, сказал Геннадию Николай Рикошетников.
Через неделю после этого разговора новоиспеченный моряк Геннадий Стратофонтов в 17 часов 47 минут на набережной имени Кутузова совершенно случайно встретил одноклассницу Наташу Вертопрахову, надменное существо, чем-то напоминающее морского конька.
Наталья была целеустремленной девочкой, каждый час ее был расписан по минутам, и ежедневно ее можно было случайно встретить на набережной Кутузова в 17.47 по пути из секции художественной гимнастики.
- А-а, Наташка, - рассеянно сказал Геннадий и остановился. Привет-привет! Как дела?
- Ничего себе, - ответила Наташа, не прекращая движения. - Работаю по программе мастеров.
- Соревнования скоро?
- Ох и не говори! Волнуюсь страшно! В начале июня наша команда едет в Краков. Представляешь, в Краков?!
- А я к Большим Эмпиреям подаюсь, на все лето в экспедицию, - сказал Геннадий. - На судне "Алеша Попович"...
- Пожелай мне ни пуха ни пера, - сказала Наташа и протянула ему руку.
Он посмотрел в синие глаза и увидел там только пьедесталы почета и неверное мерцание будущей славы.
- Ни пуха ни пера, - пробормотал он.
- К черту! - с чувством сказала Наташа и стала стремительно удаляться.
Геннадий некоторое время смотрел ей вслед, потом отвернулся и едва не был сбит с ног бегущим Валькой Брюквиным.
- Валька, а я к Большим Эмпиреям подаюсь на "Алеше Поповиче"! крикнул Геннадий, хватая его за плечи.
- Да? Ну счастливо! - Брюквин вырвался. - Приедешь - расскажешь!
Не первой свежести подметки наперсника детских забав некоторое время еще мелькали перед недоуменным взором Геннадия, а потом растворились в предвечернем золотистом свечении, свойственном только одному городу на земле - Ленинграду.
На этом можно закончить вступительную главу. Впрочем... нет, я совершенно забыл сообщить любезному читателю об одном на первый взгляд пустяковом случае. Дело в том, что дня через три после первой встречи Геннадия и Николая Рикошетникова на адрес Стратофонтовых пришло странное письмо. На бланке гостиницы "Астория" крупно было начертано несколько слов:
"Mr. Stratofontov, esq.
I'll never forget the Silver-bay. R. В.".*
*("Господину Эдуарду Стратофонтову, эсквайру. Я никогда не забуду Сильвер-бей. Р. Б." (англ.). )
Папа Эдуард отправился тогда в "Асторию", чтобы выяснить, кто скрывался под псевдонимом "Р. Б.". В книге гостей значились:
"Рикардо Барракуда,
Рональд Бьюик,
Ростан Бизе,
Рао-Бзе-Бун,
Раматраканг Бонгнавилатронг,
Рихард Бурш
и Ростислав Боченкин-Борев".
Все эти лица категорически отрицали свое авторство. Эдуард, пристыженный, покинул "Асторию", решив, что это розыгрыш друзей почтмейстеров или альпинистов.
ГЛАВА II,
в которой слышится рев шторма, безобразно хлюпает сваренный накануне борщ, а в конце под пение скрипки булькает суп из каракатицы.
Невероятно, но факт: нос, казалось бы, окончательно утонувшего танкера вновь показался над водой.
Еще несколько минут назад рулевая рубка "Алеши Поповича" огласилась взволнованным криком Геннадия Стратофонтова:
- Он тонет! Николай Ефимович, танкер тонет! SOS! На помощь!
И впрямь: шедший с ними параллельным курсом японский танкер довольно быстро уходил носом под воду, пропадал в огромных волнах.
Вот уже наполовину скрылись под водой надстройки, вот уже только труба с размытым пятном иероглифа виднеется над водой.
1 2 3 4