– И наденьте-ка свои рогатые шлемы. Может, они произведут впечатление на этих людей.
– Вряд ли, – заметил Гудбруд. – Вон там я вижу по крайней мере троих в шлемах с бычьими рогами не хуже наших. К тому же на их шлемах красуются еще и орлиные перья.
– Надо, чтобы мне кто-нибудь доказал, – мрачно заметил Харальд, выхватив меч, – что пучок перьев способен добавить воину силы или ловкости. Я не вижу в их руках мечей. И они меньше нас ростом.
– Хм, – буркнул Торнфинн, – но числом-то, числом их куда больше!

11. ВСТРЕЧА
«Длинный Змей» шел по мелководью.
– Никаких угрожающих жестов! – крикнул Харальд викингам. – Но все же будьте наготове. Если они захотят встретить нас мирно, то нам, оголодавшим волкам, ни к чему отказывать в этом. А если они замышляют войну, то глядите, чтобы каждый удар попадал в цель. И не размахивайте топорами, словно цепами на молотьбе. Каждый удар должен кусать. И никак иначе.
Когда они попрыгали за борт, то оказались по пояс в воде, воздух задрожал от свиста стрел, и многие из викингов всерьез испугались за свою жизнь. Но очень скоро выяснилось, что стрелы ударялись только о дерево корабля, а людей миновали.
– Они нас просто испытывают, – сказал Гудбруд Гудбрудссон, у которого на все всегда было готово объяснение.
– Тогда я вот-вот провалю экзамен, – заметил Торнфинн Торнфиннссон, – потому что ноги у меня дрожат, как у паралитика.
Но Харальд и Груммох только тряхнули всклокоченными головами и громко засмеялись, точно летящие стрелы пришлись как раз им по вкусу. Они бок о бок двинулись прямо к берегу, а все остальные – за ними, не оглядываясь на корабль, не выказывая ни малейшего страха.
Оказавшись шагах в десяти от густой толпы краснокожих, викинги остановились.
Среди толпы выделялся старик, весь в разноцветных перьях и с медными браслетами по всей длине обеих рук. Браслеты посверкивали сквозь прорехи в его долгополом кожаном одеянии. Харальд обратился именно к нему. Он заговорил на языке иннуитов, медленно и тщательно подбирая слова.
– Приветствуем вас, – сказал он. – Мы пришли с миром.
Краснокожий ответил ему долгим молчанием. Те, кто были помоложе, перешептывались и толкали друг друга локтями. Викинги заметили, что у каждого был лук с нацеленными на них стрелами.
Харальд повторил:
– Мы пришли с миром.
Украшенный перьями старик ударил себя ладонью в грудь и проговорил на языке, близком к языку иннуитов, и отличавшимся лишь несколько иной интонацией:
– Мы племя беотук – великие воины. А вы тоже великие воины?
Харальд почувствовал, в этом вопросе подвох: если бы он сказал, что, мол, да, норвежцы великие воины, то старик мог бы вызвать их на бой, не откладывая дела в долгий ящик, а если бы он сказал, что нет, то краснокожие могли бы накинуться и поубивать их всех из одного только презрения. Он секунду поколебался и ответил так:
– На этот вопрос только боги могут дать ответ. Мы воюем, когда нас вызывают на бой. Но мы мирно усаживаемся вокруг костра, когда нас приглашают сесть, только и всего.
Краснокожие начали о чем-то перешептываться, а один из них, высоченного роста и с крепкой, похожей на бочонок, грудью, выступил из толпы и низко склонил голову с заплетенной косой перед стариком в перьях. Он стал что-то горячо объяснять, размахивая огромной дубиной, утыканной акульими зубами.
Груммох прошептал:
– Этого парня нам стоит опасаться. Если это их главный воин, то, Харальд, позволь мне с ним встретиться. Мой «Поцелуй смерти» должен слегка поразмяться.
– Будет так, как ты скажешь, только давай подождем и поглядим.
Затем они заметили, как старик кивнул головой, а тот, с грудью, похожей на бочку, и с племенными знаками на широком лице, обратился к толпе краснокожих, что-то хрипло выкрикивая, точно пытаясь разбудить в них злобу.
Наконец он обернулся и поглядел на Харальда.
– Вы – собаки. А мы – люди, – выкрикнул он фальцетом.
Торнфинн Торнфиннссон пробормотал:
– Я так и знал, что выйдет что-нибудь нехорошее от того, что мы так долго жили в этом иннуитском собачьем сарае. Даже краснокожие учуяли их дух.
– Приподними куртку, покажи им, что у тебя нет хвоста крючком, дружище, – посоветовал ему Гудбруд.
– Я не уверен, – сказал Торнфинн шепотом. – Что-то подрагивает у меня сзади, и это не ножны.
Груммох сделал шаг вперед и метнул свой топор в воздух, тот кружась взлетел высоко-высоко. Великан легко поймал его правой рукой, сжав губы и выставив вперед правую ногу, опираясь на левую.
– Иди сюда, – сказал он краснокожему с вызовом, – и убедись, что эта собака больно кусается.
Краснокожие притихли и опустили луки, точно боялись пропустить интересное зрелище.
«Бочкогрудый» ударил себя по бокам, а затем пустился в странную пляску, легонько подскакивая на песке, словно стараясь подбодрить самого себя. Затем он издал боевой клич и кинулся на Груммоха.
Викинг стоял, точно окаменев, до тех пор, пока краснокожий не замахнулся дубинкой. Тогда он отразил удар древком своего топора так, что акульи зубы, поотломившись, полетели в разные стороны.
Краснокожий снова со злобой бросился на Груммоха, и снова Великан Груммох отбил удар.
«Бочкогрудый» поколебался с минуту, видимо, обдумывая, с какой стороны лучше подобраться к Груммоху. Норвежец воспользовался этим и, издав вопль, похожий на крик взъяренного быка, прыжком приблизился к противнику.
Краснокожий поднял свою расщепившуюся дубинку, чтобы отразить удар боевого топора, но в этот день Груммох был особенно удачлив. Он нанес всего один удар, но этот удар разрезал дубинку, точно она была сделана из сырой глины. Он нанес всего один удар, но его было бы достаточно, чтобы разрушить могучую грудную клетку краснокожего. Однако ловким движением в дюйме от его груди он повернул топор и огрел противника обухом.
Краснокожий застонал, у него прервалось дыхание, и он рухнул навзничь, пропахав борозду в песке своим тяжелым телом. Он лежал, раскинув руки и ноги, напоминая морскую звезду.
С мрачным видом Груммох приблизился к лежащему, точно собираясь добить его.
И викинги, и краснокожие хранили молчание. Старый вождь опустил голову, словно не хотел быть свидетелем позора своего воина. Никто из толпы не поднял оружие на Груммоха, стоявшего возле поверженного противника.
Груммох, постояв немного, склонился над ним и затем легонько коснулся его лба обухом топора.
– Мне просто повезло, – произнес он так, чтобы все его слышали. – Теперь я касаюсь тебя своим боевым топором в знак боевой дружбы. Встань и будь моим братом.
– Легко сказать, – пробормотал Торнфинн. – Боюсь, что ребра этого парня будут болеть целую неделю, так что он не сможет двигаться без посторонней помощи.
И когда краснокожий попробовал встать и не смог, Груммох вновь склонился над ним и поднял его легко, как ребенка, хотя тот был крупнее, чем большинство норвежцев.
Все краснокожие с восторженными криками замахали своим оружием, точно они одержали победу, а не потерпели поражение.
Старый вождь подошел к Груммоху.
– Этой мой сын Ваваша, – сказал он. – И хотя он очень дорог мне, он должен принять от тебя смерть. По нашим законам, он не может принять жизнь от первого встречного. Если ты не убьешь его, то не рассчитывай на его благодарность в будущем. А теперь решай сам.
– Ваваша храбрый воин, – ответил ему Груммох. – Я, Груммох, человек с Севера, люблю храбрецов и вовсе не стремлюсь их убивать. Пусть Ваваша станет моим братом, а также братом моего брата названного, Харальда Сигурдссона. Я вовсе не ищу благодарности краснокожего воина за то, что сохраню ему жизнь. Я только хочу, чтобы он стал моим побратимом и чтобы мы были вместе и наша храбрость удвоилась бы.
Тогда Ваваша, который чуть-чуть отдышался, хотя лицо его все еще покрывала смертельная бледность, смущенно произнес:
– Пусть будет так.
Он с трудом поднялся на ноги. Ваваша, Груммох и Харальд, сомкнули руки в дружеском рукопожатии, образовав небольшой кружок, а все люди племени беотук закружились на песке в медленном танце, выкрикивая что-то, размахивая оперенными пиками, и кивая головами, как это делают лошади.
Гудбруд Гудбрудссон пробормотал:
– Один брат стоит десятерых врагов.
Но Ямсгар Хавварссон заметил:
– Да, но брат на рассвете может стать врагом на закате.
– Да замолчи ты, – одернул его Торнфинн Торнфиннссон, – ты как лапландская старуха на весенней ярмарке, которая бормочет и пророчит всякие несчастья со своей любимой черной кошкой на голове.
Тогда простак Ямсгар похлопал себя по макушке и сказал:
– У меня на голове только волосы, и никакой черной кошки нет.
– Вот и смотри за ними получше, – сказал Гудбруд. – Потому что если ты видишь то, что я уже успел разглядеть, то поймешь, что эти люди любят коллекционировать чужие волосы. Погляди, сколько скальпов свисает с их ремней!
– Тогда я надену шапку, – откликнулся Ямсгар Хавварссон. – Мне вовсе неохота расставаться со своими волосами, хоть в них, может, и полно иннуитских вшей. Я люблю свои волосы. Они очень даже хороши, если их как следует расчесать и заплести в косы. У нас на фьорде очень многие женщины считают, что нет ничего красивее моих волос.
– Кто сомневается, – подхватил Торнфинн Торнфиннссон. – Они торчат у тебя точно сено в стогу. И жесткие, как щетина, и тонкие, как у старого осла. Береги их, дружище, не снимай шапку. Если такое сокровище будет утрачено, подобного не сыщешь во всей Норвегии.
– Я послушаюсь тебя, друг мой, – кивнул Ямсгар.
Они последовали за краснокожими вверх по холму и дошли до зеленой поляны, откуда в небо поднимался голубой дымок.

12. ПЛЕМЯ БЕОТУК
Жизнь среди племени беотук пришлась по душе викингам, особенно после их долгого пребывания в скованной льдом стране иннуитов и мучительного скитания по морским волнам.
Старый вождь, Гичита, предложил Харальду и Груммоху занять место у самого костра рядом с ним и Вавашей. Он подарил им головные уборы из перьев в знак того, что они приняты в члены племени. Это были шапки из меха, украшенные спереди и сзади орлиными и соколиными перьями. Головной убор Груммоха был отделан серебряными пуговичками, которые позванивали при ходьбе. А у Харальда он был украшен белыми крупными бусинами, нашитыми на широкую голубую ленту.
Вручая им эти дары, Гичита сказал:
– Великие воины должны носить знаки своей славы.
Младшая дочь Гичиты, Ненеошавег, научила их причесывать волосы на манер беотуков. Длинные пряди зачесывались назад, а получившийся «хвост» продевался в полую кость, так чтобы волосы не трепались, когда приходилось быстро передвигаться в лесной чаще.
– Это проще, чем заплетать их в косу, названный братец, – сказал Груммох Харальду. – Беда только в том, что эта кость прыгает за плечами, когда идешь, а это неприятно. Мне все кажется, что кто-то подкравшись, хлопает меня по спине.
– Да брось ты об этом беспокоиться, – ответил Харальд. – Если уж кто из здешних похлопает тебя между лопаток, тебе не придется оборачиваться. Твой позвоночник просто переломится, и все.
Это была, конечно, мрачная шутка. На самом деле, особенно в первое время, жизнь среди племени беотук проходила не без приятности. Викинги подарили Гичите железные мечи и боевые топоры, которые остались от тех, кто погиб на пути в Гренландию. В ответ Гичита подарил им оперенные топорики, сделанные из камня и лосиной кости, а также охотничьи ножи из меди и железа с рукоятками из лосиного или оленьего рога.
Вскоре викинги переняли у беотуков их боевую раскраску: она наносилась на лица широкими полосами. Иногда полосы были голубые, их готовили из сока местных растений. Иногда желтыми – из глины, которую добывали на поляне неподалеку от деревни.
Гудбруд Гудбрудссон заявил однажды:
– Эта раскраска очень тебе идет, Торнфинн Торнфиннссон.
Торнфинн поклонился с важностью, как это было принято у беотуков.
– Мне приятно, что ты это заметил, друг, – сказал он.
Гудбруд продолжил:
– В самом деле, она идет тебе потому, что скрывает твое уродство. Так ты меньше походишь на обезьяну и больше напоминаешь человека, хоть и очень чудного!
Торнфинн фыркнул и пошел прочь. Он направился к музыкантам, которые били в барабаны и играли на костяных флейтах и однострунных арфах.
Там, на поляне, под монотонную музыку Груммох танцевал Танец Медведя, которому когда-то обучился в Лапландии. Он раскачивал свое огромное туловище, волочил ноги, а руки его висели по бокам, как плети.
Этот танец беотукам чрезвычайно нравился. Они сразу же догадались, что он собой символизирует, и вскоре тоже начали ему подражать.
И еще кое-что очень понравилось беотукам в викингах. Норманны были великолепными рассказчиками и умели рассказывать истории о вечерних огнях, перед тем как забраться в свои кожаные спальные мешки и натянуть поверх звериные шкуры.
История, которую однажды поведал им Харальд, так понравилась слушателям, что они заставили его повторять ее снова и снова, пока и сами от слова до слова не выучили ее наизусть.
– Много-много лет назад, – так обычно начинал свое повествование Харальд, – у великой богини Фрейи было двое сыновей. Один – Бальдр Прекрасный, а другой – Хед Слепой. Ах, как радостно было смотреть на Бальдра, скачущего по небесному своду на своем белом коне! – Тут Харальд должен был остановиться, чтобы объяснить, что такое конь, потому что краснокожие никогда не видели лошадей. – И как печально было наблюдать Хеда, который бродил по лесам, спотыкаясь о древесные корни, слабый и беспомощный.
Бальдр был и красив и могуч, вот, например, как у вас Ваваша, и мастер на любое дело, а Хед был способен только жевать мясо, сидя у костра, да спать в своей постели, завернувшись в овечьи шкуры. Проку от него не было никакого.
Когда Харальд впервые произнес эти слова, странная тишина воцарилась среди его слушателей-беотуков, и все обернулись и поглядели в сторону бледного юноши, сидящего в одном из последних рядов.
– Фрейя так гордилась своим сыном-воином, – продолжал Харальд, – что однажды во время празднества, посвященного приходу весны, она призвала птиц, зверей и деревья в лесном краю никогда не причинять вреда Бальдру и взяла с них священную клятву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16