Что-то бормоча и кланяясь, он бросил ее через плечо. Это была жертва хозяину леса за богатый дар.
Лиса была огненно-красная с белоснежной грудью. Бэй не отрывал от нее глаз. Ему доводилось убивать лисиц, но сколько он тратил на это сил, времени, терпения и хитрости. А здесь рыжая красавица сама прибежала в ловушку старика. Хотя перемет — рыболовная снасть на треску — тоже вроде самолова, но люди из становища братьев никогда не догадывались, что так можно промышлять зверя на суше.
Первый самолов настораживал Льок, а теперь старик взял в помощники сильного Бэя. Как бы в награду, он дал нести ему богатую добычу. Бэй даже покраснел от оказанной чести и бережно перекинул лису через плечо. Зато лицо Льока огорченно вытянулось. И это тоже понравилось старику. Значит, будет охотником, если руки скучают по добыче.
— Тот заяц, что убежал, — сказал Кру, утешая Льока, как маленького, — верно, ждет нас впереди.
Так и вышло. Ошалевший от погони заяц, никуда не сворачивая, добежал до следующего капкана и здесь нашел свой конец. Этот подарок лесного хозяина, хоть и не такой завидный, старик доверил Льоку. Охотники обошли за короткий зимний день три десятка ловушек. Кроме лисы и двух зайцев, им достались еще четыре птицы, запутавшиеся в силках: три тетерева и глухарь. День был удачен.
Хотя они вернулись поздно и очень усталые, старик освежевал лису и зайцев и отнес шкурки вместе с двумя тетеревами Главному охотнику стойбища. Лисью тушку бросили собакам, а мясо зайца, тетерева и глухаря осталось в хозяйстве Кру.
Как всегда болтая и поддразнивая братьев, Смеющаяся живо ощипала птиц, обмазала их толстым слоем глины и засыпала горящими углями. Радостно было этим вечером в жилище старого Кру. Доволен был старик своими нареченными сыновьями, и сами сыновья были горды и счастливы удачей, довольна была Шух — она дошила свою свадебную малицу. А Смеющаяся — та всегда была весела. Спать не ложились долго. Кру старательно учил приемышей языку своего селения. Один лишь внук старика, набегавшись за день, сладко посапывал на шкурах.
ГЛАВА 5
Каждый зверь боится человека и без крайней нужды не нападет на него. Но старые охотники рассказывают, что им случалось набредать на свирепого медведя, который и в сытое время бросается на людей. Огромный, с всклокоченной шерстью, истерзанный своими же сородичами, этот страшный зверь таится в лесной глуши, обезумевая от ярости, если повстречает кого-нибудь на своем пути. Даже в пору медвежьих «свадеб», когда медведи собираются на какой-нибудь полянке, одичавший отшельник уходит подальше. Он хорошо знает, что, попадись он своим же собратьям, те разорвут его в клочки, зато и он не даст пощады, завидев одиночного медведя. Страшна встреча с таким медведем-отшельником!
Но еще страшнее волк-одиночка. Кто знает, стая ли изгнала его или сам он отбился от своих, но, враждуя со всем живым, он рыщет отщепенцем, пока его не выследит волчья стая и, настигнув, растерзает. Вот такой-то волк вдруг появился днем в стойбище, пробежал между землянками, напугав детей и женщин, схватил трехлетнего ребенка, перекинул на спину и исчез в лесу. Напрасно до ночи бродили охотники в поисках хищника. Они нашли лишь клочья оленьей шерсти — остатки малицы да просверленный черный камешек, что повесила мать на шею мальчугану, чтобы уберечь его от злых духов.
Дней через пять волк снова появился и уволок собаку. Видно, страшный зверь облюбовал стойбище. Еще через три дня он ворвался в круг играющих детей и унес маленькую девочку. Люди поняли, что, пока хищника не убьют, стойбище не будет знать покоя. Охотники сделали облаву и опять не нашли зверя.
Не было помощи и от колдуна. Напрасно тот, бережно срезав снег со следами огромной лапы, бросал его в костер. На волка не действовало даже это, казалось бы верное, колдовство.
Матери стали бояться выпускать детей из землянок, да и сами дрожали от страха, пока ходили за водой к речке.
Теперь в селении только и было разговоров, что о свирепом хищнике. Между землянками по очереди расхаживал кто-нибудь из охотников, вооруженный копьем и луком со стрелами. Но на третью ночь волк напал на такого сторожа и перегрыз ему горло.
Охотника отнесли к святилищу и, в знак укоризны стоявшему там деревянному идолу, прислонили труп к каменному помосту, воздвигнутому перед истуканом, — пусть постыдится, что так плохо охраняет стойбище. Наутро, когда сородичи пришли хоронить охотника, они увидели, что волк изгрыз труп. «Покровитель» стойбища не смог помешать даже этому злодеянию!
Тогда колдун сказал:
— Наши люди чем-то провинились перед духами леса, и они послали на нас зверя.
Кто-то высказал догадку — не наказывает ли волк стойбище за усыновление пришельцев? Вспомнили, что на Бэе было ожерелье из волчьих клыков, сожженное вместе со всей одеждой. Прошел слух, будто Бэй убил отца этого волка, и теперь волк-сын мстит за него. Начались разговоры, что, пока братья живут здесь, никто не будет в безопасности. Братьям ничего не говорили, они узнали об этом от Смеющейся. Она рассказала все, что слышала, стараясь не глядеть на Бэя, и глаза у нее были заплаканные. Кру целый день где-то проходил, а вечером вернулся хмурый и озабоченный. Без привычных веселых разговоров, молча, поели у очага и раньше обычного улеглись спать. Но никто не мог уснуть. Из угла, где спали женщины, чуть слышно доносилось перешептывание Смеющейся с Шух. До самого света ворочались на ворохе шкур трое охотников.
Утром перед землянкой Главного охотника собрались все люди селения. Тут же шныряли подростки и, не понимая, чем озабочены взрослые, играли маленькие дети. Стали толковать о беде, свалившейся на стойбище. Почему раньше не приходил волк и не уносил детей? Как «Покровитель» позволил осквернить тело мертвого охотника, отданное под его защиту? За что гневается на них Хозяин леса, наславший зверя? Поглядывая на братьев, стоящих подле Кру, люди сперва тихо, потом все громче заговорили: уж не пришельцы ли, неведомо откуда взявшиеся, виноваты в такой напасти? Ведь пока их не было, не было и волка.
Кру хмурился все больше. Он хорошо знал, что такие разговоры опасны для Бэя и Льока. Еще не сказано решительное слово, еще молчит Главный охотник, но если и он поверит толкам, у старого Кру опять не станет сыновей, а он уже успел полюбить их.
Что же сказать в их защиту, как отвести от них гнев рода?
Вдруг Бэй вышел на середину круга.
— Люди, мы пришли к вам, потому что человек не должен жить, как ворон, в одиночестве, — сказал он громко, старательно подбирая слова еще малознакомого ему языка. — Вы взяли нас к себе. Вы не должны жалеть об этом. Я пойду и убью этого волка, и дети посмеются над ним, когда мы с братом положим его голову на том месте, где он загрыз охотника. Пусть мне не будет покоя, пока я не выполню своего слова.
Больше не о чем было говорить. Молча, кивнув головой, ушел в свою землянку Главный охотник. Потихоньку разошлись и все остальные. Теперь надо ждать, чтобы пришелец выполнил то, что обещал. Но горе ему, если он не выполнит своего обета. Люди стойбища станут его судить, как презренного хвастуна, которому нет места среди них.
Снова было тихо в землянке Кру. Старик, грустный и молчаливый, один пошел на обход своих самоловов, братьев он не взял с собой. Кто дал слово роду, должен только о том и думать, как бы его сдержать. Шух надо было идти за водой, а она боялась волка. Льок мог бы пойти вместо нее, но охотнику не пристало делать женскую работу. Он взял дротик и отправился ее провожать. За ними увязался и малыш. Как только в землянке никого не осталось, кроме Бэя, Смеющаяся торопливо сунула ему что-то в руку. Это был обгоревший просверленный волчий клык.
— Я сегодня разгребла место, где старики сожгли вашу одежду. Может быть, вещь принесенная тобой с родины, поможет тебе, — сказала она и потом тихо добавила: — Я ведь тоже тайком храню раковину с берега родной реки. И она показала ему маленькую, блестевшую перламутром раковину, которую прятала во мху, заполнявшем щели между бревнами стены. Бэй очень обрадовался — ведь это клык из ожерелья, которое подарил Ау. Подарок — это частица того, кто дарит, и теперь Ау, лучший из лучших охотников, будет вместе с ним! Бэю казалось, что он стал вдвое сильней.
— Ты самая хорошая из всех женщин, — смущенно сказал он. — Когда убью волка, примешь ли от меня его шкуру?
Смеющаяся покраснела, но кивнула головой и без всякого дела выбежала из землянки. Принять от охотника шкуру — значило согласиться стать его женой.
Бэй был прирожденный охотник, — он умел думать так, как думают те, на кого он охотился. Когда вернулся с реки Льок, брат сказал ему:
— Всякий раз, когда волк насытится, он приходит не раньше, чем на третий день. Последний раз он приходил в прошлую ночь. Значит, ждать его надо не сегодня, а завтра. А пока надо много спать, чтобы быть сильным. Бэй лег и действительно тотчас уснул. Льок тоже попробовал спать, но ему все мешало: потрескивание сучьев в очаге, тихий шепот женщин и даже скрип снега под ногами тех, кто проходил мимо землянки. Вечером полусонный Бэй, все время позевывая, лениво поел со всеми и снова повалился на шкуру.
Проснувшись ночью, он увидел, что Смеющаяся сидит у очага и понемногу подкладывает хворост. Ночь выдалась очень морозная, и холод, пробиваясь сквозь все щели, стлался по полу землянки. Заботясь о спящем Бэе, Смеющаяся не ложилась и поддерживала огонь, чтобы юноше было тепло. На другой день Бэй, выспавшийся и бодрый, вместе с Льоком пошел к святилищу.
Он рассуждал так: голодный зверь не забудет место, где лежал мертвый охотник. Прежде всего он придет туда, к недоеденной добыче. Значит, там и следует ожидать его.
Волк, с которым Бэю предстояло вступить в бой, был страшным противником. По отпечаткам лап на снегу было видно, какой это огромный зверь. Должно быть, он очень сильный, а яростью не уступит рыси. Надо хорошо подготовиться к борьбе, в которой кто-то из двух — охотник или хищник — должен был неминуемо погибнуть.
Волчьи следы шли широким кругом по краю поляны и обрывались, глубоко вдавившись в снег, против помоста. Отсюда зверь прыгнул на мертвого охотника. Бэю очень хотелось пройти по следу, чтобы понять, почему волк прыгнул именно с этого, а не с другого места. Но охотнику нельзя выдавать себя. Если зверь узнает, что человек разгадал его повадки, он не поддастся на уловки.
Юноша прикинул на глаз длину волчьего прыжка и посмотрел на копье. Древко копья было слишком коротким. Удлинить его? Нет, это не годилось, очень длинное древко может помешать. Значит, надо самому броситься навстречу зверю.
— Понял? — спросил Бэй брата, указав на нетронутый снег между четырьмя глубоко вдавленными следами и помостом.
— Я раньше не был охотником, — виновато улыбнулся Льок. — Но, кажется, я понимаю. Здесь он прыгнул тогда, прыгнет и теперь. Ты хочешь… Но Бэй быстро закрыл ему рот ладонью. Нельзя рассказывать, о чем думаешь. Ветер может донести до волка неосторожные слова охотника, пролетевшая птица услышит и прокричит ему с высоты… Бэй наломал еловых веток, сложил кучей у помоста и сел на них лицом в сторону, откуда ждал волка. Копье он положил рядом, справа от себя.
— Я останусь тут на ночь, — сказал он Льоку, — а ты иди в землянку.
Уже темнеет.
Льок покраснел от обиды.
— Ты дал слово за нас обоих. Если я тебе мешаю, я пойду караулить волка в селении, но укрываться в землянке, когда тебе грозит опасность, не буду.
Бэй уступил. Он усадил брата за каменным помостом. Вдвоем лучше: если зверь не испустит дух от первого удара, Льок нанесет второй. Было полнолуние, но луну затягивали тонкие облака, и в глазах рябило от лунных бликов. Не свистел в деревьях ветер, и в полной тишине был хорошо слышен каждый звук. Пока все складывалось удачно. Теперь оставалось только ждать.
Как долго в ожидании тянется время! Какая-то ночная птица села поблизости на ель и, невидимая, раза три крикнула, не то предупреждая, не то напоминая о чем-то.
Льок вспомнил о вороне, который так напугал мать. «Она говорила, что его посылают духи, — вспомнил он, — а где эти духи?..»
Юноша покосился на деревянного истукана. Но ничего страшного в нем не было, просто чурбан с вырезанными лицами. Что такой может сделать? Прислоняясь головой к выступу плиты, Бэй прислушивался и досадливо морщился всякий раз, когда вскрикивала птица, словно боялся не расслышать того, что было нужно.
Но вот надоедливая птица улетела, и стало совсем тихо. Братья ждали еще долго. Наконец где-то в чаще треснула сухая ветка, потом еще раз, поближе, и Бэй услышал хриплое дыхание зверя.
Волк пришел. Он неторопливой рысцой бежал по старым следам, царапая когтями твердый наст. Бэй бесшумно привстал на одно колено и крепко сжал копье правой рукой. Зверь остановился на том самом месте, откуда прыгнул в первый раз. Он поставил лапы так, чтобы задними оттолкнуться от земли, а передними загрести под себя побольше пространства. В этот миг Бэй бросился на него. Копье охотника, всем телом метнувщегося вперед, вошло в пасть, пробило и отделило друг от друга шейные позвонки. Хищник свалился боком, подбирая лапы, как будто все еще хотел прыгнуть. И сейчас же на его голову с хрустом опустился топор выскочившего из-за помоста Льока. Волк даже не дрогнул, он был уже мертв. Оба брата стояли над ним, боясь поверить удаче. Потом Бэй выдернул копье, по охотничьей привычке взглянул, не сломан ли наконечник, и помог брату вытащить засевший в черепе топор. Помня обычай своего становища, Бэй отправил Льока звать охотников. Но Льок вернулся один.
— Они не идут, — еще издали крикнул он, — они придут на рассвете.
Теперь, когда дело было сделано, время летело быстро. Охотники пришли к святилищу только на заре. С ними были и женщины, но они остановились поодаль: приближаться к святыням рода им не разрешалось. Связав три лыжи, охотники потащили к стойбищу огромного волка. Его волокли до того места, где пришелец дал обещание. Бэй ловко снял с волка шкуру и высоко поднял ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31