В воротах караван-сарая стояли два сипая. Они внимательно посмотрели на старика, но пропустили его. Он не торопясь прошел во внутренний двор, где уже просыпались постояльцы. Они убирали свои топчаны, сворачивали в аккуратные валики покрывала. Несколько человек мылись у источника, кто-то приводил в порядок одежду и вещи, в дальнем углу богомольцы совершали утренний намаз, в съестной лавочке на большом очаге кипели в чанах утренние яства, заспанные мальчишки разносили в пиалах холодную воду, дымящийся овощной кари, лепешки, горки кислого тамариндового варенья и ласси с тростниковым сахаром в высоких чашках. Надо всем висел негромкий гул голосов переговаривающихся людей, кашель, звон посуды.
Старик остановился, осматриваясь и прислушиваясь к голосам, подождал немного, потом двинулся в сторону съестной лавочки, схватил за руку пробегавшего мимо него мальчишку и спросил:
— Скажи-ка, тут остановились фаренги?
— Да, бабуджи! Их было трое. Но вчера один исчез, а двое других — очень высокий мужчина и красивая девушка — ушли в дом к Парвезу. Девушка так плакала…
— Шайтан! — выругался старик. — Эта обезьяна была тут.
Он сунул монету словоохотливому мальчишке и заковылял прочь из караван-сарая. Он знал, где находится дом Парвеза, и, не теряя времени, поспешил туда, лихорадочно соображая, как ему увидеть Дарью.
Через полчаса он подошел к нужному дому. Вооруженный стражник, стоявший у входа, вопросительно посмотрел на него. Старик жалобно заныл, стараясь как можно естественнее изобразить обездоленного, несчастного бродягу:
— Господин! Да будет тебе удача во всех делах, да благословит Аллах субедара Кашмира, блистательного Мансур-хана! Да будет ниспослана милость Аллаха на дом благочестивого Парвеза и всех домочадцев и на тебя, храбрый воин, тоже!
Видя, что стражник не гонит его и благосклонно слушает, старик льстиво продолжал:
— Скажи мне, несравненный, стоящий на страже как лев, не здесь ли живет белая красавица фаренги из Северной державы?
Стражник получил от Парвеза лишь один приказ — от ворот не отходить и никого не впускать. Что же касается вопросов прохожих, то здесь указаний от хозяина никаких не было, и поэтому он простодушно ответил:
— Да, девушка живет здесь.
Первая часть задуманного плана удалась, глаза старика радостно сверкнули под мохнатыми бровями.
— О могучий и мужественный воин! Дело в том, что я проделал большой путь сюда из той самой Северной державы белого царя русов, откуда пришла эта девушка. У меня есть для нее письмо. Не позовешь ли ты ее сюда, отважный страж! Не бойся, я совершенно безобидный человек, у меня нет никакого оружия. Я передам ей это послание и тихо удалюсь. — Он сунул руку за пазуху, вынул оттуда кусок пальмового листа и помахал им.
Стражник кивнул головой:
— Давай сюда твое письмо, я отнесу его, — и протянул руку.
— Нет, нет, что ты! — быстро проговорил старик. — Мне приказано передать ей послание прямо в руки!
Видя, что стражник заколебался, Бадмаш прибавил:
— Я дам тебе рупию, Валла-билла! Все, что у меня есть.
Стражник удовлетворенно хмыкнул, что-то крикнул во двор и буркнул старику:
— Сейчас придет!
Вскоре за дувалом раздался голос. Стражник встрепенулся:
— Давай монету! И стой по эту сторону калитки. Понял? Во двор не входи и передавай, что хотел!
Старик закивал.
Калитка заскрипела, открылась, и Бадмаш охнул, потрясенный красотой Дарьи.
— Что ты хотел, старик? — спросила девушка.
— Прости, красавица, ради Аллаха милостивого и всемогущего! — забормотал тот растерянно. — Я вижу, что я ошибся и попал не в тот дом. Мне нужна черная девушка, а ты белая как снег.
— Но постой, — грозно вмешался в разговор стражник, — ведь ты хотел… — Он не договорил, осекся и почтительно повернулся — позади Дарьи выросла громадная фигура Дангу. Старик вздрогнул, втянув голову в плечи, и, не сводя глаз с юноши, начал пятиться.
— Ты что здесь делаешь, Дарьюшка? Пойдем, ведь Григо надо лечить. — Он повел девушку обратно во двор, не обращая внимания на старика, который все дальше и дальше отступал назад, а затем повернулся и побежал, что-то бормоча. Стражник остался в полном недоумении.
СТОЛКНОВЕНИЕ
Тр-р-р-ам, тр-р-р-ам, тр-р-р-ам — разносилась время от времени короткая дробь барабана, перекрывая шум пестрой бурлящей толпы на Бори-Базаре. Затем слышался гнусавый голос зазывалы:
— Эй! Эй! Уважаемые кашмирцы! Мы продаем и покупаем шали и шафран! Оптом! Оптом!
Зазывала с барабаном сидел в проходе между двух белоснежных палаток — тамбу, большой и маленькой. Из большой палатки вылез невысокий тщедушный человечек. Загорелое до красноты морщинистое лицо и светлые волосы выдавали в нем европейца. Он начал прохаживаться перед палаткой, поправляя белую тряпку, натянутую между двух высоких кольев. На полотнище было написано по-английски:
Saffron and shawls merchants Co. England
Немного пониже эта же надпись повторялась на урду.
— Эй! Эй! Уважаемые кашмирцы! Подходите, пожалуйста! — снова понеслось над базаром после короткой дроби барабана.
Человечка со сморщенным лицом звали Николас Кондрелл. Он был английским купцом и возглавлял небольшую компанию, название которой и красовалось на белой тряпке. Всего год назад он получил фирман за подписью его величества падишаха Фарруха Сийяра на исключительное право беспошлинной торговли шафраном и кашмирскими шалями. Воспользовавшись услугами делийской фактории, могущественной объединенной английской компании, торгующей с Ост-Индией, он успел уже организовать четыре больших каравана из Кашмира, переправив товар в суратскую факторию для отправки кораблями в Англию. Дело его процветало и разрасталось, и он взял себе в компаньоны рыжего долговязого Джона Гибсона, невесть откуда появившегося в Дели шотландца с бледным испитым лицом и длинным унылым носом.
Николас Кондрелл был отъявленным мошенником и негодяем. Из Англии за ним тянулся целый шлейф грязных дел и преступлений. Несколько раз он сидел в тюрьме по обвинению в жульнических махинациях при продаже земельных участков в графстве Дербишир и снабжению кораблей ворованными со складов Адмиралтейства продуктами. Выйдя из тюрьмы после очередной отсидки, он сколотил шайку мосс-труперов и занялся грабежами. После нескольких убийств, спасаясь от британской фемиды, которая угрожала ему виселицей, он с помощью своих дружков-матросов, таких же отпетых негодяев, бежал в Индию на одном из кораблей Ост-Индской компании.
Григорий уже больше часа бродил вместе с Нанди по базару, когда до его слуха донеслись выкрики зазывалы. Россиянин встрепенулся. Кажется, это то, что он искал несколько дней. Ему попадались отдельные торговцы то шалями, то шафраном. Но этого было мало. Нужна была большая партия товара и того и другого для задуманного им каравана в Дели.
После похищения прошло несколько дней, и Григорий пришел в себя. Раны зажили. Он привык к невзгодам — в Туркестане ему приходилось терпеть всякое.
— Шали и шафран! — повторил Григорий. — Господь Бог наш пресветлый дает мне что надобно!
Он покрепче прижал к плечу заветную котомку и повернулся к Нанди:
— Эй! Друг индейской! Пошли-ка туда, посмотрим, что там скупают да продают, может, и нам что перепадет!
Они быстро двинулись к центральной части Бори-Базара, энергично проталкиваясь через бурлящую людскую толпу.
Однако оставим пока Григория с его купеческими делами и вернемся немного назад и посмотрим, что происходило в доме Парвеза после того, как Дангу принес туда спасенного друга.
Домочадцы Парвеза окружили раненого Григория, выражая ему сочувствие, восхищаясь храбростью его спасителя. Ведь победить самого Бадмаша, наводившего страх на весь Кашмир, — большая удача и доблесть. После краткого рассказа Дангу и комментария Нанди Парвез проникся еще большим уважением к этим фаренги из Северной державы.
— Ты просто молодец! Ты как Гаруда, который спас от смерти Раму! — Он похлопал Дангу по руке.
Нанди радостно закивал. Теперь он просто боготворил русского юношу.
А Дарья? Если ТОГДА, на перевале Зоджи-Ла, Дангу привлекал ее физически, то ТЕПЕРЬ она увидела его благородство и мужество. Если в первые дни знакомства она относилась к нему с легким чувством превосходства, даже с некоторой долей иронии, наблюдая, как он коверкал слова, постигая русскую речь, или чего-то не знал, простого и обыденного из их жизни, а узнавая, удивлялся как ребенок, то теперь все было по-иному. Она осознала, что Дангу не просто полудикий юноша, пусть и красивый собой, но гордый и благородный потомок древнего русского рода, достойный носить имя своих предков.
Стоит ли говорить, что выбор Дарьи был сделан? Дангу встретил горячий взгляд, полный благодарности и восхищения и чего-то еще, чего он пока не мог понять, но смутно почувствовал. Как отрадно было ему услышать ее голос, похожий на нежное пение весенней птицы — прияки, несравнимый с голосами женщин-кангми — грубыми, больше похожими на лай лисиц или тявканье шакалов… Пока слуги помогали Григорию прийти в чувство, Парвез отдавал распоряжения. Нужно было устроить для фаренги праздничную трапезу. Для них это будет весьма кстати.
Когда Дангу вошел в комнату Григория, тот, уже вымытый и облаченный в чистый халат, лежал на чарпаи, а над его ранами хлопотала Дарья. Глядя на нее, Дангу вспомнил другую женщину, которая на укромной площадке под перевалом Зоджи-Ла так же склонялась над умиравшим Григо.
— Хорошо все будет, дядя Гриша! Поправим тебя, Пресвятая госпожа Владычица Богородица отставит всякую рану да язву смертоносную, — ласково нашептывала она, ловко перевязывая большой ожог на его руке. — Приидет к тебе здоровьичко, да и на Расею-матушку все вместе двинемся. Как-нибудь доберемся милостию Божьей! И Никитушка-спаситель всех хранить да оберегать нас будет! Вот! Вот он — тут! Господи благослови! — Она перекрестилась.
— Спасибо, детушки мои! Все будет так, Бог даст! — с благодарной улыбкой ответил тихим голосом Григорий.
Он уже в который раз давал себе клятву во что бы то ни стало вернуться домой вместе с Дарьей и Никитой…
Итак, волею судьбы-повелительницы Дангу и Дарья оказались во власти любви. Этому способствовало все — весна и юность, красота и благородство. Каждое утро под благовидным предлогом изучения русского языка они уединялись в благоухающем саду, и Григорий, окончательно поправившийся после пыток у Бадмаша, ласково улыбаясь, все понимая, благословлял их:
— Ступайте дети мои, да хранит вас Господь Бог!
Вместе с русским языком они изучали и постигали великий, всепобеждающий язык любви. Он был так прекрасен, в нем было столько неожиданного и волнующего, и постигался он так легко — ведь здесь распоряжалась сама Природа. Дарья потихоньку напевала чудесные русские песни, и Дангу слушал, весь трепеща, заглядывая в глаза, которые казались ему бездонными, как озеро. Он гладил ей руки и волосы и рассказывал о своей удивительной жизни с кангми, а она — о своей жизни на великой русской реке Волге, о своей семье, об отце и матери. Он со вздохом вспоминал о Лхобе и Вангди, Зуке и Ямсо, о жизни в пещере, задумывался о настоящих родителях.
Как-то раз он шутливо предложил Дарье изучать язык кангми. Она рассмеялась и некоторое время прилежно повторяла за ним странно звучавшие слова и фразы, стараясь их запомнить: «ту» — там, «гау» — амулет, «лга» — теперь, «бод-рха» — пусть так будет…
— Данг-чи-канг! — важно произнес Дангу и ткнул себя пальцем в грудь.
— Данг-чи-канг! — с улыбкой повторила Дарья. — Никита, Дангу. Сколько у тебя имен! Ты — как бог. — Она вздохнула и прижалась к его груди. — Как я люблю тебя, мой милый! — Она нежно поцеловала его.
Григорий между тем готовился организовать свое торговое дело. Он часто беседовал об этом с ювелиром, и тот дал ему много ценных советов. Парвезу и его домочадцам нравился этот добрый русский купец с открытой душой. Наконец настал день, когда Григорий вместе с Нанди отправился на Бори-Базар.
Россиянин подошел ко входу в маленькую палатку, пытаясь прочитать надпись на тряпке. Из палатки вылез Николас Кондрелл. Они молча уставились друг на друга. Англичанин несколько секунд как бы ощупывал глазами Григория, а потом, обернувшись, крикнул:
— Эй, Джон! Выйди-ка, тут, кажется, европеец объявился, черт меня побери! — И потом обратился к Григорию: — Mister… em-mm… what country are you from?
Видя, что тот не понимает, он перешел на урду:
— Кис мульк сэ бабуджи?
— Расейский я, купец, Григорий Семенов прозывать, скитаюсь по разным странам, — бойко заговорил тот на урду. — В армии служил, у его величества Петра Алексеевича, в казачьих войсках, да в полон взяли бусурмане-трухменцы. Так вот! — Он улыбнулся.
— Oh! This is what, Russian! — разочарованно протянул Николас. — Moscowite! — Сморкнулся в сторону, и лицо его передернулось.
В это время из тамбу, покачиваясь, выполз детина в белой грязной рубахе, клетчатой юбке и высоких кожаных ботинках на шнуровке. Он был слегка навеселе и что-то дожевывал, вытирая замасленные губы рукой.
— Джон Гиб… Гиб… сон! — представился он. — Приятно встретить европейца в такой дыре! Не хотите ли опрокинуть пиалку виски по этому случаю?
— Благодарствую! Пока нет, — вежливо отклонил предложение Григорий.
— Николас Кондрелл! — прогнусавил человек с морщинистым лицом, ткнув себя пальцем в грудь. И захихикал, обнажив рот, полный гнилых зубов. — Мы из Англии, торгуем здесь, а ты что продаешь, что покупаешь?
— Так вот шафран надобно купить. У вас, вижу, много…
Он снял с плеча котомку, вынул мешочек с золотыми монетами и подбросил на руке:
— Есть чем расплатиться! — Потом подошел к связкам шафрана, лежавшим под большим навесом, и стал щупать, отщипнул немного сушеной массы, потер в пальцах, поднес к носу, понюхал, чихнул, попробовал на вкус. По всему было видно, что он новичок в этом деле.
Николас и Джон, наблюдавшие за ним, быстро перекинулись между собой несколькими фразами на всякий случай по-шотландски.
— Мистер Григорио! — начал Кондрелл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39