— Ты безумец! — прошептала она.— Вот-вот, и ты — причина моего безумия.Она с трудом скрывала воодушевление.В этом было нечто захватывающее — улизнуть из дворца в столь поздний час, когда всем добропорядочным людям полагается спать и видеть сны. Риск и опасность будоражили сердце. Если королева узнает о подобной авантюре — их ждет наказание и отлучение от двора.Он привлек ее к себе, поцеловал требовательно и пылко, а потом дал шпоры коню, и они пустились вдоль реки по залитой лунным светом дороге к его дому. Там он спешился, снял Сабби с седла и на руках внес в дом, а потом по лестнице в свою спальню.Он сбросил плащ, открыв взгляду широкий разворот плеч и рельефно выступающие мускулы. Непокорная темная грива рассыпалась по плечам, и белые зубы блеснули на загорелом лице, когда он улыбнулся своей хищной улыбкой. Черные бриджи облегали его бедра так плотно, словно были отлиты вместе с ними. Светло-зеленые глаза ночной гостьи восторженно следили за каждым его движением: сейчас его телом владела лишь страсть — необузданное влечение к ней, и это она видела совершенно ясно. На ней было надето ее кремовое свадебное платье с глубоким вырезом.Дразнящим прикосновением пальца он обвел высокий изгиб ее груди, а потом наклонился, чтобы поцелуями воздать должное каждому склону этих восхитительных холмиков. Его губы поднялись выше; пламенные поцелуи ложились вдоль невидимой дорожки — к шее и к уху. Кончиком языка он коснулся мочки уха и прошептал:— Ты придумала что-нибудь новенькое, чем мы могли бы заняться в постели?— Да… давай поедим в постели. Я ужасно голодна, а ты?— Просто умираю от голода… но мне нужна не еда.— Ну пожалуйста, — попросила она. — Если уж мне суждено проводить здесь много времени… ты не разрешишь мне позвать кого-нибудь из прислуги и послать за едой?— Сейчас? Посреди ночи? — спросил он, не веря собственным ушам.— Ты же сам сказал, что хочешь чего-нибудь особенного… необычного…— Ты в самом деле настолько невинна? — Он удивленно покачал головой. — Ну, знаешь ли, надо еще посмотреть, будет ли от тебя в постели хоть какой-нибудь прок.— Не смейся надо мной!Она обиженно выпятила губку, которую он незамедлительно поцеловал, а затем широким жестом обвел комнату.— Ты здесь госпожа. Делай все, что пожелаешь.Она потянула за шнурок звонка, а Шейн встал позади нее, чтобы расстегнуть платье у нее на спине.— Что ты делаешь! — воскликнула она, когда он положил руки на ее груди. — Слуга увидит!— Ну и что? Им надо к этому привыкнуть.Ты так не считаешь?Он вынул шпильки из ее прически, и тяжелая шелковистая масса упала поверх его подставленных рук. Это заставило его вздрогнуть от предвкушения.Раздался деликатный стук в дверь, и Сабби откликнулась:— Войдите!Дверь открылась, и на пороге появился мужчина средних лет. С самым бесстрастным выражением на лице он произнес:— Да, милорд?Глаза Шейна бессовестно блеснули:— Мэйсон, это госпожа Сабби Уайлд. Она будет проводить с нами очень много времени.Я думаю, она хочет начать знакомство именно с вас.Мэйсон не выразил ни малейшего удивления. Даже бровью не повел. Его давно перестали удивлять причуды хозяина.Сабби метнула на Шейна уничижительный взгляд, протянула руку и спросила:— Мэйсон — это фамилия. А как ваше имя?На этот раз он все-таки удивился:— Имя?.. Меня зовут Чарлз, миледи.Она понимала, что это всего лишь дань вежливости, но он был первым, кто в обращении к ней правильно назвал ее титул, и это доставило ей скрытое, но несомненное удовольствие.— Отлично, Чарлз. Мне очень хочется чего-нибудь вкусного. Что там хранится в кладовых у Бога Морей? Амброзия?Его губы слегка изогнулись.— Нет, миледи, но, может быть, вы позволите предложить вам черную смородину со сливками?— О да, пожалуйста. Две миски. Мы собираемся поесть в постели.Она подмигнула ему, и слуга понял, что молодого Хокхерста кто-то сможет наконец прибрать к рукам.— Ей-богу, ну и наглая же ты штучка, — высказался Шейн, когда ему удалось довести до конца трудную работу — снять с нее платье.— А минуту назад я была невинной овечкой.— Возможно, ты и то и другое одновременно.Он развязал ленточки ее нижних юбок, и когда они упали на пол, она осталась в коротенькой подкорсетной манишке, панталончиках и чулках.— Мое белье, милорд, слишком неказисто для метрессы, но вам будет приятно узнать, что я уже заказала несколько дюжин самых скандальных вещичек, какие только можно вообразить. Портниха Пенелопы Рич — и та была шокирована, когда я объяснила ей, какие фасоны придумала!— Твои неказистые штанишки очаровательны.Он поцеловал ее в нос, а затем налил по стакану сака — сухого шерри, смешанного с барбадосским сахаром и специями. В дверь снова тихо постучали, и она умоляюще взглянула на Шейна. Он злорадно покачал головой:— Э нет, это уж твоя забота — впустить его и принять заказанный десерт.Сабби собралась с духом, храбро прошествовала к дверям в своих панталончиках и приняла от Мэйсона серебряный поднос. Она закрыла дверь задом, но Шейн мгновенно перехватил у нее поднос.— Сначала мы разденемся, потом заберемся в постель, а уж потом поедим! — Он чувствовал, что от вожделения готов разорваться на части. — Сердце мое, твой рот создан для поцелуев, а вовсе не для смородины со сливками!Он прижался губами к губам Сабби, а потом наклонился ниже, чтобы целовать ее в шею. Его пальцы прошлись вдоль верхнего края манишки, а потом нырнули в долину между поднявшимися, налитыми грудями.— У тебя есть кое-что послаще, чем смородина, — бормотал он. — Твои груди — как спелые медовые дыньки с твердыми ягодками на концах.Он медленно снял с нее манишку и, приняв в сильные ладони освободившиеся груди, поднес их к своим губам, словно изысканное лакомство, которое ему предстояло отведать.— Сабби, ты так хороша… это просто грешно — быть такой прекрасной… — шептал он между поцелуями.Он мягко опустил ее спиной на кровать, чтобы снять с нее чулки. Ни один дюйм шелковистой плоти, открывающейся взгляду, не остался обойденным поцелуями. Он заставлял Сабби ощутить красоту каждой клеточки ее тела — от лодыжек до ушей; последними были сняты панталончики, и все это время он не скупился на ласковые слова и нежные прозвища. Он хотел, чтобы часы близости длились как можно дольше, даруя каждому из них полное и глубокое наслаждение.Скинув бриджи, он встал перед ней. Их глаза уже начали любовную игру. И, лаская ее взглядом, он чувствовал, как разгорается жар у него в крови и как наливаются его чресла нестерпимо-сладостной мукой.Но и в ее глазах он читал восторг и восхищение. Она без стеснения разглядывала его.Вот ее взор задержался на его губах, потом на плечах… На руках. На животе. И наконец ее взгляд устремился туда, где победоносно вздымалось могучее мужское копье.В этот момент она подумала, что нет и не было на земле другого такого великолепного мужчины. Ничего нет удивительного в том, что королева называла его своим Богом Морей. У Сабби просто в голове не укладывалось, что именно ей выпало столь невероятное счастье — стать женой такого убийственно-красивого мужчины. Да, он распутник, мерзавец, совратитель… но, силы небесные, он — мужчина! С головы до пят мужчина! Она никогда ничего подобного не испытывала и даже не подозревала, что способна на такие чувства.И он не сделает с ней ничего дурного или нечестивого — в этом она не сомневалась.И еще она понимала: если она сейчас хоть краешком глаза увидит дракона — она просто рухнет на тело мужа и станет его целовать.Она потянулась к мискам со смородиной и, когда Шейн передал ей поднос, пристроила между ними этот «столовый прибор», как бы воздвигнув барьер на пути мужского вожделения. Сама она уселась на кровати, скрестив ноги по-турецки. Медно-рыжеватые волосы в беспорядке рассыпались вокруг нее. В его глазах ее красота была несравненной. Шейн лежал на боку, подперев голову рукой, и зачарованно наблюдал за Сабби. Он считал ее несравненной красавицей. У него вырывался непроизвольный стон каждый раз, когда она розовым язычком слизывала сливки с ягоды.Кончив есть, она начала кормить его, и стоило ей поднести ягоду к его губам, как он немедленно предпринимал попытку захватить ртом вместе с ягодой и пальцы Сабби.Наконец он поставил поднос на пол.— Иди ко мне, милая.Он встал над ней на колени и протянул руки к ее груди: совершенное тело притягивало его, словно магнит, и лицо у него застыло от страсти. Едва он прикоснулся к ней, как она превратилась в огонь, в расплавленную лаву. Казалось, даже кости ее тают, словно воск. Он уткнулся головой в ее грудь. Руки Сабби блуждали по его телу, и все, что она осязала, воспламеняло ее: его непомерная сила, его широкие плечи, крепкие бедра. Ей хотелось касаться его еще и еще. Ее пальцы пробирались через густую поросль волос, покрывающих его мускулистый торс. Кончиками пальцев она дотронулась до его сосков, а потом прижала ладони к мощной шее.Ее губы, казалось, расплющились под стремительным натиском его губ, и она с готовностью раскрылась, словно он научил ее этому, — раскрылась навстречу его поцелуям. Но его рот не задержался у ее губ, а, оторвавшись от них, двинулся вниз, к ее животу и еще ниже.Она чувствовала силу его рук, она чувствовала, как они напрягались, сжимая ее стан. Его рот жадно приникал к ее плоти, словно впитывая несравненную красоту. И вот он оказался еще ниже, достиг треугольничка медно-рыжих завитков — и Сабби ахнула, потрясенная собственным бесстыдством: она не хотела, чтобы он остановился.Его руки сомкнулись у нее ниже спины, мягко, но неодолимо вынуждая ее податься навстречу его поцелуям. Она чувствовала, как играет его язык с расцветающим бутоном ее желания; потом он приступил к обследованиям мягких местечек ее лона. Пальцами он раскрыл нежные створки, и она задрожала, когда туда ворвался его немилосердный язык. Она заметалась и не могла удержаться от стонов, когда волны неизведанного, немыслимого наслаждения начали прокатываться по всему ее телу.Она хотела, чтобы так было еще и еще, снова и снова, и только стонами и вскриками могла выразить эту жажду — и он давал ей все, о чем она просила. Пальцами она впилась в его плечи, а потом вцепилась в густую шевелюру, прижимая его голову к средоточию своего вулканического наслаждения. Она металась и распластывалась, с наслаждением принимая его искусные ласки. Но потом он провел ладонями вверх по ее животу — к розовым торчащим бутонам; он начал гладить их и стискивать — и тогда она выгнулась и закричала, потому что достигла вершины, и ей почудилось, что она рассыпается миллионом дробящихся искр. Он еще раз обвел языком заветную нежную плоть и только после этого отодвинул голову от ее лона и, обняв, прижал Сабби к себе, чтобы ощутить последнее содрогание ее щедрого отклика на его близость.Она провела пальцами по царапинам, которые оставили на его бронзовых плечах ее ногти.— Моя маленькая дикая кошка, — хрипло проговорил он.Его тело вызвало в ней жгучее любопытство. Она воочию видела, как пульсирует — в такт с сердцебиением — напружиненный мужской ствол. Прикоснувшись к нему, она поразилась, что он тверд, как мрамор. Только сейчас она почувствовала, что теряет уверенность.— Ты такой… огромный, — выдохнула она, сознавая, что теперь уже совсем скоро он окажется сверху и войдет в нее.Он обнял ее и пообещал:— Милая, если тебе будет очень больно, я остановлюсь. В первый раз это и в самом деле может быть больно, поэтому сначала я любил тебя по-другому. Я уверен, что сейчас ты готова стать моей. Попытайся расслабиться и прими меня. Нам незачем спешить, моя хорошая, — сказал он, приблизив к ее губам свои, и она почувствовала, что могла бы умереть от его поцелуев.В дверь постучали — резко и требовательно. Шейн понимал, что срочными вызовами пренебрегать нельзя. Пробормотав проклятие, он соскользнул с кровати и открыл дверь. Барон вручил ему записку, которую Шейн поднес к свечам, чтобы прочитать. На этот раз у него вырвалось ругательство, куда более непристойное. Он запустил пальцы в свою темную шевелюру, спокойно кивнул Барону и закрыл тяжелую дверь. Вернувшись к кровати, он крепко обнял Сабби:— Любовь моя, прости меня за то, что я должен сделать. Мне не следовало бы сейчас покидать тебя ни по какой причине… кроме этой, единственной. Я знаю, мне нечего надеяться, что ты поймешь: есть так много вещей, о которых я не могу тебе рассказать. Жизни одного человека… грозит серьезная опасность.— Это вызов от королевы? — ревниво спросила она.— Милая моя, я клянусь, что ни за что не покинул бы нашу постель ради этой царственной шлюхи. Постарайся поспать хоть немного. — Он заботливо укрыл ее одеялом. — Возможно, меня не будет несколько дней.— Завтра мне придется вернуться ко двору, но я хотела бы принести сюда кое-что из моих вещей… если можно.— Сабби, дорогая, теперь это наш дом.Приходи и уходи, когда пожелаешь. — Он наклонился, чтобы в последний раз поцеловать ее. — Я чувствую себя последним негодяем из-за того, что оставляю тебя в такую минуту, но клянусь, что сумею загладить свою вину, — пообещал он.Сабби в молчании наблюдала, как он одевался во все черное, как увешивал себя оружием: шпагой, кинжалами и пистолетами; потом все это скрыл длинный черный плащ. Мыслями Шейн был уже не с ней, а где-то бесконечно далеко. У него была некая тайна, скрытая жизнь, которая поглощала его целиком. Неведомо почему Сабби прониклась уверенностью: узнав об этом, она получила в руки средство, которое когда-нибудь поможет ей его погубить. Она не стала размышлять об опасностях, которые его подстерегали; скорее завидовала приключению, ради которого Шейн с Бароном сейчас мчались куда-то в ночной тьме. Глава 10 В послании, переданном Шейну Хокхерсту, говорилось, что О'Нила со дня на день собираются взять под стражу и препроводить в Дублинский замок для допроса. И Шейну и Барону было хорошо известно, как содержатся заключенные в дублинской темнице и каким незаконным, ужасным пыткам они подвергаются. Дыба и кнут, которые были в ходу у Уолсингэма, казались пустяком по сравнению с «испанским креслом», тисками под названием «дочка мусорщика» и железными сапогами с кипящим маслом внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48