У них оказалось много общего в восприятии и понимании сотни вещей, и это понимание росло: нередко бывало, что Джон начинал фразу, а она ее заканчивала. Он, похоже, с легкостью мог читать ее мысли.
Она снова и снова перебирала в памяти события вчерашнего вечера и сегодняшнего утра, удивлялась своему странному поведению на приеме. Она ревновала Джона к маленькой блондинке и поэтому кокетничала с ним больше обычного.
За эти два года ее не раз одолевало любопытство узнать, что бы она испытала, если б он поцеловал ее? И вот теперь она знала. Еще как знала…
Ее тянуло к нему, и это влечение пугало ее. Она дала слово не подпускать к себе ни одного мужчину, чтобы никто больше не причинил ей боль. Но в то же время она понимала, что не сможет держать на расстоянии Джона Дуранго: он был упорней и опытней ее. Он, как и она, любил и утратил свою любовь. Мадлен познакомилась с ним уже после смерти его жены Эллен. С тех пор его постоянно видели в окружении самых разных женщин, пожалуй, за исключением последних полутора лет.
С недавнего времени он стал очень разборчив — казалось, имидж вечного плейбоя стал ему надоедать. Вокруг него ходили самые невероятные слухи, все гадали, не появилась ли какая-нибудь новая женщина в его жизни. Но частная жизнь Джона была действительно частной, он не посвящал в нее никого, кроме Мадлен. Но и для Мадлен многое оставалось тайной. Ей было бы интересно узнать о его отношениях с женщинами, о его браке, но она никогда не спрашивала его об этом, так как не была уверена, что ей понравится ответ.
Неожиданно раздался звонок. Она вскочила и бросилась к телефону со слабой надеждой, что это Джон, хотя вряд ли он стал бы ее искать так скоро.
Дрожащими руками она схватила трубку, сердце бешено заколотилось.
— Алло? — едва слышно прошептала она. Голос, совсем не похожий на голос Джона, со смехом произнес:
— Боже милостивый, чьего звонка ты ожидала? Я вынужден буду сообщить кузену Джону, что у него появился соперник.
Усилием воли она взяла себя в руки.
— Ах, Доналд, привет, — сказала она. — Как дела?
— Прекрасно. Ты так неожиданно исчезла вчера вечером, что я даже не успел передать тебе приглашение на сегодняшний ужин. Как ты к этому отнесешься? Я попрошу Мэйзи приготовить бифштекс с перцем и персиковый коктейль.
Это звучало соблазнительно.
Она поглядела в окно, на капли дождя, стекающие по стеклу, и настроение резко упало.
— Право, даже не знаю. Погода ужасная, к тому же обещают сильную грозу…
— Ты отказываешься из-за погоды? Или из-за того, что Джон может взорваться, если узнает о проведенном со мной вечере?
— Не говори глупостей, — оборвала она его. — Я не боюсь Джона, и он мне не указывает, с кем общаться.
— Он был бы не прочь, особенно если это касается меня.
— Да, ты как бельмо у него на глазу, — рассмеялась она. — Он совсем не ценит твой ум и огромное обаяние — так, как я, но, видит Бог, я много раз пыталась ему помочь.
Доналд вздохнул.
— До некоторой степени это и моя вина. Если бы я не так часто виделся с Эллен… Джон очень изменился после ее смерти. Ну а все-таки, как насчет ужина?
Ее неожиданно больно задело небрежное упоминание о жене Джона. Эллен, несомненно, была очень дорога ему — они любили друг друга еще с детства. Мадлен знала из газет о Джоне Дуранго задолго до того, как познакомилась с ним. Он был легендарной фигурой в Техасе, как в политике, так и в бизнесе.
— Насчет ужина? — рассеянно переспросила она. — Я не против.
— Я заеду за тобой примерно в половине шестого.
— Отлично. До встречи. — Она повесила трубку и долго сидела, глядя на телефон.
Джон, конечно, не обрадуется, узнав, что она ужинала с его кузеном, но ведь она всегда была независима, в отличие от тех женщин, каких он знал. У нее своя жизнь, свои привычки.
Она смотрела бессмысленно на клавиши машинки, а тело горело от воспоминаний о прикосновении горячих губ Джона, его жадных от страсти рук.
— Уходи, Джон, дай мне работать, — произнесла она громко. Его образ неотступно преследовал ее. Неужели так будет всегда?
Было совсем темно и дождь хлестал как из ведра, когда подъехал Доналд в своем большом «линкольне».
— Я рада, что ты заехал за мной, — сказала она.
Он на мгновенье взглянул на нее голубыми мальчишескими веселыми глазами.
— Это понятно… Сейчас не лучшее время для прогулок.
Она откинулась на сиденье, отчего ясно обозначились контуры ее стройного тела в облегающем черном брючном костюме. Она вздохнула.
— Забавно: у тебя «линкольн», а у Джона «феррари». Это так не соответствует вашим характерам. Вам бы следовало поменяться машинами.
— Дорогая моя, Джон только кажется консерватором. — Он ухмыльнулся. — На самом деле консерватор я. Машины нам вполне подходят. А твое утверждение лишь доказывает, что ты знаешь Джона хуже, чем предполагаешь.
— Явная недооценка, — пробормотала она, вдруг отчетливо вспомнив его поцелуй, нарушивший ее душевный покой.
— Главная твоя беда, милая барышня, состоит в том, что ты закомплексована. Тебе нужен мужчина.
Она поморгала с шутливым недоумением.
— В виде чучела или в виде статуи? Он рассмеялся, не скрывая восхищения.
— В виде писателя, — ответил он, осторожно объезжая глубокую лужу посреди дороги.
— Или художника, — возразила она, взглянув на него смеющимися глазами. — Кстати, чем ты сейчас занимаешься?
— Готовлюсь к очередной выставке. Поэтому-то мне и хотелось заполучить тебя к ужину. Ты поможешь мне отобрать двадцать лучших полотен. Я уже принес мои самые любимые из студии в гараже и развесил их в гостиной для твоего обозрения.
— Я польщена. Он взглянул на нее.
— Так и должно быть. Немногим я показываю свои работы до выставки. Она улыбнулась.
— Не понимаю, почему ты тратишь столько времени и сил на живопись. Ты, конечно же, очень талантлив, но, помимо всего прочего, еще и непристойно богат.
— Просто чешу там, где чешется, — ответил он беспечно и затем, ухмыльнувшись, добавил:
— А кроме того, Джон выходит из себя, когда я устраиваю выставки в банке, где он держатель контрольного пакета акций.
— Неужели тебе это нравится? — возмутилась она.
— Еще как! — Он лукаво глянул на нее. Она невольно рассмеялась, представив себе, в какое бешенство впадает Джон. И не то чтобы он не любил искусство, но он терпеть не мог ситуаций, где должен был держаться в рамках приличий по отношению к кузену. Но даже сам глава «Дуранго-ойл» не мог позволить себе устраивать сцены в фойе весьма консервативного банка — это нанесло бы урон компании. Подобная стычка, помимо всего прочего, могла привести к тому, что держателем контрольного пакета акций стал бы Доналд.
— Вы с Джоном хуже этих двух конкурентов бизнесменов из телешоу, которое сейчас все смотрят. Вы случайно не берете у них уроки?
— Коли об этом зашла речь, придется сознаться, что я кое-что отметил для себя.
Она со вздохом откинулась на спинку сиденья.
— Кажется, мне тоже придется поучиться у милой особы, что всегда разнимает этих дурней.
— По-моему, ты только этим и занимаешься, — съехидничал Доналд. — Только не попадайся под горячую руку.
— Не буду, — пообещала она. Она встревоженно взглянула на особенно яркую вспышку молнии. — Ну и погодка! Последний раз такая гроза сопровождалась торнадо.
— На этот раз ничего не случится, — успокоил ее Доналд. — Это просто небольшая молния. Не стоит беспокоиться.
Он свернул на дорогу, ведущую к его загородному дому. Остановив машину перед неуклюжим кирпичным зданием, он выключил мотор.
— Ну как, принести зонтик или рискнешь проверить надежность своей очаровательной шляпки?
Она тронула поля бежевой непромокаемой шляпы под цвет плаща и улыбнулась.
— Я лучше быстренько добегу до двери. А то я вечно спотыкаюсь о зонты или раскрываю их прямо в машине.
— Как хочешь. Тогда беги!
Ужин был превосходным. Маленькая пышечка Мэйзи крутилась как белка в колесе: приносила новые блюда, подливала кофе в чашки, уносила пустые тарелки — и все это так ненавязчиво, что ни разу не нарушила ленивого хода их беседы.
После обеда Мадлен прошла за Доналдом в гостиную. Она внимательно разглядывала его восхитительные пейзажи. Неяркие пастельные тона придавали картинам особое, неповторимое волшебство. Один из таких пейзажей висел у Мадлен дома на самом видном месте — над каминной полкой; и когда она бывала чем-то сильно взволнована, у нее появлялось желание войти в этот безмятежный мир.
— Все это очень странно, — пробормотала она, разглядывая изящно написанный розовый сад с бельведером. — Сколько покоя в твоих картинах — покоя, которого в тебе нет.
— Все мы время от времени нуждаемся в покое, — сказал он тихо.
Она приподняла полотно.
— Особенно здесь это чувствуется… Ой, что это?
Она подскочила от яркой вспышки молнии, такой сильной, что сразу же погас свет и весь дом содрогнулся от удара грома. Она едва не выронила картину от неожиданности, когда комната погрузилась во мрак.
— Что произошло? — испуганно спросила она.
— Где-то порвана линия, — пробурчал он в ответ, после чего раздался страшный грохот, сопровождаемый приглушенным чертыханием:
— Здесь только что был фонарь. Ага, вот он. Я сейчас его включу… Черт возьми! — Что-то звякнуло. — Нет батареек. — Затем последовал глубокий вздох, и что-то со стуком упало на пол.
— А как насчет свечи? — поинтересовалась она.
— Ах, да. У меня тут рядом целых две.
— Ну так зажги хотя бы одну. Она съежилась, обхватив себя руками, — ей было холодно и страшно в темноте.
— И чем же мне ее зажечь? — вежливо осведомился Доналд.
— Спичкой, умник.
— Но я не курю, — последовал ответ.
— Ну потри один мольберт о другой, чтобы высечь огонь. Прояви изобретательность.
— Тогда подойди и поцелуй меня! — В голосе была наигранная веселость. — Дом тут же запылает.
Она рассмеялась, признавая свое поражение.
— Ну хорошо. Тогда… Ой! Свет снова ярко загорелся, и она вздохнула с облегчением.
— Быстро справились, — пробурчал Доналд, потирая ушибленную коленку.
— Ненавижу Хьюстон весной, — сказала она, облокотившись о стол. — Мало дождя и сырости, так тут еще и грозы. Это уж совсем невыносимо…
— Аминь. Теперь мы можем вернуться к нашим занятиям, мой ангел.
Прошла неделя, бесконечная унылая неделя, во время которой она начала собирать материал для своей новой книги и встретилась с приятелем из департамента полиции, чтобы получить недостающие сведения об убийствах, наркотиках и наркобизнесе.
Но что бы она ни делала, из ее растревоженного сознания не уходил Джон, его руки, крепко обнимавшие ее, его твердые губы… Она не находила себе места, без конца спрашивая себя, что было бы, если б она расстегнула у него на груди рубашку и коснулась его, как ей того хотелось, если б она уступила и поцеловала его в ответ. Она все еще не понимала, что с ней происходит, но чувствовала, что постепенно теряет самообладание.
Все утро в пятницу она сидела, уставившись на телефон, почти возненавидев его за то, что он молчит. Возможно, Джона нет в городе. А вдруг он просто не собирается звонить ей. Она ведь сама сказала, что больше не желает его видеть. Но, может быть, он не принял ее слона всерьез.
Она покусывала нижнюю губу, не отрывая глаз от телефона, затем, не выдержав, подняла трубку и набрала номер Джона, презирая себя за слабость. Но ей необходимо было выяснить отношения.
Ей ответил Хосито.
— Это вы, сеньорита? — в голосе звучало удивление.
— Привет, Хосито. Джон где-нибудь поблизости?
— Да, — последовал не совсем уверенный ответ.
— Он что, куда-то уехал?
— Нет, сеньорита, он здесь на ранчо. Разве он не звонил вам?
— Нет, не звонил. Так где же он? Хосито довольно рассмеялся.
— Боюсь, вы мне не поверите, сеньорита.
— Даже так? Любопытно. И все-таки где он? Ну же, Хосито, если ты мне скажешь, то узнаешь, в кого первого всадят нож в продолжении романа «Скрипучая башня».
— Правда скажете?!
Она знала, что он страстный любитель ее романов, и ясно представила себе, как просияло его лицо.
Он засмеялся.
— Хорошо, идет! Он помогает рабочим убирать сено.
— Джон?! — изумилась она. — Он же ненавидит возиться с сеном, ему легче рыть ямы для столбов. Почему вообще им надо помогать? Ведь у него есть эта его погрузочная машина. И всего-то нужно двое мужчин.
— Дело в машине, она не работает, — радостно сообщил Хосито. Она вздохнула.
— Снова не работает? Ну и ну! Я уверена, у механиков уже слов не хватает для нее. И что же он делает? Скатывает сено в большие тюки?
Хосито вздохнул.
— Делает все по-старинному, как всегда.
— Я должна поглядеть на это зрелище!
— О да, сеньорита. А теперь, — решительно проговорил он, — кто же заработал нож?
— Рэгинс, — ответила она и рассмеялась, услышав, как он ахнул. — Поделом старому черту, верно?
— Да, конечно. Кто-кто, а уж он-то точно заслужил.
— Я тоже терпеть не могу этого мерзавца, — сказала она. — Подумать только, он получает удовольствие от убийства! Явно что-то неладное творится в мире, где трагедию превращают в развлечение. Тебе не кажется, Хосито?
— Это разговор для философов, сеньорита, не для меня.
— Ну хорошо. Я намерена повидать Джона. Как его настроение? — попыталась узнать она.
— Ужасное. Полный мрак, сеньорита. Одна надежда, что оно когда-нибудь исправится. Всякая охота пропадает стараться. Потратишь, например, кучу времени, чтобы приготовить отличное суфле, а оно летит в суп оттого, что немного примято сбоку.
— Быть этого не может!
— Очень даже может. А после этого он выплеснул кофе под каучуковое дерево — мол, совсем не крепкий.
— Бедное каучуковое дерево, — пожалела она.
— Это я бедный, — поправил он ее. — Сеньорита Виньи, если вам нужна жертва для следующей книги…
— Но неужели ты захочешь, чтобы я укокошила своего друга?
— Никому он не друг в таком состоянии, — проворчал Хосито. — Бизнес, наверное, слишком тяжелая штука, что делает людей такими несносными.
— Попробую поднять ему настроение, чтобы тебе стало полегче, — пообещала она. — Спасибо, Хосито.
По дороге она купила упаковку из двенадцати банок пива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19