Стадо, пережившее секундный паралич, кинулось врассыпную, но пожилая сарна была обречена.
Она была обречена с самого начала - когда, ощутив саага в темноте коридора, поддалась оцепенению страха; теперь она тоже хотела бежать, но во время, необходимое ей, чтобы сдвинуться с места, уложились бы целых три саажьих броска. В реакции сааг многократно превосходит любую жертву; пожилой сарне осталось одно мгновение жизни.
Но сааг рассудил иначе.
Спустя секунду пожилая сарна уже бежала, путая ходы кидаясь в проемы, указанные отзвуком копыт; она жила страхом и потому не понимала еще, что спасена. Безжалостный сааг почему-то бросил легкую, верную, самой судьбой предназначенную жертву.
Зато сарна с проплешиной на груди, улепетывающая в один из боковых коридоров, услыхала за спиной характерный звук рассекаемого воздуха. Разрезаемого мощным стремительным зверем.
Три или четыре ее товарки метнулись в боковые ходы - сааг не свернул.
Глухой стук копыт о камень вдруг оборвался - под ноги лег сплошной ковер высохшего прошлогоднего мха; слабого шороха, производимого теперь ее шагами, оказалось мало, чтобы ловить отзвуки и ориентироваться на полном скаку.
Сааг ощутил растерянность жертвы и рывком сократил расстояние.
Сарна неслась почти вслепую, ежесекундно рискуя налететь на стену и разбить себе череп; рано или поздно коридор свернет. Или обернется тупиком, и тогда лучше удариться о камень, чем умереть на изогнутых саажьих зубах. Ветер бил в обнаженную грудь, и сарне казалось, что на ее шее уже смыкаются костяные орудия убийства.
Удар…
Целую долю секунды она считала себя мертвой. А потом в глаза ударил свет.
То, что преградило ей путь, не было каменной стеной. Логово огненных жуков - тугой мешок с волосяными стенками; жучихи всю жизнь плетут его из упавших шерстинок, чтобы перед смертью отложить яйца. Личинки светящихся жуков не мерцают в темноте - они горят ярко, так, что больно глазам; саажьим глазам, зорким в темноте, больно особенно.
Сарна пробила волосяной мешок, кувыркнулась через голову и снова вскочила на трясущиеся ноги - среди россыпей маслянистых, остро пахнущих звезд. Из поврежденного гнезда лавиной сыпались личинки.
Пещерой пронесся рык, исполненный боли и ярости, - и сарна увидела саага вблизи, второй раз в жизни.
Мгновение.
Морда, состоящая, казалось, из одних клыкастых челюстей, огромные раздувающиеся ноздри - он чует ее запах!.. Ослепшие от яркого света, мутные глаза.
Еще доля мгновения - и сааг кинулся снова, руководствуясь уже одним только нюхом; в белом сиянии развороченного жучьего логова сарна ринулась в боковой, невообразимо узкий проход. Слишком узкий для огромной туши саага.
Раздраженный вопль зверя, второй раз упускающего добычу.
Второй раз - потому что сарна знала, что это именно ТОТ сааг. Чуяла мокрой, передергивающейся шкурой.
Солнечный луч сполз с потолка на стену. Павла лежала, чувствуя, как липнет к телу потная ночная сорочка.
Ей было тошно. Во рту стоял отвратительный металлический привкус, и то и дело приходилось сглатывать слюну. Мышцы болели, как от долгой изнуряющей работы.
- Павла!.. Опоздаешь!..
Она всхлипнула. За что?!
Избежать опасности - счастье, но кошмар, повторяющийся ДВАЖДЫ?!
- Па-авла!..
Звонко грохнула хлопушка. Из-под двери потянуло сбежавшим молоком.
Прижавшись лбом к окну автобуса, она тупо множила номера проплывающих мимо машин.
Автобус еле полз в гору, он похож был на тяжелого, сытого зверя, пыхтящего от малейшего усилия; ночь отодвигалась от Павлы, подергивалась туманом, яркие воспоминания уходили - но липкий пот оставался.
Вереницей промелькнули велосипедисты - человек десять, все яркие, как игрушки на витрине.
Плыла над тротуаром огромная надувная гусеница. Это топали на экскурсию детишки, и каждый торжественно держал по одной пластмассовой ножке; гусеница подпрыгивала над их головами, как живая. Прохожие оборачивались.
Торговец попугаями, примостившийся у автобусной остановки, поймал угрюмый Павлин взгляд. Обезоруживающе улыбнулся, похлопал ладонью по клетке, рекомендуя свой товар как лучшее средство от депрессии.
Павла вздрогнула, потому что идущий по проходу парень задел ее газетой; парень извинился и по глазам было видно, что он не прочь завести разговор, - но Павла не ответила. Именно в этот момент под окном проплыла, обгоняя автобус, неприметная беленькая машина с эмблемой Рабочей главы на крыше и на дверцах.
Павла зажмурила глаза, но проклятое воображение уже подсовывало картинку - залитый солнцем дворик, газон с садовыми ромашками… И эта вот машина у подъезда. И выносят нечто, укрытое простыней, и удивленно-испуганно переглядываются соседки: «Да вроде здоровая была, молодая… С чего бы?..» - «Не повезло…»
Не повезло.
Хотя на самом деле повезло, конечно. Дважды избежать верной смерти - с этим вроде бы к психотерапевту идут…
Павла поморщилась. Она всегда удивлялась людям, способным говорить «про это» с кем-то посторонним. Даже не с другом и не с родственником - с совершенно чужим, профессионально участливым человеком… Нет, стыдно.
Зазевавшись, она проехала нужную остановку.
Около одиннадцати ее позвал к себе Раздолбеж; на его захламленном столе дымилась чашечка кофе. Павла безучастно смотрела, как заворачивается спиралями, тает белыми язычками ароматный кофейный пар.
- Нимробец… Ты меня слушаешь или нет?
Павла перевела взгляд на красную, напористую физиономию Раздолбежа. В лабиринтах Пещеры он наверняка хищник. Вряд ли, конечно, сааг - но схруль, зеленый схруль, как минимум…
Эта мысль испугала ее. Не потому, что она боялась схрулей, она боялась ненормальности. Ни один нормальный человек не станет днем раздумывать о мире Пещеры. Это дозволено разве что подросткам в период полового созревания, и то они этого стыдятся…
- Эй, Павла… Ты чего?
- Ничего… - она опустила глаза. - Сделаю…
- У тебя три дня. Потому что мы и так не укладываемся в сроки… Интересующие нас статьи ищи в «Театре» за прошлый год. В «Сюжетах», потом совсем недавно что-то было в «Сплетнице»… Фигура он видная, я его раскручу, как клубочек… Позвони ему, возьми кассеты со спектаклями, какие-нибудь любительские съемки, все пойдет в дело…
- Он мне не даст, - сказала Павла мрачно. Раздолбеж вскинул брови:
- Да? А зачем ты тогда мне нужна?.. Учись, милая, разговаривать с людьми, надо, чтоб дал… Позвони ему, похвали последнюю премьеру, ну, что хочешь…
- Последняя его премьера - лабуда без масла, - все так же угрюмо сообщила Павла. - Все бегают и орут, то громче, то тише…
- Плевать, - Раздолбеж смачно отхлебнул из кофейной чашечки. - Найди хорошие слова… Работай. Хочешь сделать карьеру - учись.
Павла вздохнула.
В офисе работал телевизор; секретарша Лора закончила телефонный разговор, бросила трубку, радостно кивнула Павле:
- Сейчас наш новый анонс пойдет, хочешь глянуть?
С экрана улыбалась дикторша с третьего канала. Павла знала ее как невозможную стерву, сейчас она говорила о перестановках в городской Администрации, о новом проекте по озеленению окраин, об открытой Ярмарке идей под патронажем Гуманитарного Университета; Павла разглядывала ее пиджак. Элегантное сооружение безукоризненного покроя, с лепестком на лацкане, будто специально созданным для микрофона-петлички… Дикторша не отрывала взгляда от камеры, и миллионы польщенных зрителей думали, что она глядит им прямо в глаза. На самом же деле дама смотрела на бегущую строку подсказчика.
Секундная пауза; обаятельное лицо сделалось профессионально грустным:
- Городская служба охраны здоровья с прискорбием сообщает, что сегодня ночью ушел из жизни господин Петер Сухич, бывший бессменным мэром столицы на протяжении десяти лет, вплоть до выборов прошлого года… Господин Сухич не страдал фатальными заболеваниями, однако преклонные годы - ему исполнилось восемьдесят два - стали причиной общего ослабления организма… Сон его был глубок, смерть пришла естественно. Завтра в десять часов утра состоится траурное шествие, и горожане, желающие отдать последний долг уважаемому соотечественнику, могут явиться в девять тридцать к зданию мэрии…
- Павла, ты чего? - удивленно спросила секретарша Лора.
«Сон Павлы Нимробец был глубок, и смерть пришла естественно».
Павла проглотила соленую слюну:
- Слушай…
Она почти решилась спросить, нет ли у Лоры знакомого психоаналитика. Решилась спросить - но в последний момент замолчала. Слишком глубоко сидит запрет на стыдное. А с Лорой еще работать и работать…
Если, конечно, Раздолбеж не исполнит своей угрозы и не выгонит нерадивую ассистентку Нимробец в три с половиной шеи.
- Слушай, Лора… Мне тут… Передача будет по Раману Ковичу, главрежу Психологической драмы… У тебя к нему нет никаких дорожек? Ну, знакомых там…
Лора смотрела недоверчиво. У Лоры был отменный нюх - она прекрасно поняла, что главный вопрос Павлы остался незаданным.
- Кович?.. Не знаю, что тебе… А, вот на пятом канале есть такой декоратор, Стесь, хороший парень, так вот он бывший актер и как раз с Ковичем работал… Павла, а ты почему такая смурная сегодня?..
Хороший парень Стесь увел ее курить на лестничную площадку.
Изредка прикладываясь - из вежливости - к жесткому вонючему фильтру, Павла смотрела, как хороший парень Стесь, сорокалетний брюнет с породистым, слегка испитым лицом, жестикулирует дымящейся сигаретой.
- Кович?..
Стесь сделал паузу. Мастерскую, наполненную внутренним драматизмом; собственно говоря, вся речь бывшего актера состояла сплошь из пауз, а слова, скупые и донельзя многозначительные, служили всего лишь реденькой крепежной прослойкой.
- Кович… М-м-м. Время идет, а люди ничему не учатся. Ничему, - Стесь прищурился, меряя Павлу жгучим взглядом черных глаз. Любой его жест был широк, красив и выверен; Павле вдруг пришло да ум, что такой вот прищур сквозь сизый дым сигареты она уже где-то видала неоднократно. В кино.
- Кович… Все это стадо идиотов. Все одинаковое, и они орут, что орет сосед… А я, девочка, - он вдруг подался вперед, буравя Павлу взглядом, - а я никогда в жизни ничьей задницы не лизал. Так и запиши.
«Запишу», - мрачно подумала Павла. Стесь докурил. Задумчиво бросил окурок в железную урну, промахнулся, скептически поджал губы:
- Кович… Дерьмо твой Кович. Скотина и провокатор. У нас таких любят…
Он вдруг взял Павлу за пуговицу. Задумчивым доверительным жестом:
- Ты, девочка, береги честь смолоду. Ты, смотрю, такая хорошая… Полным-полно идиотов, только и думают… А ты помни! - он выпустил Павлину пуговицу, чтобы наставительно поднять палец.
Павла уныло кивнула.
После обеда Раздолбеж выругал ее за старые фильмы, которые она должна была привезти из фильмотеки и не привезла. Фильмотека помещалась в двух кварталах от студии - Павла пошла пешком, и торжествующий май всеми силами атаковал угнездившуюся в ее душе тоску. Атаковал и добился некоторых успехов - увидев в зеркале витрины свое кислое, бледное, угрюмо сморщенное лицо, Павла устыдилась и быстренько изобразила улыбку. Память мышц - а ее лицо прекрасно помнило, как улыбаются, - высвободила в ее душе резервы оптимизма; переступая порог фильмотеки, Павла уже напевала. Потому что долгая грусть утомляет. Потому что этой ночью ее ждет спокойный сон без сновидений, и следующей, и послеследующей, а попав, наконец, в Пещеру, она больше никогда в жизни не встретит саага.
Ни одного.
По закону статистики.
И она рассмеялась, и так, с милой улыбкой, выслушала сообщение старушки-фильмотекарши о том, что заказанных фрагментов нет и еще долго не будет. Старушке было неудобно, она то и дело пожимала покатыми плечами:
- Какой-то дурак в аппаратной пиво разгрохал, литровую бутылку… А они пива нанюхались - и показались. Крысы-то. Налакались, видимо, все пожрали, ну прям подчистую перегрызли, ничего не работает, света нет, приедут монтеры - полы вскрывать будут… Крысы, они от пива сдурели. Раньше проводов не грызли - теперь вот… Так что, девочка, не будет заказов, с недельку еще не будет, тут с утра такой топот под полом стоял - куда твое дело…
Улыбка на Павлином лице потихоньку растаяла. Поблагодарив старушку-фильмотекаршу - интересно за что, за добрую весть?! - она побрела обратно, и, увидев в зеркальном стекле шикарной машины свое убитое горем лицо, не попыталась даже разгладить складку на лбу. А, какая разница…
Раздолбеж долго молчал. Как всегда бывает в таких случаях, утраченные фрагменты старых фильмов с каждой секундой приобретали в его глазах все большую ценность - сейчас он поверит, что без них завтрашняя передача вообще невозможна.
- Ну, вы даете… - тихо сказал он наконец. Павла прерывисто вздохнула. «Вы даете» - как будто это именно она перегрызла провода в фильмотеке!..
- Все, за что вы беретесь, Нимробец, - с тоской сообщил Раздолбеж, - все, за что вы беретесь… То дождь пойдет, то автобуса нет, теперь вот крысы…
- Я их не приглашала, - сказала Павла искренне.
Очень скоро оказалось, что иллюстрированный журнал «Сюжеты» не имеет обыкновения печатать на первой странице содержание. Хочешь чего-нибудь отыскать - будь добр, листай страницы.
Павла листала.
Подшивки были тугие и тяжелые; «Сюжеты» выходили каждую неделю, толстые, лаковые, форматом с небольшой рекламный щит. Павла то и дело отвлекалась, разглядывая шикарные иллюстрации, погружалась в чтение, изучала подборки о новомодном движении Созидающего Туризма, о конкурсе методических программ для младенцев с несформировавшимся «этическим скелетом», и о последних нашумевших фильмах, и о новых разработках в ветеринарии, и о «культуре праздников в сложных климатических условиях», о ночных клубах, аукционах аквариумных черепашек, о новейших космических проектах, искусстве устраивать рукотворные гроты и вечеринках с участием рок-звезд. Спустя два часа, обалдевшая от информации, с тяжелой головой и замутившимися глазами, она наткнулась наконец на статью о Рамане Ковиче.
Худрук Психологической Драмы сидел в песочного цвета кресле.
1 2 3 4 5 6 7 8