Он спрыгнул на землю и, отмахнувшись от поспешившего на помощь слуги, принял Джини из кареты прямо себе на руки. Кэмпбелл развернул экипаж и поехал к конюшне.
Газовые лампионы возле дома были зажжены, из открытой входной двери тоже лился свет, и Ардет заметил на лице у Джини пятнышко от мороженого. Нимало не раздумывая, од коснулся пальцами ее губ.
Она подняла на него глаза.
– Осталось немножко мороженого.
Джини облизнула губы, потом снова взглянула на мужа, как бы спрашивая, достаточно ли благопристойный у нее вид, чтобы предстать перед домочадцами. Она не хотела появиться перед ними после первого выезда в свет эдакой шалой девчонкой.
– Все в порядке. Вы просто великолепны.
Теперь Джини посмотрела на него так, будто он снял для нее луну с неба, а не просто побывал с ней на приеме у принца, угостил любимым мороженым и произнес самый обычный комплимент.
Ардет ничего не мог с собой поделать. Он очень хотел почувствовать вкус ее губ, их сладость. А почему бы нет? Она его жена, и она его хочет. Ее желание очень сильно, насколько можно судить по яркому блеску зеленых глаз. Она его жаждет, и тут ни при чем пунш, малиновое мороженое и прием у королевской особы. Он наклонился к ней и опустил голову…
…Облегчив тем самым ворону возможность усесться ему на плечо.
– Прием хороший? Хороший прием?
– Да, прием был очень милый, – ответила птице Джини.
– Верно, и леди Ардет имела большой успех, – добавил Ардет после словечка, которого Джини до сих пор ни разу от него не слышала.
Она погладила блестящую черную голову птицы.
– Нам не хватало тебя, Олив, но, я думаю, тебе там не понравилось бы. Одна леди украсила свою голову павлиньими перьями.
– Дура! – выкрикнул ворон, потом повернулся к Ардету и уставился на него черным, без блеска глазом. – Живой?
– Пока что нет.
Но у него благодаря треклятой птице еще оставался шанс. Он не отнес свою жену наверх, к себе в спальню, не нарушил данную себе клятву. Не причинил зла.
* * *
Нет, с этим человеком явно происходит что-то неладное! Джини резким пинком отшвырнула в сторону табуретку, которая загораживала ей дорогу в хранилище песочных часов. Ардет определенно не любит ее. На приеме она была такой, какой он хотел ее видеть, причем имела потрясающий успех. Но вместо того чтобы восхищаться своей сверкающей всеми красками бабочкой, граф отправил ее назад в надоевший до ужаса унылый кокон. Нет, решила Джини, он отнесся к ней как к противной, скользкой гусенице, которой место где-нибудь под камнем или в куче листьев, откуда она выползла… Время идет, и скоро она станет толстой, неуклюжей и непривлекательной. И вообще ничуть не интересной… Ладно, ну его к дьяволу! И Джини снова пнула ногой табуретку.
Едва они вошли в дом, Ардет удалился в библиотеку, прихватив с собой ворона, чтобы в его обществе пропустить стаканчик на сон грядущий. Ворона, а не свою жену! Джини только и оставалось что поболтать с мисс Хэдли, которая не ложилась спать, желая услышать подробный рассказ о приеме у принца. Джини рассказала ей обо всем, что могла припомнить вот так, с ходу – о том, кто с ней говорил, о чем шла речь и сколько приглашений она получила. Что касается теоретической части, особенно резкой перемены отношения к ней, Джини в этом не разобралась даже наполовину, так же как в поведении собственного супруга.
– За нее! – провозгласил Ардет, поднимая свой бокал.
– За то, чтобы лечь на нее, – пробормотал ворон.
– Она моя жена, куриные твои мозги! Смотри, чтобы я больше никогда не слышал от тебя таких неуважительных слов о ней!
Ардет со стуком поставил свой бокал на мозаичный столик.
Олив немедленно сорвался со своего места на карнизе. Опустился на столик и, хлопая крыльями, сунул клюв в бокал как можно глубже, чтобы глотнуть бренди в свое удовольствие.
Ардет ухватил бокал за ножку, опасаясь, что тонкий хрусталь не выдержит атаки ворона и разобьется, но пить из бокала не стал, а сделал большой глоток прямо из графина, как в далекие, очень далекие времена. Дворецкий Рэндольф был бы этим шокирован, но Рэндольф не имел возможности наблюдать манеры рыцарей-крестоносцев. Не увидит он этих манер и нынешней ночью, потому что Ардет запер дверь.
Он взял графин в одну руку, свободный бокал в другую, налил бренди и наклонил бокал таким образом, чтобы Олив мог выпить.
– Говорят, что джентльмен никогда не станет пить в одиночку.
Олив пошатнулся и едва не свалился со стола.
– Ба, что я вижу? Ты опьянел настолько, что не можешь держаться с достоинством. Впрочем, что ты можешь знать о достоинстве. Ворон вообще не имеет достоинства. – Ардет сделал еще глоток. – А вот я обязан его иметь.
Ворон взглянул на свой пустой бокал и на почти полный графин в руке у Ардета.
– Олив тоже должен иметь…
– Это верно. Чтобы стать живым, я должен обладать честностью, чувством справедливости и нравственными принципами. Ты же слышал, что говорил Старый Ник. Сердце и душу.
– Гораздо проще… ик… найти песочные часы.
Глава 14
Джини была слишком занята, чтобы беспокоиться о желаниях своего мужа или об их отсутствии. Утренние визиты, послеполуденные чаепития, верховые прогулки в парке в предвечернее время и различные вечерние приемы и развлечения почти не оставляли ей времени для себя самой. Ей также требовалось все больше платьев для столь разнообразного расписания, требовалось увеличивать штат прислуги ради уверенности в том, что каждый визитер будет принят в доме как должно, и к тому же не мешало бы подольше спать.
Благодарение Богу за мисс Хэдли. Они вдвоем каждый день должны были принимать тех, кто привозил песочные часы, забирать у них эти часы, заносить в особый журнал имена и адреса владельцев, а после короткого, но внимательного осмотра лордом Ардетом отсылать часы обратно. Если граф был в это время занят, ворон стоял, словно часовой на страже, наблюдая затем, как распаковывают коробки и разворачивают бумажные свертки. Джини не спрашивала, да она и не хотела знать, откуда ворону известно, какие именно часы нужны Ардету, но принимала его хриплое «нет» как достаточную оценку. Кроме того, многие часы были чересчур большими, чересчур разукрашенными или уж слишком явно новыми. Джини не нуждалась в особых познаниях, чтобы отличить серебро от золота, крашеную жесть от драгоценного металла, филигранную работу от гладкого основания, которое описывал Ардет.
Помимо помощи в этих чисто формальных, чтобы не сказать конторских, делах, мисс Хэдли была просто неоценима, обучая Джини тонкостям светского обхождения. Джини родилась и выросла в помещичьем доме, но это не был уровень лондонского высшего общества. Мисс Хэдли знала в городе всех и каждого, мало того, она знала их странности – к примеру, какие две вдовствующие герцогини не разговаривают друг с другом и почему, какие леди не посещают тех приемов, на которых обычно бывают их мужья, и так далее. Она разбиралась в том, какие приглашения важны, отношениями с кем из светских львиц не следует пренебрегать и какие дома пользуются слишком неблагоприятной репутацией для того, чтобы их посещала женщина, которая дорожит безупречностью своего имени. С помощью этой женщины более старшего возраста Джини смогла избежать по меньшей мере половины тех ловушек, о существовании которых даже не подозревала.
Мисс Хэдли и Мари помогли Джини пополнить ее гардероб. Если Мари питала пристрастие к нарядам вызывающего и порой слишком пышного стиля, а также к ярким краскам, то мисс Хэдли была достаточно практичной, чтобы гнаться за ухищрениями моды. Лавируя между этими двумя направлениями, Джини установила для себя приемлемый стиль, который был для нее удобен и казался ей достойным супруги лорда Ардета.
С течением времени Джини заказала новую одежду и для самой мисс Хэдли, поскольку та должна была сопровождать графиню во время большинства ее визитов, в то время как Ардет занимался своими инвестициями и проектами. Он отдавал должное и политике, которой стал заниматься с целью улучшить общее положение своих дел, а женщинам предоставил возможность проводить время по-своему.
Новые платья Джини были по преимуществу черного или темно-серого цвета, но она настояла, чтобы мисс Хэдли выбирала для себя более живые и светлые тона одежды. Одна из них должна выглядеть повеселее, утверждала Джини, иначе они будут всюду вносить с собой мрак и печаль. Мисс Хэдли выглядела теперь гораздо привлекательнее и моложе своих лет, особенно при помощи косметического искусства Мари. Она сделала себе более модную прическу и утратила вид особы, для которой ее последняя трапеза могла стать последней в жизни. Мисс Хэдли по меньшей мере два раза в день осыпала свою хозяйку благодарностями, что очень смущало леди Ардет. Джини чувствовала, что это она должна благодарить высшие силы за ниспослание мисс Хэдли. Иначе она чувствовала бы себя одинокой и потерянной.
Джини была также благодарна капитану Джеймсу Винроссу. Отставной офицер появился в Ардет-Хаусе в качестве то ли управляющего, то ли делопроизводителя, то ли просто помощника в делах. Во всяком случае, его мать считала приемлемым для своего младшего сына любое из этих определений. Обыкновенная работа за жалованье не соответствовала ее жизненным установкам, но быть правой рукой графа – обязанность вполне достойная, некое почетное бремя ответственности.
Капитан Винросс не забивал себе голову пустяками. Он был счастлив получить реальную работу: помогал писать спичи, отыскивать подходящие места для госпиталей и домов ветеранов, сопровождал леди, когда граф был чем-то очень занят. Как младший сын, не имеющий собственного постоянного дохода после того, как вышел в отставку, он мог либо жить на пособие своего старшего титулованного брата, либо поселиться в качестве вконец обленившегося бездельника в доме матери.
Теперь же вел вполне достойную жизнь в Ардет-Хаусе. Комнат здесь было достаточно, чтобы разместить чуть ли не целую армию, и капитан не чувствовал себя нежелательным или чересчур назойливым гостем. К тому же он избавился от неуемных забот бесконечно любящей, но очень беспокойной матушки, которая принимала слишком близко к сердцу его хромоту и приходила в ужас от его ночных кошмаров. В Ардет-Хаусе Джеймс избрал для себя самые дальние комнаты в надежде, что тогда его дурные сны не нарушат чей-то покой. Мысль о том, что он своими криками разбудит новобрачных, почти не давала уснуть ему самому.
Узнав, что лорд Ардет – человек необычный, Джеймс первым долгом подумал, уж не бродит ли тот по ночам по коридорам своего дома после полуночи, что не свидетельствовало бы о благополучном медовом месяце. Однако прислушиваться к сплетням слуг о своем новом патроне капитан, разумеется, не стал. Случилось, однако, так, что сам лорд Ардет разбудил Джеймса Винросса в первую же ночь и молча вручил ему носовой платок, чтобы тот вытер пот и слезы. Граф спокойно и мягко заговорил с ним о своих планах на будущее. То ли что-то в голосе лорда Ардета, то ли его спокойное, терпимое отношение к беде другого человека настолько подействовало на Джеймса, что он уснул крепким, мирным сном. С той ночи кошмаров у него больше не было.
Джини не была по натуре свахой, но подумывала о том, что ее компаньонка и капитан, пожалуй, вполне подошли бы друг другу. Они примерно одного возраста, разве что офицер на год-два помоложе. Выросли в почти одинаковых условиях, за исключением того, что в семье Винроссов не было ни пьяниц, ни любителей делать долги. Характер у обоих серьезный, и хотя и тот и другая хлебнули в жизни свою долю неприятностей, это не лишило их доброты, дружелюбия и желания заниматься делом.
Джини составила некое подобие расписания тех повседневных занятий, в которых принимали бы совместное участие и компаньонка, и капитан. Следила за тем, чтобы в тех случаях, когда они обедали дома, оба присутствовали за обеденным столом. Настаивала на том, чтобы капитан сопровождал ее и мисс Хэдли в театр и в гости, если его милость не нуждался в эти часы в помощи. В театре устраивала дело так, чтобы два ее новых друга сидели рядом, просила их выполнять некоторые поручения совместно, предлагала им беседовать между собой в то время, как сама вела разговоры с Оливом, но она вовсе не была свахой. Конечно же, нет! Она сама пострадала от постороннего вмешательства в собственную жизнь, знала, к каким последствиям это может привести, и не имела ни малейшего желания устраивать личные дела двух взрослых и умных людей. Но разве это не было приятно?..
Из всех своих новых занятий и развлечений Джини больше всего любила театр. В юности она побывала в лондонском театре всего один раз, когда их семья приехала в город в связи с тем, что Лоррейн пришло время выезжать в свет. Кроме этого она видела любительские спектакли в домах у соседей и представления бродячих актерских трупп в каком-нибудь большом амбаре или на ярмарке. Теперь все было совершенно другое и потрясало Джини. Ее возбуждало уже само помещение театра, такое большое и роскошное, при этом не имело особого значения, разыгрывают на сцене драму или фарс. Многолюдье, яркий свет, собственные ложи – все это дополняло получаемое от спектакля удовольствие, не говоря уже о том, что она была модно и красиво одета, на шее у нее сверкали драгоценные ожерелья, рядом сидел самый красивый мужчина в Лондоне, а на их ложу направлялись многочисленные бинокли.
Самое большое удовольствие доставляли ей оперы, потому что Ардет нашептывал ей на ухо переводы исполняемых на сцене арий. Щекочущее покалывание в ухе она воспринимала куда живее, чем музыку. К тому же Ардет был очень доволен, и это радовало Джини.
Они не посещали балов, публичных ассамблей и слишком многолюдных раутов. Зачем, если на подобном сборище ни с кем толком не пообщаешься, а танцевать Джини было уже нельзя? Достаточно бывать в немноголюдных приятных компаниях, где можно спокойно побеседовать с интересным тебе человеком и где никто не обращает особого внимания на несоблюдение строгого траура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42