— Виски!
Белки глаз сверкали на вымазанной сажей физиономии. Ошеломленно глядя на пролетевший в дюйме от головы бочонок, он добавил:
— Должно быть, вся платформа была нагружена бочонками виски! Нужно было вступать не в кавалерию, а в артиллерию! Уж они знают, как следует путешествовать с комфортом. Особенно эти джентльмены-мятежники!
— И не говори, — поддержал Магуайр, грустно наблюдая, как взорвавшийся бочонок с виски катится по склону холма в струях янтарной жидкости.
— Хорошо бы хоть глоточек, — вздохнул Бактейл, облизывая сухие полопавшиеся губы. — Чертовски пить хочется.
— Зато этот дракон больше не станет завтракать синебрюхими.
— Прикончили стальное чудище, — удовлетворенно фыркнул еще один, вскакивая на коня и натягивая поводья, когда животное испугалось оглушительного рева: это очередная платформа со снарядами и патронами свалилась в реку.
— Давайте, парни, быстрее, капитан уже ушел с холма. Сами знаете, он копуш не любит, — окликнул Бактейл.
— Нет времени любоваться своим рукоделием, — поддержал его приятель и машинально пригнулся, увидев вспышку. Просвистевшая мимо пуля вонзилась в ствол дерева.
— Не понимаю, почему половина моста уцелела. Я не пожалел пороха.
— Не волнуйся, скоро сгорит дотла, а если нет, приедешь завтра и докончишь дело.
— Да шевелитесь же!
— Меня уговаривать не надо!
— Какого черта?!
— Боже, помоги нам! Откуда они взялись? — простонал Бактейл, досадливо морщась при виде всадников в серых мундирах, с обнаженными саблями, скакавших быстрым галопом с противоположного конца дороги. Яростные крики не оставляли сомнения в том, что по душу диверсантов явился целый кавалерийский полк. — Черт, да ведь никто не знал, что мы здесь, во всяком случае, до этой минуты. Мы вели себя тише мыши!
— Здесь не должно было быть никакой кавалерии. Я сам видел, как вчера они переправились через реку! — ахнул кто-то.
Но словно по волшебству отряд серых появился на вершине холма над дорогой и под прикрытием гордых старых дубов и кедров ринулся в атаку.
Взволнованный лейтенант мечтал о том, что, если доживет, опишет эту схватку в своих мемуарах как самое поразительное приключение.
Они вели ответный огонь, но врагов был слишком много. Похоже, это их последний рейд, и если мемуары и будут опубликованы, то скорее всего посмертно!
Магуайр ощутил сильное жжение в плече и повалился на холку коня, но все же умудрился остаться в седле, полный решимости не сдаться живым. Похоже, капитан придерживался того же мнения, поскольку издал душераздирающий крик, от которого кровь стыла в жилах, и ринулся к линии пехотинцев, перекрывших дорогу, а сам сделал знак остальным спрятаться в ущелье, пока он отвлечет огонь на себя. Лошадь лейтенанта Чатама, ни на шаг не отстававшего от капитана, вдруг повалилась, получив в грудь несколько пуль. Нога Чатама застряла в стремени, и на несколько ужасных мгновений он оказался под копытами коней. И все-таки поднялся на колени, выхватил шпагу и повернулся навстречу набегавшим мятежникам. На глазах потрясенного Магуайра капитан повернул гнедого, свесился с седла и, выхватив лейтенанта прямо из-под носа врага, бросил в седло и направил коня на пехотинцев. Гнедой легко перепрыгнул через головы мятежников, слишком напуганных, чтобы что-то предпринять, рассеял остальных, как серые калифорнийские орехи из перевернутой корзины, прежде чем повернуться и исчезнуть в чаще вместе с молодым лейтенантом, бессильно висевшим в седле, как говяжья туша.
Недаром люди капитана Даггера клялись, что пойдут за ним хоть в ад! И теперь оказалось, что эти хвастливые слова обернулись чистой правдой, когда гнедой капитана исчез в черном клубящемся дыме, там, где пламя пожирало остатки моста. Он вел их то ли на неминуемую смерть, то ли к свободе, и они в слепой вере устремились за своим командиром.
— Как много дыма, — пробормотала Ли, вглядываясь в серый горизонт. — Никто и не заметит сегодня, что из наших труб тоже идет дым.
Она отвернулась от окна и подняла охапку постельного белья, лежавшего на кирпичном полу у большого деревянного корыта.
— Гай говорит, что это не гром, и он прав. Интересно, что это взорвалось?
Она принялась сортировать огромную груду, бросая наволочки в горячую мыльную воду и размешивая длинной деревянной палкой.
— Так вот, мисс Ли, — объявила Джоли, — говорю вам, я постираю белье.
— А я сказала, Джоли, — в тон ей ответила девушка, картинно подбоченившись, — что ты не можешь и стирать, и готовить, и заботиться о нас, и поскольку никто в этом доме не будет спать на грязных простынях, я должна помочь тебе, хотя бы в память о маме.
Она с каким-то недоумением поднесла к глазам шершавые красные руки, словно видела их впервые. Словно они принадлежали кому-то другому.
— Помнишь, как тот майор-янки сказал, что никогда еще не спал так сладко и на таких душистых простынях?
— Да? Сладкие сны? Сладкоречивый он болтун! Недаром я не спускала глаз с этого красавчика с медовым языком! Наверняка имеет жену и детей, а если нет, то намеревался увезти вас с собой. Только вот вряд ли стал бы дожидаться свадьбы! Видела я, как он пялился на вас, мисси! Просто неприлично. Уж очень они невоспитанные, эти янки! Их в приличный дом и пускать нельзя! Прямо-таки дождаться не мог, пока застанет вас одну! Да и вы тоже хороши. Вежливая да тихая, просто воды не замутит! Нехорошо, мисс. Зачем вы ему улыбались? Нельзя улыбаться джентмуну подобным образом, особенно если он вовсе не джентмун. А я-то ночами не спала, все за вас переживала! Когда-нибудь вы влипнете в историю, мисс Ли, со своими улыбками, помяните мое слово, влипнете!
— Зато янки оставил нам немного муки и бобов. Как раз хватило на две недели. Помнишь, ты еще пекла такие вкусные лепешки!
— Пф-ф! Небось украл все это у какой-нибудь несчастной семьи да еще в придачу оставил в слезах бедную доверчивую девушку, хитрый дьявол! Большое счастье, что теперь в колыбели рядом с малышкой Люсиндой не лежит дитя синебрюхого!
Щеки Ли вспыхнули.
— Я из кожи вон лезу, чтобы эта семья не голодала и не лишилась дома! И сделаю все на свете, разве что к янки в постель ни за что не полезу! — заявила она и с тихим злорадством заметила, как смутилась Джоли, услышав столь откровенные речи. — Улыбки и милые беседы — да, готова даже пристрелить любого негодяя, независимо от цвета мундира, и это чистая правда. Но гордость Треверсов все еще жива во мне, и это единственное, что я никогда не потеряю, — продолжала Ли, откидывая с глаз прядь волос, и, хотя плечи ныли, а спина разламывалась, она не стыдилась ни себя, ни своего образа жизни. По крайней мере Треверс-Хилл все еще принадлежит им!
— А что вы скажете, если какой-то янки, да еще не джентмун в придачу, решит, что хочет видеть вас в своей постели? Представьте, что вы не сумеете обвести его вокруг пальца сладкими речами, потому что именно сладкие речи и приведут вас в его постель! Правда, если будете работать не покладая рук, как черная рабыня, никто не захочет вас, ни янки, ни мятежник, так что волноваться не будет причин, и я снова смогу спать спокойно, — неодобрительно проворчала Джоли, не в силах видеть, как мисс Ли гнется над корытом, отскребая грязь с белья. Правда, это у нее получается лучше, чем у Джесси.
Джоли воздела глаза к небу, вспомнив, что Джесси убежала с какой-то швалью, явившейся в Треверс-Хилл в надежде поживиться. Господи, как гордо шла глупая босая девчонка, покачивая бедрами и задрав нос! И откуда она взяла ту дурацкую шляпку, что боком сидела у нее на голове?!
Мулатка негодующе фыркнула, выкручивая простыню так энергично, словно сжимала ненавистную шею Джесси.
Ли, одетая в простое серое платье, с засученными рукавами и расстегнутым воротом, продолжала трудиться, чувствуя, как убывают силы.
— Мыло кончается, — вздохнула Джоли. — И сварить не из чего. Ни свиней, ни коров. Повезет, если сумею найти в лесу хоть мыльнянку. Пенится плохо, зато отстирывает хорошо.
— И прополощем дважды в водичке с лимоном, чтобы лучше пахло, — добавила Ли.
— Остается надеяться, что янки больше не появятся, иначе их из постели не вытащишь! — проворчала Джоли. Ли горько улыбнулась, подумав, что это, пожалуй, лучший способ выиграть войну.
За два часа им удалось перестирать и развесить белье на кухне. Ли уронила последнюю пеленку на гору уже чистых и расправила налитые свинцовой тяжестью плечи. Потирая поясницу, она тихо охнула. Как же надоел холод! И придет ли когда-нибудь весна?!
Но пока что в окнах завывал ветер, и Ли, потирая замерзшие руки, принялась развешивать пеленки. На первый взгляд кухня почти не изменилась: все те же горшки, сковороды, свисавшие с потолка лечебные травы, полки с посудой… Но стоило приглядеться, и становилось ясно, что в большой медной кастрюле кипел постный суп, которым вряд ли утолишь голод, посуда вся выщерблена, на блюде больше не лежит аппетитный окорок, которым славились коптильни Треверс-Хилла, в печи не сидят булочки и пирожные, а в углу не возвышается великолепный пекановый, пропитанный виски торт, увенчанный засахаренной вишней.
А ведь когда-то здесь теснились миски с маслом, сахаром и мукой тонкого помола, куски шоколада, кувшины с молоком и пахтой. Теперь же сиротливо жмутся только несколько банок с вареньем и маринованными овощами: все, что осталось от урожая, собранного в саду и огороде. Сад наполовину выгорел, как и поля с пшеницей и кукурузой. А огород, в котором уже созрели фасоль, томаты, горошек и другие овощи, был вытоптан солдатами обеих армий во время сражения вблизи Треверс-Хилла.
Игнорируя голодное урчание в желудке, Ли вспомнила, как отец счел своим долгом послать десять процентов урожая в военное интендантство, а позже со слезами на глазах отдал лучших гунтеров и скаковых лошадей, зная, что больше никогда не увидит своих драгоценных чистокровок.
Но вскоре солдаты Конфедерации пришли на земли Треверсов незваными и нагло реквизировали все, что сочли нужным. За ними пришли федеральные войска, забирая оставшееся, а заодно увели последних рабов, преданных и трудолюбивых работников. Так Треверс-Хилл лишился не только лошадей, но и скота, птицы, мулов и быков, фургонов, экипажей, сбруи и даже полевых орудий, а у кузнеца не осталось металла, чтобы сделать новые, поэтому на следующий год поля остались незасеянными. И наконец, украли последних чистокровных коней, то, что составляло главную ценность поместья. Не осталось ничего. Ничего, кроме гордости.
Гордость!
Ли, на миг забыв обо всем, торжествующе усмехнулась и принялась наполнять ведро горячей водой из стоявшего на огне чайника.
— Что это вы делаете? — с подозрением осведомилась Джоли.
— Я обещала Алтее помочь ей искупаться и вымыть голову.
— Сядьте и отдохните. Прошлой ночью я слышала, как вы укачивали малышку Люсинду, значит, совсем не спали, — нахмурившись, пожурила мулатка, но Ли вытащила из угла большую металлическую ванну и потащила по полу. Раздался противный скрежет.
— Я не устала, честное слово, не устала. Алтея поправляется на глазах, не находишь? Я знаю, как она ненавидит грязь, и не хочу, чтобы она расстраивалась. Пойми, ей гораздо лучше, и она уже поговаривает о том, что нужно бы починить и заштопать всю одежду!
— Совсем как ее мама. Мисс Беатрис Амелия была такой аккуратисткой, ненавидела нерях! — пробормотала Джоли, поспешно вытирая глаза и шмыгнув носом. — Мыло в глаз попало… Если мисс Алтея возьмется за иглу, она здорово нам поможет! И приглядит за мисс Ноуэлл и мастером Стьюардом. Правда, мисс Ноуэлл девочка милая и тихая, от нее никакого беспокойства. Жаль, что мистер Гай не позволяет нам помочь. Можно подумать, я в жизни не видела его голой задницы! Только Стивена и допускает к себе!
Для нее Гай оставался все тем же забавным малышом, которого она выкормила, потому что у матери не было молока. Зато у Джоли хватало и на Сладкого Джона, и на белого мальчишку, который навсегда остался для нее вторым сыном. Она держала у груди и мисс Ли, только в тот раз ее собственная малышка умерла, так что дочери Беатрис Амелии достались и молоко, и вся любовь, которую Джоли не смогла излить на свое мертворожденное дитя.
— С моими детками ничего не случится. Не позволю, — пробормотала она, погрузив руки в воду и принимаясь так яростно тереть белье, словно очищала мир от греха. У нее есть цель в жизни, и эта цель — служить семье Треверсов и оберегать детей покойной Беатрис Амелии от бед и трудностей.
Алтея сидела в постели и показывала Ноуэлл новые швы.
— Готова? — спросила Ли. — Не забыла? Сегодня банный день для людей и белья!
Алтея улыбнулась и взглянула на аккуратную стопку юбок и сорочек.
— Готова.
Она медленно встала и тяжело оперлась на руку Ли.
— Кстати, я рылась в сундуке и нашла кусок мыла. Совсем запамятовала, что положила его туда, — объявила она, раскрасневшись от удовольствия.
— Опять фиалки? — спросила Ли, узнав тонкий аромат. — Твои любимые.
— Да. И Натана тоже.
Видя, что сестра мучительно поморщилась, Ли немедленно попыталась ее отвлечь.
— А где Стьюард?
— В кабинете, с Гаем. Боюсь, ему больше нравится мчаться на своем благородном скакуне, чем смотреть, как мы с Ноуэлл шьем. Маленький нетерпеливый мужчина, — хрипло засмеялась Алтея, и Ли испуганно вздрогнула. Она так давно не слышала смеха сестры!
— Закутайся потеплее, мы идем на кухню, — предупредила она, срывая одеяло с кровати и набрасывая на плечи Алтеи, одетой только в ночную сорочку и халат.
— На кухню? — с досадой переспросила Алтея, оглядывая свой нехитрый наряд. — Зачем?
— Некому носить воду наверх. Вот я и решила установить ванну в кухне, — объяснила Ли, тактично напоминая Алтее, что в Треверс-Хилле больше нет слуг.
Алтея пристыженно ойкнула. Но Ли только рассмеялась.
— Видела бы ты, как Джоли, Стивен и я пытались снести ванну вниз и протащить сквозь дверь! Стивен поскользнулся, и ванна с грохотом свалилась с лестницы. Он хотел было увернуться, но не смог и врезался в ванну. Никогда не видела, чтобы Джоли так хохотала!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76