https://wodolei.ru/catalog/unitazy/s-funkciey-bide/
Ты свила свое гнездо в этом доме, и ты приносишь в него счастье, — вот что я хотел сказать!
— Тсс! Что это за шум?
Действительно, послышался шум двуколки, двигающейся по мостовой, прилегающей к Новому дому, который привлек внимание старого лесничего; и молодой и веселый голос позвал:
— Папочка Гийом! Мамочка Марианна! Вот и я! Я приехала! — С этими словами красивая молодая девушка девятнадцати лет спрыгнула с подножки экипажа и вспорхнула на порог дома.
— Катрин! — в один голос воскликнули главный лесничий и его жена, устремляясь навстречу вновь прибывшей и протягивая к ней руки.
Глава IX. Возвращение
Действительно, это была Катрин Блюм, которая вернулась из Парижа. Как мы уже говорили, Катрин Блюм была прекрасной девушкой девятнадцати лет, тоненькой и стройной, как тростник; у нее был тот непередаваемый тип немецкой красоты, который называется северным. У нее были светлые волосы, голубые глаза, коралловые губы, ослепительно-белые зубы и бархатно-нежные щеки, вызывающие воспоминания о тех лесных нимфах, которых греки обычно называли Гликерией или Аглаей.
Из двух распростертых ей навстречу объятий она выбрала сначала объятия дядюшки Гийома; она чувствовала, что именно там она найдет наиболее искреннее расположение и привязанность. Затем она обняла Марианну.
Пока девушка обнимала свою приемную мать, дядюшка Гийом огляделся вокруг себя; он считал невозможным, что Бернара здесь нет, раз Катрин приехала.
В первый момент слышались лишь несвязные слова, которые обычно бывают в минуты волнений. Но вскоре издалека послышались крики, смешанные со звуками фанфар; это Франсуа и его товарищи возвращались победителями после битвы с калидонским чудовищем note 29.
Старый лесничий несколько минут колебался между желанием снова обнять свою племянницу и расспросить ее о новостях и желанием увидеть животное, но крики и фанфары не позволяли ему сомневаться в том, что кабан скоро будет в засолке.
В тот самый момент, когда дядюшка Гийом размышлял по поводу судьбы кабана, появились охотники, неся поверженного зверя на бревне, к которому он был привязан за все четыре лапы.
Их появление мгновенно отвлекло Гийома и Марианну от приезда Катрин, в то время как охотники, увидев девушку, издали мощное «ура» в ее честь.
Но нужно заметить, что как только любопытство дядюшки Гийома было удовлетворено, как только он осмотрел старую и новую рану зверя, как только он поздравил Франсуа, который в сотый раз поворачивал старого кабана, как зайца, и как только он приказал выпотрошить зверя и дать каждому лесничему соответствующую часть дичи, все внимание старого лесничего обратилось к вновь прибывшей.
Со своей стороны, Франсуа был очень рад вновь увидеть Катрин, которую любил от всего сердца; увидев, что она улыбается, он понял, что ничего страшного не произошло. Подумав, что он уже достаточно сделал для общества, убив кабана, он решил посвятить все свое время мадемуазель Катрин, предоставляя своим товарищам дележ добычи.
Таким образом, разговор, который едва начался при появлении Катрин, стал еще более оживленным через десять минут после прихода охотников из-за вопросов, которые накопились за это время.
В конце концов, дядюшка Гийом внес некоторый порядок в эти бесчисленные вопросы. Он заметил, что Катрин приехала не по дороге, а со стороны просеки Флери.
— Почему ты приехала в столь ранний час, по дороге Ферте-Милон, дорогое дитя? — спросил он.
Услышав эти слова, Франсуа насторожился. Он понял очень важную вещь: Катрин приехала не по той дороге, которая вела в Гондревиль.
— Да, — повторила Марианна, — почему ты приехала по этой дороге, да еще в семь часов утра, вместо того, чтобы приехать в десять часов?
— Я сейчас все расскажу, дорогой папочка и дорогая мамочка, — ответила девушка. — Дело в том, что я ехала не в том дилижансе, который едет в Вилльер-Котре, а на том, который едет в Мо и Ферте-Милон. Он выезжает из Парижа в 5 часов, а не в 10, как тот, что едет в Вилльер-Котре.
— А! Прекрасно! — прошептал Франсуа с заметным удовлетворением. — Вот как окупятся расходы Парижанина на экипаж!
— А почему ты выбрала эту дорогу? — спросил Гийом, который не мог допустить мысли о том, что можно поехать длинной и неудобной дорогой, когда есть прямая, да еще и проехать вдобавок лишних четыре лье.
— Но, — сказала Катрин, краснея от своей невинной выдумки, — ведь в дилижансе, который ехал в Вилльер-Котре, не было свободных мест!
— Да, — тихо прошептал Франсуа, — как же тебя за это поблагодарит Бернар, добрый ангел!
— Но посмотри же! — воскликнула матушка Ватрен, переходя от основного вопроса к мелочам. — Она выросла на целую голову!
— А почему же шея у нее не выросла? — спросил Гийом, пожимая плечами.
— О, — сказала матушка Ватрен со свойственным ей упрямством, которое проявлялось и в важных делах, и в мелочах, — но это очень легко проверить! Когда она уезжала, я измерила ее рост. Метка была на дверной притолоке… Да вот она! Я смотрела на нее каждый день! Пойди посмотри, Катрин!
— Так мы не забыли бедного старика? — спросил Гийом, удерживая Катрин, чтобы еще раз поцеловать ее.
— О! Как вы можете так говорить, дорогой папочка! — вскричала девушка.
— Но пойди же посмотри на твою метку, Катрин! — продол жала настаивать старушка.
— Ну! — сказал Гийом, топнув ногой. — Да замолчишь ты там со своими глупостями?
— О да! — прошептал Франсуа, который давно знал матушку Ватрен. — Берегитесь, если она замолчит!
— Действительно, вдруг я очень выросла? — сказала Катрин, обращаясь к дядюшке Гийому.
— Подойди к двери, и ты увидишь! — сказала матушка Ватрен. — Проклятая упрямица! — закричал старый лесничий, — она ведь не уступит! Подойди к двери, Катрин, иначе мы целый день не будем иметь покоя!
Улыбаясь, Катрин подошла к двери и встала рядом со своей меткой, которая оказалась гораздо ниже ее головы.
— Ну, я же говорила! — торжествующе воскликнула матушка Ватрен. — Она выросла на целый дюйм!
Катрин, довольная тем, что доставила удовольствие своей тетке, вернулась к Гийому.
— Ты путешествовала всю ночь? — спросил он.
— Да, всю ночь, батюшка! — подтвердила девушка.
— О, в таком случае ты должна умирать от усталости и голода! — воскликнула Марианна. — Что ты хочешь? Кофе, вино, бульон? Кофе, наверное, будет лучше всего… Я сама его тебе приготовлю, так будет лучше! — и матушка Ватрен принялась рыться в своих карманах.
— Где же мои ключи? Я не знаю, куда я их положила. Неужели я их потеряла? Подожди, сейчас!
— Но я же говорю вам, матушка, что мне ничего не нужно!
— Ничего не нужно, после того, как ты провела ночь в дилижансе и в экипаже? О! Если бы я только знала, где мои ключи! И матушка Ватрен с нетерпением продолжала рыться в своих карманах.
— Но это совсем не нужно! — повторила Катрин.
— А! Вот мои ключи! — воскликнула Марианна. — Я знаю лучше, чем ты, что тебе нужно: когда путешествуешь, и особенно ночью или ранним утром, нужно потом восстановить свои силы. Ночи еще никому в этом не помогали! Ночи сейчас такие прохладные… А ты еще не ела ничего горячего, в восемь-то часов утра! Через минуту ты получишь свой кофе, дитя мое! — И добрая женщина почти выбежала из комнаты.
— Ну, наконец-то, — сказал Гийом, провожая ее взглядом, — черт побери! У нее довольно упрямая кофемолка, и чтобы смолоть кофе, ей потребуется много времени, и вместе с кофе она пере мелет заодно и все те слона, которые хотела сказать!
— О, дорогой папочка! — сказала Катрин, всецело отдаваясь порыву нежности, уже не боясь пробудить ревность его жены. — Вы себе представить не можете, насколько этот противный кучер лишил меня возможности доставить вам радость, тащась шагом целых три часа, пока мы ехали сюда от Ферте-Милона!
— А какую же радость ты хотела доставить нам, дорогая крошка?
— Я хотела приехать в шесть часов утра, спуститься на кухню, ничего никому не говоря, и когда бы вы спросили: «Жена, где мой завтрак?», то я бы вам его принесла и, как прежде, сказала: «Вот он, дорогой папочка!»
— О! Ты хотела это сделать, милое мое дитя?!! — воскликнул дядюшка Гийом. Дай я тебя поцелую, как если бы ты это сделала на самом деле! Этот скотина кучер! Не нужно было давать ему чаевых!
— Я думала «так же, как и вы, но, к несчастью, я это сделала! То есть как?
— Когда я увидела белеющую вдалеке крышу моего родного дома, в котором прошла моя юность, я все забыла; я вынула из кармана сто су и сказала моему кучеру: «Вот возьмите, дорогой друг, и да благословит вас Бог!»
— Дорогое дитя! Дорогое дитя! — воскликнул Гийом.
— Но скажите мне, батюшка, — начала Катрин, с самого своего приезда что-то искавшая и не в силах больше продолжать эти молчаливые и бесполезные поиски.
— Да, странно, не так ли? — спросил Гийом, понимая причину беспокойства молодой девушки.
— Мне кажется… — прошептала Катрин.
— …. что того, кто должен был бы быть здесь, нет, — сказал дядюшка Гийом.
— Бернар!
— Да, но будь спокойна, он был здесь недавно и не может быть далеко… Я сейчас побегу к Прыжку Оленя; оттуда все видно на расстоянии полулье и если я его увижу, то я его позову!
— Так вы не знаете, где он сейчас?
— Нет, — сказал Гийом, — но если он находится в четверти лье отсюда, то он узнает мою манеру звать!
И с этими словами дядюшка Гийом, который так же, как и Катрин, не понимал, почему Бернара до сих пор нет дома, быстро вышел из дома и направился, как он сказал, к Прыжку Оленя.
Оставшись наедине с Франсуа, Катрин подошла к молодому человеку, который молча наблюдал всю эту сцену, и пристально посмотрела на него, как будто бы хотела прочитать в его сердце, не скрывает ли он от нее что-либо.
— А ты, Франсуа? — спросила она. — Ты знаешь, где он?
— Да, — ответил Франсуа, утвердительно кивая головой.
— Ну, так где же он?
— На дороге, ведущей в Гондревиль!
— На дороге, ведущей в Гондревиль? — воскликнула Катрин. — О, Боже мой!
— Да, — сказал Франсуа, подчеркивая эти слова, чтобы придать им ту важность, которую они имели на самом деле, — он поехал вам навстречу!
— Боже мой! — воскликнула Катрин с «возрастающим волнением, — я благодарю тебя, милостивый Господи, что ты внушил мне мысль вернуться через Ферте-Милон, вместо того, чтобы воз вращаться через Вилльер-Котре!
— Тсс! Вот возвращается матушка, — сказал Франсуа. — Ах, она забыла сахар!
— Тем лучше! — воскликнула Катрин.
Затем, бросив взгляд на матушку Ватрен, которая, поставив кофе на буфет орехового дерева, удалилась в поисках сахара, как говорил Франсуа, она подошла к молодому человеку и взяла его за руку.
— Франсуа, — сказала она, — друг мой, окажи мне одну услугу!
— Одну услугу? Десять, двадцать, тридцать, сорок! Я к вашим услугам, в любое время дня и ночи!
— Хорошо! Мой дорогой Франсуа, пойди ему навстречу и предупреди, что я приехала по дороге, идущей из Ферте-Милона.
— И это все? — воскликнул Франсуа, сделав движение, чтобы выйти через дверь, выходящую на большую дорогу. Однако Катрин с улыбкой остановила его. — Нет, только не так! — сказала она.
— Вы правы, я идиот! Ведь если старый ворчун меня увидит, он спросит: «Куда ты идешь?» И вместо того, чтобы выйти через дверь, выходящую на дорогу, Франсуа выпрыгнул в окно, выходящее в лес. И как раз вовремя: Марианна уже возвращалась с сахаром.
— А, на этот раз вот и матушка! — сказал Франсуа.
И, сделав последний знак Катрин, он исчез в тени больших деревьев.
— Будьте спокойны, мадемуазель Катрин, я вам его приведу! — сказал он.
Действительно, матушка Ватрен уже возвращалась с кофе и, словно бы она давала его ребенку, обратилась к Катрин с такими словами:
— Вот, возьми свой кофе, подожди, он может быть слишком горячим. Я подую на него.
— Спасибо, мамочка! — сказала Катрин, с улыбкой беря чашку. — Уверяю вас, что с тех пор, как я от вас уехала, я научилась сама дуть на кофе!
Марианна посмотрела на Катрин со смешанным чувством нежности и восхищения, улыбаясь и кивая головой. Затем она спросила:
— Тебе было очень трудно уехать из большого города?
— О, совсем нет! Я никого там не знала! — Как? Ты не жалеешь о красивых молодых людях, спектаклях, прогулках?
— Я ни о чем не жалею, дорогая матушка!
— Ты никого там не любила?
— Где?
— В Париже!
— В Париже? Нет, никого!
— Тем лучше! — воскликнула старушка, всецело занятая своей идеей, которую так плохо принял Гийом. — У меня есть мысль об устройстве твоей жизни!
— Об устройстве моей жизни?
— Да, ты ведь знаешь, что Бернар…
— О дорогая мамочка! — радостно воскликнула Катрин, введенная в заблуждение подобным началом.
— Да, Бернар…
— Да, Бернар? — повторила Катрин с каким-то страхом.
— Итак, — продолжала старушка доверительно, — Бернар любит мадемуазель Эфрозин!
Катрин вскрикнула и смертельно побледнела.
— Бернар, — прошептала она дрожащим голосом. — Бернар любит мадемуазель Эфрозин? Боже мой! Что вы сказали, матушка!
И, поставив на стол чашку с кофе, который едва отведала, она без чувств упала на стул.
Когда матушку Ватрен преследовала какая-нибудь идея, то она была неспособна видеть ничего, кроме этой идеи, и, как и все упрямые люди, сознательно закрывала глаза на все остальное.
— Да, — продолжала она, — Бернар любит мадемуазель Эфрозин, и она тоже любит Бернара, осталось только сказать: «Я согласна!», и дело сделано!
Катрин вздохнула и, достав платок, вытерла им вспотевший лоб.
— Но дело в том, — продолжала матушка Ватрен, — что старик этого не хочет!
— Правда? — прошептала Катрин, подавая некоторые признаки жизни.
— Да, он утверждает, что это не так, что я слепа, как крот, и что Бернар не любит мадемуазель Эфрозин!
— Ах! — сказала Катрин, облегченно вздохнув.
— Да, он так считает… он говорит, что он в этом убежден!
— Дорогой дядюшка! — прошептала Катрин.
— Но, слава Богу, ты здесь! И ты поможешь мне его убедить!
— Я?
— И когда ты выйдешь замуж, — продолжала старушка, — то я советую тебе сохранять власть над твоим мужем, иначе с тобой случится то, что случилось со мной!
— То, что случилось с вами?
— Да.., иначе твое мнение в доме ничего не будет значить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Тсс! Что это за шум?
Действительно, послышался шум двуколки, двигающейся по мостовой, прилегающей к Новому дому, который привлек внимание старого лесничего; и молодой и веселый голос позвал:
— Папочка Гийом! Мамочка Марианна! Вот и я! Я приехала! — С этими словами красивая молодая девушка девятнадцати лет спрыгнула с подножки экипажа и вспорхнула на порог дома.
— Катрин! — в один голос воскликнули главный лесничий и его жена, устремляясь навстречу вновь прибывшей и протягивая к ней руки.
Глава IX. Возвращение
Действительно, это была Катрин Блюм, которая вернулась из Парижа. Как мы уже говорили, Катрин Блюм была прекрасной девушкой девятнадцати лет, тоненькой и стройной, как тростник; у нее был тот непередаваемый тип немецкой красоты, который называется северным. У нее были светлые волосы, голубые глаза, коралловые губы, ослепительно-белые зубы и бархатно-нежные щеки, вызывающие воспоминания о тех лесных нимфах, которых греки обычно называли Гликерией или Аглаей.
Из двух распростертых ей навстречу объятий она выбрала сначала объятия дядюшки Гийома; она чувствовала, что именно там она найдет наиболее искреннее расположение и привязанность. Затем она обняла Марианну.
Пока девушка обнимала свою приемную мать, дядюшка Гийом огляделся вокруг себя; он считал невозможным, что Бернара здесь нет, раз Катрин приехала.
В первый момент слышались лишь несвязные слова, которые обычно бывают в минуты волнений. Но вскоре издалека послышались крики, смешанные со звуками фанфар; это Франсуа и его товарищи возвращались победителями после битвы с калидонским чудовищем note 29.
Старый лесничий несколько минут колебался между желанием снова обнять свою племянницу и расспросить ее о новостях и желанием увидеть животное, но крики и фанфары не позволяли ему сомневаться в том, что кабан скоро будет в засолке.
В тот самый момент, когда дядюшка Гийом размышлял по поводу судьбы кабана, появились охотники, неся поверженного зверя на бревне, к которому он был привязан за все четыре лапы.
Их появление мгновенно отвлекло Гийома и Марианну от приезда Катрин, в то время как охотники, увидев девушку, издали мощное «ура» в ее честь.
Но нужно заметить, что как только любопытство дядюшки Гийома было удовлетворено, как только он осмотрел старую и новую рану зверя, как только он поздравил Франсуа, который в сотый раз поворачивал старого кабана, как зайца, и как только он приказал выпотрошить зверя и дать каждому лесничему соответствующую часть дичи, все внимание старого лесничего обратилось к вновь прибывшей.
Со своей стороны, Франсуа был очень рад вновь увидеть Катрин, которую любил от всего сердца; увидев, что она улыбается, он понял, что ничего страшного не произошло. Подумав, что он уже достаточно сделал для общества, убив кабана, он решил посвятить все свое время мадемуазель Катрин, предоставляя своим товарищам дележ добычи.
Таким образом, разговор, который едва начался при появлении Катрин, стал еще более оживленным через десять минут после прихода охотников из-за вопросов, которые накопились за это время.
В конце концов, дядюшка Гийом внес некоторый порядок в эти бесчисленные вопросы. Он заметил, что Катрин приехала не по дороге, а со стороны просеки Флери.
— Почему ты приехала в столь ранний час, по дороге Ферте-Милон, дорогое дитя? — спросил он.
Услышав эти слова, Франсуа насторожился. Он понял очень важную вещь: Катрин приехала не по той дороге, которая вела в Гондревиль.
— Да, — повторила Марианна, — почему ты приехала по этой дороге, да еще в семь часов утра, вместо того, чтобы приехать в десять часов?
— Я сейчас все расскажу, дорогой папочка и дорогая мамочка, — ответила девушка. — Дело в том, что я ехала не в том дилижансе, который едет в Вилльер-Котре, а на том, который едет в Мо и Ферте-Милон. Он выезжает из Парижа в 5 часов, а не в 10, как тот, что едет в Вилльер-Котре.
— А! Прекрасно! — прошептал Франсуа с заметным удовлетворением. — Вот как окупятся расходы Парижанина на экипаж!
— А почему ты выбрала эту дорогу? — спросил Гийом, который не мог допустить мысли о том, что можно поехать длинной и неудобной дорогой, когда есть прямая, да еще и проехать вдобавок лишних четыре лье.
— Но, — сказала Катрин, краснея от своей невинной выдумки, — ведь в дилижансе, который ехал в Вилльер-Котре, не было свободных мест!
— Да, — тихо прошептал Франсуа, — как же тебя за это поблагодарит Бернар, добрый ангел!
— Но посмотри же! — воскликнула матушка Ватрен, переходя от основного вопроса к мелочам. — Она выросла на целую голову!
— А почему же шея у нее не выросла? — спросил Гийом, пожимая плечами.
— О, — сказала матушка Ватрен со свойственным ей упрямством, которое проявлялось и в важных делах, и в мелочах, — но это очень легко проверить! Когда она уезжала, я измерила ее рост. Метка была на дверной притолоке… Да вот она! Я смотрела на нее каждый день! Пойди посмотри, Катрин!
— Так мы не забыли бедного старика? — спросил Гийом, удерживая Катрин, чтобы еще раз поцеловать ее.
— О! Как вы можете так говорить, дорогой папочка! — вскричала девушка.
— Но пойди же посмотри на твою метку, Катрин! — продол жала настаивать старушка.
— Ну! — сказал Гийом, топнув ногой. — Да замолчишь ты там со своими глупостями?
— О да! — прошептал Франсуа, который давно знал матушку Ватрен. — Берегитесь, если она замолчит!
— Действительно, вдруг я очень выросла? — сказала Катрин, обращаясь к дядюшке Гийому.
— Подойди к двери, и ты увидишь! — сказала матушка Ватрен. — Проклятая упрямица! — закричал старый лесничий, — она ведь не уступит! Подойди к двери, Катрин, иначе мы целый день не будем иметь покоя!
Улыбаясь, Катрин подошла к двери и встала рядом со своей меткой, которая оказалась гораздо ниже ее головы.
— Ну, я же говорила! — торжествующе воскликнула матушка Ватрен. — Она выросла на целый дюйм!
Катрин, довольная тем, что доставила удовольствие своей тетке, вернулась к Гийому.
— Ты путешествовала всю ночь? — спросил он.
— Да, всю ночь, батюшка! — подтвердила девушка.
— О, в таком случае ты должна умирать от усталости и голода! — воскликнула Марианна. — Что ты хочешь? Кофе, вино, бульон? Кофе, наверное, будет лучше всего… Я сама его тебе приготовлю, так будет лучше! — и матушка Ватрен принялась рыться в своих карманах.
— Где же мои ключи? Я не знаю, куда я их положила. Неужели я их потеряла? Подожди, сейчас!
— Но я же говорю вам, матушка, что мне ничего не нужно!
— Ничего не нужно, после того, как ты провела ночь в дилижансе и в экипаже? О! Если бы я только знала, где мои ключи! И матушка Ватрен с нетерпением продолжала рыться в своих карманах.
— Но это совсем не нужно! — повторила Катрин.
— А! Вот мои ключи! — воскликнула Марианна. — Я знаю лучше, чем ты, что тебе нужно: когда путешествуешь, и особенно ночью или ранним утром, нужно потом восстановить свои силы. Ночи еще никому в этом не помогали! Ночи сейчас такие прохладные… А ты еще не ела ничего горячего, в восемь-то часов утра! Через минуту ты получишь свой кофе, дитя мое! — И добрая женщина почти выбежала из комнаты.
— Ну, наконец-то, — сказал Гийом, провожая ее взглядом, — черт побери! У нее довольно упрямая кофемолка, и чтобы смолоть кофе, ей потребуется много времени, и вместе с кофе она пере мелет заодно и все те слона, которые хотела сказать!
— О, дорогой папочка! — сказала Катрин, всецело отдаваясь порыву нежности, уже не боясь пробудить ревность его жены. — Вы себе представить не можете, насколько этот противный кучер лишил меня возможности доставить вам радость, тащась шагом целых три часа, пока мы ехали сюда от Ферте-Милона!
— А какую же радость ты хотела доставить нам, дорогая крошка?
— Я хотела приехать в шесть часов утра, спуститься на кухню, ничего никому не говоря, и когда бы вы спросили: «Жена, где мой завтрак?», то я бы вам его принесла и, как прежде, сказала: «Вот он, дорогой папочка!»
— О! Ты хотела это сделать, милое мое дитя?!! — воскликнул дядюшка Гийом. Дай я тебя поцелую, как если бы ты это сделала на самом деле! Этот скотина кучер! Не нужно было давать ему чаевых!
— Я думала «так же, как и вы, но, к несчастью, я это сделала! То есть как?
— Когда я увидела белеющую вдалеке крышу моего родного дома, в котором прошла моя юность, я все забыла; я вынула из кармана сто су и сказала моему кучеру: «Вот возьмите, дорогой друг, и да благословит вас Бог!»
— Дорогое дитя! Дорогое дитя! — воскликнул Гийом.
— Но скажите мне, батюшка, — начала Катрин, с самого своего приезда что-то искавшая и не в силах больше продолжать эти молчаливые и бесполезные поиски.
— Да, странно, не так ли? — спросил Гийом, понимая причину беспокойства молодой девушки.
— Мне кажется… — прошептала Катрин.
— …. что того, кто должен был бы быть здесь, нет, — сказал дядюшка Гийом.
— Бернар!
— Да, но будь спокойна, он был здесь недавно и не может быть далеко… Я сейчас побегу к Прыжку Оленя; оттуда все видно на расстоянии полулье и если я его увижу, то я его позову!
— Так вы не знаете, где он сейчас?
— Нет, — сказал Гийом, — но если он находится в четверти лье отсюда, то он узнает мою манеру звать!
И с этими словами дядюшка Гийом, который так же, как и Катрин, не понимал, почему Бернара до сих пор нет дома, быстро вышел из дома и направился, как он сказал, к Прыжку Оленя.
Оставшись наедине с Франсуа, Катрин подошла к молодому человеку, который молча наблюдал всю эту сцену, и пристально посмотрела на него, как будто бы хотела прочитать в его сердце, не скрывает ли он от нее что-либо.
— А ты, Франсуа? — спросила она. — Ты знаешь, где он?
— Да, — ответил Франсуа, утвердительно кивая головой.
— Ну, так где же он?
— На дороге, ведущей в Гондревиль!
— На дороге, ведущей в Гондревиль? — воскликнула Катрин. — О, Боже мой!
— Да, — сказал Франсуа, подчеркивая эти слова, чтобы придать им ту важность, которую они имели на самом деле, — он поехал вам навстречу!
— Боже мой! — воскликнула Катрин с «возрастающим волнением, — я благодарю тебя, милостивый Господи, что ты внушил мне мысль вернуться через Ферте-Милон, вместо того, чтобы воз вращаться через Вилльер-Котре!
— Тсс! Вот возвращается матушка, — сказал Франсуа. — Ах, она забыла сахар!
— Тем лучше! — воскликнула Катрин.
Затем, бросив взгляд на матушку Ватрен, которая, поставив кофе на буфет орехового дерева, удалилась в поисках сахара, как говорил Франсуа, она подошла к молодому человеку и взяла его за руку.
— Франсуа, — сказала она, — друг мой, окажи мне одну услугу!
— Одну услугу? Десять, двадцать, тридцать, сорок! Я к вашим услугам, в любое время дня и ночи!
— Хорошо! Мой дорогой Франсуа, пойди ему навстречу и предупреди, что я приехала по дороге, идущей из Ферте-Милона.
— И это все? — воскликнул Франсуа, сделав движение, чтобы выйти через дверь, выходящую на большую дорогу. Однако Катрин с улыбкой остановила его. — Нет, только не так! — сказала она.
— Вы правы, я идиот! Ведь если старый ворчун меня увидит, он спросит: «Куда ты идешь?» И вместо того, чтобы выйти через дверь, выходящую на дорогу, Франсуа выпрыгнул в окно, выходящее в лес. И как раз вовремя: Марианна уже возвращалась с сахаром.
— А, на этот раз вот и матушка! — сказал Франсуа.
И, сделав последний знак Катрин, он исчез в тени больших деревьев.
— Будьте спокойны, мадемуазель Катрин, я вам его приведу! — сказал он.
Действительно, матушка Ватрен уже возвращалась с кофе и, словно бы она давала его ребенку, обратилась к Катрин с такими словами:
— Вот, возьми свой кофе, подожди, он может быть слишком горячим. Я подую на него.
— Спасибо, мамочка! — сказала Катрин, с улыбкой беря чашку. — Уверяю вас, что с тех пор, как я от вас уехала, я научилась сама дуть на кофе!
Марианна посмотрела на Катрин со смешанным чувством нежности и восхищения, улыбаясь и кивая головой. Затем она спросила:
— Тебе было очень трудно уехать из большого города?
— О, совсем нет! Я никого там не знала! — Как? Ты не жалеешь о красивых молодых людях, спектаклях, прогулках?
— Я ни о чем не жалею, дорогая матушка!
— Ты никого там не любила?
— Где?
— В Париже!
— В Париже? Нет, никого!
— Тем лучше! — воскликнула старушка, всецело занятая своей идеей, которую так плохо принял Гийом. — У меня есть мысль об устройстве твоей жизни!
— Об устройстве моей жизни?
— Да, ты ведь знаешь, что Бернар…
— О дорогая мамочка! — радостно воскликнула Катрин, введенная в заблуждение подобным началом.
— Да, Бернар…
— Да, Бернар? — повторила Катрин с каким-то страхом.
— Итак, — продолжала старушка доверительно, — Бернар любит мадемуазель Эфрозин!
Катрин вскрикнула и смертельно побледнела.
— Бернар, — прошептала она дрожащим голосом. — Бернар любит мадемуазель Эфрозин? Боже мой! Что вы сказали, матушка!
И, поставив на стол чашку с кофе, который едва отведала, она без чувств упала на стул.
Когда матушку Ватрен преследовала какая-нибудь идея, то она была неспособна видеть ничего, кроме этой идеи, и, как и все упрямые люди, сознательно закрывала глаза на все остальное.
— Да, — продолжала она, — Бернар любит мадемуазель Эфрозин, и она тоже любит Бернара, осталось только сказать: «Я согласна!», и дело сделано!
Катрин вздохнула и, достав платок, вытерла им вспотевший лоб.
— Но дело в том, — продолжала матушка Ватрен, — что старик этого не хочет!
— Правда? — прошептала Катрин, подавая некоторые признаки жизни.
— Да, он утверждает, что это не так, что я слепа, как крот, и что Бернар не любит мадемуазель Эфрозин!
— Ах! — сказала Катрин, облегченно вздохнув.
— Да, он так считает… он говорит, что он в этом убежден!
— Дорогой дядюшка! — прошептала Катрин.
— Но, слава Богу, ты здесь! И ты поможешь мне его убедить!
— Я?
— И когда ты выйдешь замуж, — продолжала старушка, — то я советую тебе сохранять власть над твоим мужем, иначе с тобой случится то, что случилось со мной!
— То, что случилось с вами?
— Да.., иначе твое мнение в доме ничего не будет значить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23