– Убирайся к черту со своими пожеланиями! – проворчал доктор.
Подойдя к двери, он остановился у порога, словно хотел дать Эусебу время окликнуть его, если молодой человек раскаивается в заключенной сделке, затем приподнял циновку, протянул руку, чтобы узнать, прекратился ли дождь, помахал Эусебу в знак прощания и наконец решился перешагнуть порог.
Циновка опустилась за его спиной.
В ту же минуту молодой голландец почувствовал, как облако застилает ему глаза, ноги у него подогнулись, и им овладела необъяснимая сонливость.
Он слышал шум, подобный тому, с каким море бьется о рифы, затем среди этого шума, который был не чем иным, как биением крови в висках, раздался резкий отрывистый смех Базилиуса.
Эусеб подошел к постели Эстер, чтобы взглянуть, заметит ли он в соответствии с обещанием доктора какие-либо признаки жизни, но глаза у него против воли закрылись, ноги отказались держать его, он упал на пол и заснул, уронив голову на кровать, где молодая женщина, по-прежнему недвижная и безмолвная, вытянулась – совершенно мертвая на вид.

IV. Наследство

Когда Эусеб ван ден Беек открыл глаза, было уже совсем светло.
Солнце ослепительно сияло; его лучи, пройдя сквозь щели в бамбуковых стенах, чертили на полу хижины яркие арабески.
Придя в себя, Эусеб не мог понять, продолжает он спать или грезит наяву. Он утратил представление не только о том, что происходило перед тем, как он уснул, но и о нынешнем своем состоянии.
В эту минуту он услышал, как его зовет нежный, хорошо знакомый ему голос – голос Эстер.
– Боже мой! Боже мой! – произнес несчастный молодой человек, измученный мозг которого отказывался мыслить связно и хранил воспоминание лишь о том, что видел распростертое на постели безжизненное и остывшее тело жены. – О Господи! Я все еще не верю, что это правда.
– Эусеб, друг мой! – продолжал звать нежный голос. – Где же ты?
Одним прыжком Эусеб ван ден Беек оказался на ногах.
И тогда он увидел живую Эстер, в самом деле живую. Сидя на постели, она улыбалась ему и поправляла свои растрепавшиеся волосы, глядясь в осколок зеркала, послуживший вчера доктору для одного из его неприятных сравнений.
Кокетство проснулось в юной женщине вместе с жизнью.
Вскрикнув, Эусеб сжал жену в объятиях и стал неистово целовать ее.
– Да, да, да, это в самом деле ты! – восклицал он. – О, дай мне смотреть на тебя, дай почувствовать нежное тепло крови, текущей в твоих жилах. О да, оно бьется, сердце, которое я считал остановившимся навек! Они раскрылись, глаза, погасшие, как я думал, навсегда. О, поговори со мной, моя Эстер, говори, пусть я снова услышу голос, который не должен был больше звучать в моих ушах!
– Да что с тобой, Эусеб? – с нежной улыбкой спросила его молодая женщина. – У тебя такой встревоженный вид. Как ты бледен! Одежда у тебя в беспорядке, ты пугаешь меня. Господи, что произошло?
– Ничего, моя Эстер; во сне меня мучил ужасный кошмар. Представь себе, милая, я думал, что ты умерла, и этот сон был до того похож на действительность для моего разума и сердца, что, когда ты в первый раз окликнула меня, я не мог решиться посмотреть на кровать, где видел тебя безмолвной и похолодевшей.
– Что за вздор! – ответила Эстер, целуя мужа. – Что за вздор! А я, напротив, никогда еще не видела таких чудесных снов, как в эту ночь. Мне казалось, что у меня появились крылья, что я сквозь небесную лазурь и облака поднялась к престолу Господа, сияющего в окружении своих ангелов. Он надел мне на голову венок, а в руки вложил букет, но вовсе не из земных и недолговечных цветов, подобных вот этим, – и Эстер с презрением показала на венок, сплетенный ночью ее мужем, и букет, собранный им, – но из небесных лилий с алмазными лепестками, с изумрудными листьями. Затем в благоухающем воздухе возникло пение, оно шло неизвестно откуда, но было прекрасным, восхитительным, упоительным. О, совсем напротив, дорогой Эусеб, никогда я так сладко не спала, никогда не чувствовала себя такой здоровой и счастливой, как сегодня утром. Мне кажется, что кровь в моих жилах течет быстрее и она более горячая, чем прежде. Послушай, мой Эусеб, – добавила молодая женщина, склонив голову на грудь мужа. – Послушай, мой Эусеб, то, что я скажу тебе сейчас, похоже на покаяние, но мне кажется, что сегодня я люблю тебя совсем по-другому, чем вчера, что я принесла нечто чистое и прекрасное из того рая, где побывала во сне, и что я больше принадлежу тебе с тех пор, как меня не давит гадкий груз, так душивший меня и подавлявший в моем сердце его естественные порывы.
– Эстер! Эстер! – взволнованно шептал Эусеб; он начинал догадываться, что ночные события не были сном, хотя его немного смущало это посещение небес, прояснившее лицо и сердце Эстер. – Эстер, припоминаешь ли ты, что необычные, почти сверхъестественные обстоятельства предшествовали твоему сну или сопровождали его?
– Господи, ничего подобного! Я спала ангельским сном. Оставь при себе свои отвратительные кошмары. Хороший сон и спокойный отдых – вот что принесло мне такое облегчение!
– Конечно, это был сон, – произнес Эусеб, проведя рукой по лбу. – А раз это был сон, незачем мне из-за этого тревожиться.
– Так оставьте этот озабоченный вид, я вам приказываю, – сказала Эстер. – Неужели вы забыли обещание, что дали мне однажды вечером, когда мы катались в лодке по озеру, по нашему прекрасному озеру с зеленой водой, и я разрешила вам просить у моего отца руку, столько раз уже пожимавшую вашу?
– Конечно, я помню о нем, моя Эстер! Я обещал тебе, что ты будешь королевой с неограниченной властью в нашем бедном маленьком королевстве.
– Да, это так… А теперь ваша королева приказывает вам улыбнуться, а в награду за ваше послушание она приготовила для вас подарок.
– Какой, любовь моя? Расскажи мне, клянусь, от этого мое удовольствие не станет слабее.
– Хорошо, милый мой Эусеб. Сегодня я чувствую себя достаточно сильной для того, чтобы встать с постели, достаточно кокетливой, чтобы желать быть красивой; я выберу самое нарядное из моих скромных платьев, и ты поведешь меня погреться под лучами прекрасного солнца; посмотри, оно пробралось сквозь стены нашей жалкой хижины и, стремясь заставить нас забыть о том, каким путем проникло к нам, оставило на полу эти прелестные рисунки.
Эусеб оглянулся вокруг: под одним из солнечных лучей блеснул предмет, сверкавший всеми огнями, словно колотый лед.
Он спрыгнул с постели, наклонился и поднял кинжал, полученный от доктора Базилиуса и сыгравший такую важную роль в драматических событиях минувшей ночи.
Это в самом деле был малайский клинок с темно-синим лезвием причудливой формы, напоминавшим язык пламени.
Молодой человек вздрогнул и некоторое время созерцал оружие в угрюмом молчании, затем положил его на стол и вернулся на свое место на кровати, нахмурившись и продолжая дрожать.
Жена спросила, чем вызвана перемена в его настроении и что это за кинжал, которого она прежде не видела у него.
Тогда Эусеб, не в силах хранить подобный секрет в своем сердце из страха, что оно разорвется, рассказал жене все, что происходило во время ее странного сна.
Молодая женщина слушала спокойно, не выказывая ни малейшего испуга.
– Ну что ж, – произнесла она, когда рассказ был окончен, – я не вижу, что может внушить тебе страх или причинить огорчение; напротив, я как нельзя более благодарна этому доброму доктору, и не столько за то, что он сохранил мне жизнь, сколько за мудрую мысль создать между нами новые узы.
– Но неужели ты считаешь это возможным? – вскричал Эусеб в ужасе.
– Я не знаю, возможно ли это, – отвечала Эстер. – Но меня утешало бы сознание того, что конец моей любви стал бы и концом моей жизни; безусловно, он хороший человек, этот твой доктор, и я готова при первой же встрече кинуться ему на шею, чтобы поблагодарить его.
– О, на этот счет я совершенно спокоен, при виде его этот каприз у тебя пройдет.
– Значит, он очень страшный?
– Нет, дело не в этом; его лицо даже казалось бы довольно добродушным, если бы не его смех – он кажется отголоском смеха сатаны, и не его глаза – они временами сверкают подобно глазам дикого зверя.
– Во всяком случае, друг мой, он не таков, каким кажется, поскольку, если верить твоему рассказу, мы оба обязаны ему жизнью.
– Да; только одно меня тревожит.
– Что именно?
– Я не могу понять особенного интереса, который он проявляет к тебе.
– Что нам до причин этого интереса, милый, если мы можем воспользоваться его последствиями? Подумай о том, что без вмешательства доктора, ты, бедный мой Эусеб, сейчас шил бы для меня саван и сколачивал доски, предназначенные укрыть мои жалкие останки. Ты не мог согласиться жить без меня, и я клянусь тебе, Эусеб, что никогда не забуду твоей преданности. Вспомни, если бы не он, для нас все было бы кончено, мы больше не радовались бы ветру, солнцу, нашей любви, нашим поцелуям! Именно ему мы обязаны всем этим, Эусеб, – этот человек занял в нашей жизни место Бога.
– Несомненно, – ответил молодой человек. – Но только безумец мог бы предположить, что доктор оказал нам услугу из простого человеколюбия. О, за добром, которое он нам сделал, скрывается какая-то тайная и страшная угроза.
– Но пока мы живы, молоды и любим друг друга… – и подняв глаза на мужа, Эстер внезапно спросила: – Уж не боишься ли ты, что скоро меня разлюбишь, не опасаешься ли за собственную жизнь?
– О! Эстер! – только и мог выговорить молодой человек.
Его жена рассмеялась.
– О, что касается меня, любимый мой, – сказала она, с милым кокетством склонив голову на плечо мужа, – я уверена, что твое сердце всегда будет биться лишь для меня, и без малейшего опасения доверяюсь нашей новой судьбе.
– Я тоже, – откликнулся Эусеб. – А то, что я говорил, означало просто нежелание без сопротивления принять фантасмагорию, которая теперь, при свете дня и рядом с тобой, кажется мне годной лишь пугать маленьких детей.
– Прости меня, мой друг, – возразила Эстер, – но на этот счет я твоего мнения не разделяю. Не только в появлении доктора было нечто сверхъестественное: мое выздоровление противоречит всем правилам медицины и опровергает всякую научную логику.
– Что же, – невольно содрогнувшись, спросил Эусеб, – уж не веришь ли ты, как другие, что доктор Базилиус связан с духом тьмы?
– Не будем пытаться проникнуть в эту тайну, друг мой, – серьезно ответила Эстер. – Повторяю, удовольствуемся тем, что станем пользоваться его благодеяниями, и докажем ему, раз ты говоришь, что он в этом сомневается: два человека могут состариться, не думая ни о чем другом, кроме своей любви, и прожить на земле безразличными ко всему, что лежит за пределами их общего счастья.
И в подтверждение своих слов юная женщина сделалась такой обольстительной, показала себя до того нежной и предупредительной, что ей удалось рассеять тучу, омрачившую лицо мужа.
Она встала, сделала несколько кругов по комнате, опираясь на руку Эусеба, и наконец решилась подышать воздухом у двери.
– Ну вот, – сказала она, когда Эусеб принес ей к порогу бамбуковый табурет, на котором ночью сидел доктор. – Я выздоравливаю, и пора тебе подумать, друг мой, о том, чтобы найти работу, потому что из-за моей злосчастной болезни ты потерял место, на которое мы рассчитывали, и это должно было сильно уменьшить наши сбережения.
– Увы, да! – подтвердил молодой человек, грустно глядя на свои пустые сундуки: вещи он одну за другой продал, чтобы оплатить необходимое его жене лечение.
– Да, я знаю, вернее, догадываюсь, что тебе пришлось многим пожертвовать, – продолжила Эстер, перехватив взглядЛиуж3 – Бедный мой! Я все видела, но была так слаба, что не находила в себе сил даже поблагодарить тебя; но не беспокойся, я сторицей отплачу тебе за твою самоотверженность и исправлю свою невольную неблагодарность, – закончила Эстер, повиснув на шее Эусеба.
Потом внезапно она спросила:
– Но я подумала, почему бы тебе не обратиться к доктору Базилиусу, чтобы получить место? Он сказал тебе, что интересуется мной, и теперь, после того как вернул мне жизнь, он не допустит, чтобы мы умерли с голоду.
От этих слов облачко набежало на лоб Эусеба, и молодой человек, резко повернувшись, ушел в дом.
Эстер последовала за ним и увидела, что он, обхватив голову, сидит на постели.
– Что с тобой? – отведя ему руки от лица, спросила она и поцеловала его в лоб.
Но Эусеб, оттолкнув жену, закричал:
– Не говори мне больше об этом человеке! Послушай, Эстер, мы и так слишком многим ему обязаны. За несколько минут, проведенных им здесь, он вернул тебе жизнь, но отравил воздух, которым я дышу. Признаться ли тебе? Сегодня утром я не узнаю себя: я должен был целиком отдаться счастью видеть тебя спасенной, забыть весь мир, всех людей и помнить лишь о тебе одной, о твоей жизни, вернувшейся чудесным образом, в то время как я считал тебя умершей; ну так вот, смех этого человека преследует меня и в твоих объятиях, его голос примешивается к твоему голосу, когда ты говоришь мне слова любви, и тогда, – пожалей меня, Эстер, я так несчастен! – тогда мной овладевают сомнения: мне кажется, что мной управляет некая высшая сила, что я утратил свободу воли. Ах, Эстер, любимая моя, если эта ужасная пытка продлится, боюсь, для меня не существует больше счастья на земле!
Эстер собиралась высмеять эти страхи, которые считала химерой, когда ей показалось, будто кто-то стучит по подпорке циновки, служившей, как мы уже говорили, дверью бедному жилищу.
– Войдите! – произнес Эусеб, тоже услышавший стук; он всей душой надеялся, что какое-нибудь событие поможет ему отвлечься.
В ответ на приглашение циновка приподнялась и в комнату вошел человек, одетый в черное.
– Господин Эусеб ван ден Беек? – спросил человек.
– Это я, – ответил Эусеб, поднявшись. – Что вам угодно, сударь?
– Вы в самом деле Эусеб ван ден Беек, супруг девицы Эстер Мениус? – настаивал черный человек.
– Я Эусеб ван ден Беек, – повторил хозяин дома. – А это моя жена, Эстер Мениус.
– Госпожа, следовательно, является дочерью Вильгельма Мениуса, нотариуса из Харлема, и Жанны Катрин Мортье, его супруги?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47