Она могла бы сейчас забыть, кто она такая, забыть обо всем, что ей дорого, и остаться с этим человеком. Она перестала бы быть Маргарет Пеннипейкер, сестрой и опекуншей Эдварда и Алисии Пеннипейкер, дочерью покойных Эдмунда и Кэтрин Пеннипейкер. Она перестала бы быть девушкой, которая носит пищу беднякам, каждое воскресенье посещает церковь и каждую весну засаживает цветами аккуратные ровные грядки в своем саду.
Она могла бы перестать быть той, которой была, и стать, наконец, женщиной.
Искушение было очень сильным.
Ангус провел загрубевшим пальцем по ее сдвинутым бровям.
– Какая вы серьезная, – пробормотал он и коснулся губами ее лба. – Я хочу разгладить поцелуями эти морщинки, прогнать ваши тревоги.
– Ангус, – быстро сказала она, чтобы успеть высказаться прежде, чем утратит способность соображать, – есть вещи, сделать которые я не могу. Вещи, которые мне хочется сделать или мне кажется, что хочется. Я не уверена, потому что никогда этого не делала, но я не могу… Почему вы улыбаетесь?
– Разве?
Вот пройдоха, ведь знает же, что улыбается. Он беспомощно пожал плечами:
– Это только потому, что я никогда не встречал человека, настолько сбитого с толку, как вы, Маргарет Пеннипейкер, и настолько при этом очаровательного.
Она собралась было возразить, потому что не знала, понимать ли его слова в хвалебном смысле, но он положил палец ей на губы.
– Ах-ах-ах, – сказал он. – Теперь помолчите и выслушайте меня. Я собираюсь поцеловать вас, вот и все.
Сердце у нее воспарило и тут же рухнуло.
– Только поцеловать?
– Нет, это никак не может быть просто поцелуем.
От его слов ее бросило в дрожь, она подняла голову и протянула к нему губы.
Ангус шумно втянул в себя воздух и посмотрел на ее губы, словно в них заключались все искушения ада и все райское блаженство. Он поцеловал ее еще раз, но на этот раз уже не сдерживал себя. Его губы вовлекли ее в алчный, властный танец желания и страсти.
Он понимал, что нужно действовать медленно, и как бы тело его ни кричало от вожделения, он знал, что эта ночь ничем не кончится. Но он не мог отказать себе в удовольствии ощутить ее маленькое тело под собой и опустил ее на кровать, не отрывая от Маргарет своих губ.
Он собирался только поцеловать ее, раз уж ему ничего другого не остается, а потом будь он проклят, если этот поцелуй не продлится всю ночь.
– Ох, Маргарет, – простонал он, проводя рукам по ее стану, бедрам. – Моя милая Маргарет…
Он осекся и поднял голову. И спросил, усмехнувшись кривой мальчишеской улыбкой:
– Можно, я буду называть вас Мегги? Маргарет – это так трудно произносить.
Она смотрела на него, тяжело дыша, не в состоянии что-либо сказать.
– Маргарет, – продолжал он, проводя пальцем по ее щеке, – это такая женщина, которую мужчина хочет иметь рядом с собой. А вот Мегги… Мегги мужчине хочется иметь под собой.
Понадобилась восьмая доля секунды, чтобы она сказала:
– Вы можете называть меня Мегги.
Он нашел губами ее ухо, его руки обняли ее.
– Добро пожаловать в мои объятия, Мегги.
Она вздохнула, глубже уйдя в матрас от этого движения, и отдалась моменту, мерцанию свечи и сладкому запаху кранахана, отдалась сильному и властному человеку, покрывающему ее своим телом.
Его губы скользнули по ее шее, потом ниже, туда, где шея переходит в плечо. Кожа у нее казалась очень светлой рядом с черной шерстью его рубашки. Теперь от рубашки много дней будет пахнуть Маргарет, а потом, когда запах выветрится, достаточно будет вспомнить об этом моменте, чтобы бросило в жар.
Ангус расстегнул несколько пуговок, чтобы обнажить самое начало впадинки между ее грудями. На самом деле то была не более чем тень, смутное темное пятно, которое намекало на чудеса, находящиеся ниже, но даже этого было достаточно, чтобы по жилам пробежал огонь, чтобы тело напряглось.
Еще две пуговки высвободились из петель, и Ангус провел губами по обнаженной коже, не переставая шептать:
– Это только поцелуй. Только поцелуй.
– Только поцелуй, – как-то странно, с придыханием повторила Маргарет.
– Только поцелуй, – согласился он, расстегивая еще одну пуговку, чтобы можно было поцеловать всю глубокую впадинку между грудями. – Я все еще только целую вас.
– Да, – простонала она. – О да. Продолжайте целовать меня.
Он расстегнул все пуговицы, обнажив ее маленькие, но изящно округлые груди.
– Господи, Мегги, на мне эта рубашка никогда не выглядела так хорошо.
Под его пылким взглядом Маргарет слегка напряглась. Он смотрел на нее, словно она была каким-то неведомым и дивным существом, словно она обладала чем-то таким, чего он никогда не видел раньше. Если он прикоснется к ней, будет ее ласкать или хотя бы поцелует, она растает в его объятиях и потеряет себя в этом моменте страсти. Но пока он просто смотрит на нее, а она смущенно сознает, что совершает что-то такое, что совершить ей никогда не приходило в голову.
Она знает этого человека всего несколько часов, и при этом…
У нее перехватило дыхание, она прикрылась и сказала:
– Что я наделала!
Ангус поцеловал ее в лоб.
– Не нужно ни о чем жалеть, моя милая Мегги. Что бы вы ни чувствовали, нельзя, чтобы среди этих чувств было сожаление.
Мегги. Мегги не подлежит осуждению со стороны общества просто потому, что ее так воспитали. Мегги ищет собственную судьбу и собственные наслаждения.
Маргарет едва заметно улыбнулась и опустила руки. Наверное, Мегги не легла бы с мужчиной до венчания, но момент страсти она, конечно, может себе позволить.
– Вы такая красивая, – прорычал Ангус; последний слог он произнес неотчетливо, потому что губы его обхватили ее сосок. Он ласкал её губами, он высказывал свое обожание всеми способами, доступными мужчине.
И тут, когда Маргарет почувствовала, что последние нити ее сопротивления рвутся, он глубоко, с усилием втянул в себя воздух и закрыл ее наготу полами своей рубашки.
Целую минуту он держал полы вместе, тяжело дыша, устремив взгляд на какое-то пятно на стене. Лицо у него было почти измученное, и неопытному взгляду Маргарет показалось, что ему больно.
– Ангус! – нерешительно окликнула она. Она не знала, о чем его нужно спросить, поэтому ограничилась только именем.
– Погодите минутку. – Голос его звучал хрипловато, но почему-то Маргарет поняла, что он на нее не сердится. Она помолчала. Потом он снова повернул к ней голову и сказал: – Мне нужно покинуть эту комнату.
– Вот как? – удивилась она.
Он коротко кивнул, оторвался от нее и двумя длинными шагами подошел к двери. Он схватился за дверную ручку, но прежде чем открыть дверь, обернулся, собрался что-то сказать…
…но слова тут же замерли на его губах.
Маргарет проследила за направлением его взгляда и увидела, что взгляд этот устремлен на нее. Боже мой, когда он отпустил полы рубашки, рубашка соскользнула с нее. Маргарет снова сдвинула полы, радуясь, что в тусклом свете свечи не видно, как она вспыхнула от стыда.
– Заприте за мной дверь, – велел он.
– Да, конечно, – сказала она, вставая. – Вы заприте, а ключ возьмите с собой. – Она одной рукой шарила по столу, а другой придерживала ворот рубашки.
Он покачал головой:
– Ключ оставьте при себе.
Она шагнула к нему.
– Оставить при себе… вы что, с ума сошли? Как вы войдете сюда?
– Никак не войду. В этом-то все и дело.
Маргарет несколько раз открыла рот, потом закрыла и сказала:
– Где же вы будете спать?
Ангус наклонился к ней, от его близости на нее пахнуло жаром.
– Я не буду спать. В этом-то вся сложность.
– Ох. Я… – Маргарет была не настолько невинна, чтобы не понять, о чем речь, но, конечно, не была настолько опытна, чтобы понять, как нужно отвечать в такой ситуации. – Я…
– Интересно, там опять дождь? – спросил он.
Маргарет заморгала от такой быстрой перемены разговора. Она наклонила голову набок, прислушиваясь к легкому шороху дождя по крыше.
– Я… да, кажется, дождь.
– Хорошо. Лучше, чтобы было холодно.
И с этими словами он нетвердой походкой вышел из комнаты.
Маргарет постояла с минуту, окаменев от изумления, после чего подбежала к двери и высунула голову в коридор – как раз вовремя, чтобы увидеть, как высокая фигура Ангуса исчезает за углом. Маргарет немного задержалась в дверях, не понимая, в сущности, чему она так удивляется – тому ли, что он ушел так неожиданно? Или тому, что она позволила ему вольности, какие никогда не позволила бы никому, кроме мужа?
В действительности же дело было в том, что она просто понятия не имела, что такие вольности вообще существуют.
Или, может быть, подумала она в смятении, может быть, на нее и впрямь подействовало ошеломляюще, что он был так… да, так восхитителен, она даже не заметила, как эта рубашка сползла с нее, что ее груди торчали напоказ всему свету.
Или хотя бы напоказ Ангусу…
Маргарет вздрогнула и закрыла дверь. Потом немного подумала и заперлась. Об Ангусе она не волновалась. Он, должно быть, в дурном настроении, но никогда и пальцем ее не тронет.
Маргарет не понимала, откуда она это знает. Знает, и все тут.
Но никто не знает, какие головорезы и идиоты могут встретиться на постоялом дворе, особенно в Гретна-Грин, который, как ей казалось, видел больше идиотов, чем положено одному городу, поскольку сюда все бегут венчаться.
Маргарет вздохнула и топнула ногой. Что же делать? Что же делать? Тут в животе у нее забурчало, и она вспомнила, что кранахан все еще стоит на столе. – Почему бы не съесть его? Пахнет он восхитительно. Она села и принялась за еду.
Ангус вернулся на постоялый двор через несколько часов, он озяб, промок и чувствовал себя так, словно был в сильном подпитии. Дождь, конечно, пошел снова, поднялся ветер, и пальцы походили на сосульки, примерзшие к плоским снежкам, в которые превратились кисти рук.
Ангус не очень владел замерзшими ногами, и пришлось сделать несколько попыток, прежде чем он сумел подняться на верхний этаж трактира. Он прислонился к двери своей комнаты, поискал ключ, потом вспомнил, что не взял его с собой, повернул дверную ручку и, когда дверь не открылась, раздраженно заворчал.
Иисусе, виски и Роберт Брюс, зачем он велел ей запереть дверь? Неужели он действительно так сомневался в своем умении владеть собой? В таком состоянии он никак не мог бы взять ее силой. Нижняя часть тела до того замерзла, что он, наверное, не прореагировал бы, даже если бы она открыла ему дверь, в чем мать родила.
Впрочем, если бы она была совершенно голая…
Ангус попытался представить себе эту картину.
Дверная ручка повернулась. Он ввалился в комнату и растянулся на полу.
И поднял голову. Маргарет быстро моргала, рассматривая его.
– Вы что, стояли, прислонившись к двери? – спросила она.
– Ясное дело.
– Вы же велели мне запереть ее.
– Вы славная женщина, Маргарет Пеннипейкер. Обязательная и надежная.
Маргарет сузила глаза:
– Вы пьяны?
Он покачал головой, в результате чего стукнулся скулой о пол.
– Просто замерз.
– Вы что же, пробыли на улице все это… – Она потрогала его щеку. – Господи, да вы же совсем замерзли!
Он пожал плечами:
– Да, там снова пошел дождь.
Она сунула руки ему под мышки и попыталась поднять.
– Встаньте. Встаньте же. Нужно снять с вас все мокрое.
Он послал ей обезоруживающую улыбку. Голова его при этом замоталась из стороны в сторону.
– В другое время и при другой температуре я пришел бы в восторг от этих слов.
Маргарет снова попыталась поднять его и тяжело вздохнула. Ей не удалось сдвинуть его с места ни на дюйм.
– Ангус, прошу вас. Вы должны попытаться встать. Вы, наверное, в два раза тяжелее меня.
Он окинул взглядом ее фигуру:
– Сколько в вас, семь стоунов?
– Не думаю. Неужели я кажусь такой субтильной? А теперь умоляю вас, только встаньте на ноги, а я уложу вас в постель.
Он вздохнул:
– Вот еще одна фраза, которую мне очень хотелось бы понять на свой лад.
– Ангус!
Он с трудом поднялся, в значительной мере при помощи Маргарет.
– Почему это, – задумчиво сказал он, – я получаю такое удовольствие от того, что вы меня браните?
– Возможно, потому что вы получаете удовольствие от того, что раздражаете меня.
Он почесал подбородок, который уже полностью зарос темной щетиной.
– Наверное, вы правы.
Маргарет не обращала на него внимания, она сосредоточилась на самом безотлагательном в данный момент деле. Если она уложит его на кровать в таком виде, промокнут все простыни.
– Ангус, – сказала она, – вам нужно надеть что-то сухое. Я подожду за дверью, пока вы…
Он покачал головой:
– У меня больше нет никакой одежды.
– А куда она подевалась?
– Она на вас.
Маргарет проговорила нечто совершенно не подходящее леди.
– Вы правы, – сказал он с таким видом, словно сделал очень важное открытие. – Мне действительно доставляет удовольствие раздражать вас.
– Ангус!
– Ну ладно, буду серьезным. – Он изобразил, каких усилий ему стоит казаться хмурым. – Чего вы хотите?
– Я хочу, чтобы вы разделись и легли в постель.
Лицо его посветлело.
– Прямо сейчас?
– Конечно, нет. Я выйду на минутку, а когда вернусь, надеюсь, что вы уже будете лежать в постели, укрывшись до подбородка.
– А вы где будете спать?
– Нигде. Я буду сушить ваше платье.
Он повертел головой:
– У какого очага?
– Сойду вниз.
Он выпрямился так, что Маргарет больше не нужно было поддерживать его.
– Вы не можете спуститься вниз одна среди ночи.
– Но не могу же я высушить ваше платье на свечке!
– Я пойду с вами.
– Вы же будете голый.
Что бы он ни намеревался сказать – а Маргарет была уверена по его возмущенно вздернутому подбородку, что он собирается что-то сказать, – все это потонуло в громком потоке необычайно разнообразных ругательств. Наконец, перебрав все богохульства, которые она когда-либо слышала, а также множество таких, которые были для нее внове, Ангус проворчал:
– Подождите здесь, – и вышел из комнаты.
Он появился через три минуты. Он открыл дверь пинком ноги и выложил на пол примерно три дюжины свечей. Одна свеча еще дымилась.
Маргарет хотела подождать, пока настроение его не улучшится, но поскольку очень быстро выяснилось, что в ближайшем будущем оно не изменится, она спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10