Этими одеждами я мог всегда пользоваться, когда буду являться сюда.
Затем он зажег свечу, и мы вышли. Я молча следовал за ним. Так мы прошли несколько галерей. Наконец в конце одной из них открылась массивная дверь, и я очутился в огромной зале. Из купола залы лились, казалось, каскады золотистого света, отражаясь на мраморных плитах и мозаике пола.
В первую минуту я ничего не мог разглядеть, так как у меня сделалось головокружение; сердце точно перестало биться и дыхание захватило. Я, без сомнения, упал бы, если бы чья-то сильная рука не поддержала меня.
Позже я узнал, что могущественные эманации, наполняющие святилище, всегда так действуют на всякого входящего сюда грешника, покрытого преступлениями.
Когда моя дурнота прошла, я увидел, что меня поддерживает Агасфер, который шептал мне на ухо ободряющие слова. Он был так же одет, как и я, только голова его была украшена тонким золотым обручем со звездой надо лбом, которая испускала яркие лучи. Немного успокоившись, я опустился на колени и оглянулся кругом.
Прежде всего я заметил, что по обеим сторонам залы группировались мужчины в белых одеждах и женщины с лицами, закрытыми покрывалами. Все стояли на коленях и были погружены в молитву. Я заметил также теперь, что купол был открыт, и что каскады света, заливавшие святилище, были не что иное, как лучи солнца.
В глубине залы высился павильон без крыши, сделанный из серебряной материи, которую поддерживали колонны из ляпис-лазури.
Спереди павильон был совершенно открыт. Видны были ступени к большому престолу, на котором горели восковые свечи в золотом подсвечнике с семью рожками. В центре престола возвышался большой крест, над которым реял голубь с распущенными крыльями. У подножия креста видна была громадная чаша, окруженная фосфорически-светлой дымкой.
На покрытых ковром ступенях престола стоял высокий старец с белой бородой, одетый как и мы, с тою только разницей, что его одежда была сделана из иной сверкающей ткани, которая при каждом его движении испускала разноцветные лучи.
На голове этого первосвященника был надет венец с семью зубцами, причем над каждым зубцом пылало небольшое пламя. В руке он держал короткий и широкий меч, которым чертил в воздухе таинственные знаки.
По обеим сторонам престола, только на последней ступеньке, стояли два рыцаря, один в золотых доспехах, другой в серебряных. В руках они держали мечи с рукоятками в форме креста. Поднятые забрала открывали их красивые, строгие и спокойные лица.
Я был весь поглощен созерцанием всего этого, как вдруг, не знаю откуда, раздалось величественное пение, сопровождаемое звуками органа. Мелодия была очень странная, но нужно самому испытать, чтобы понять, какое необыкновенное действие производила эта музыка.
Что тогда произошло со мной – я не берусь даже описать. Это было крушение всего моего существа. Что-то во мне расширялось, отделялось, открывалось; всякий нерв моего существа дрожал и звенел. Вдруг я разразился конвульсивными рыданиями и ручьи слез брызнули из моих глаз.
В эту минуту рука Агасфера легла на мою голову и он пробормотал тихим сочувственным голосом:
– Плачь, мой бедный брат! Оплакивай совершенные грехи, пролитую кровь и несовершенство, приковывающее нас к материи!
Не могу сказать, сколько времени пробыл я на коленях, подавленный сознанием своего убожества, с душой, тоскующей по небесному отечеству. Иначе я не могу назвать это странное горестное чувство, без жалоб, ропота, смешанное с невыразимым стремлением к покою, совершенству и свету.
Эти чувства, вызванные во мне чудной музыкой, какой я никогда не слыхал, убили во мне ветхого человека. Я встал совершенно новым существом, раскаивающимся и жаждущим совершенства, но разбитым душевными страданиями.
В эту минуту оба рыцаря, стоявшие у жертвенника, принесли большую золотую чашу и, опустившись на колени, держали ее обеими руками. Тогда первосвященник сошел с лестницы, неся с собой маленькую хрустальную чашу, наполненную жидкостью цвета крови, и золотую ложечку. Этой ложечкой он черпал, по числу присутствующих, красную жидкость и выливал ее в большую золотую чашу.
Отнеся хрустальную чашу на престол, первосвященник снова опустился со ступеней и стал по одному призывать всех присутствующих. Те подходили и он выливал им на голову понемногу этой жидкости.
Наконец, он позвал Агасфера, Лору и меня. Услыхав свое имя, я задрожал, но Агасфер взял меня за руку и подвел к первосвященнику.
Представив нас, он рассказал подробно нашу историю и просил первосвященника принять нас. Тот сделал знак согласия. Затем, полив голову Агасфера таинственной жидкостью, он сделал мне знак приблизиться.
– Велики грехи, совершенные тобой, и ужасны проклятия, тяготеющие над тобой!- сказал первосвященник своим глубоким и спокойным голосом. – Пока ты совершенно не очистишься, ты не можешь жить среди нас, не смущая божественной гармонии этого священного места. До той минуты, пока с твоей головы не будет снято последнее проклятие, я могу тебе только позволить являться сюда через каждые семь лет, чтобы ты мог присутствовать при божественной службе, а также отдохнуть и подкрепить свои силы в течение трех дней и трех ночей. После этого ты снова будешь отправляться блуждать по волнам, чтобы трудиться, раскаиваться и исправлять по мере твоих сил сделанное тобой зло. Стань на колени!
Он полил мне голову, и я почувствовал как бы ожоги на коже. После этого он взял с поданного ему золотого блюда кинжал и подал его мне, сказав:
– Я вооружаю тебя этим магическим оружием, чтобы ты мог защищаться против страждущих и мстительных духов, которые будут преследовать тебя. Не забывай, что ты имеешь право пользоваться единственно только этим оружием!
– Вот оно, – прибавил голландец, указывая на рукоятку кинжала, торчащего за поясом.
После минутной задумчивости он продолжал:
– Когда я засунул кинжал за пояс, старец надел мне на палец это кольцо и сказал:
– Получи это кольцо в знак того, что ты принадлежишь к числу братьев Круглого стола вечности и в то же время получи имя «Дахира», под которым ты будешь значиться в братстве. Когда на твоем проклятом корабле тоска и одиночество доведут тебя до отчаяния, ты позвонишь в колокол и звуки его дойдут до наших ушей, а мы поддержим тебя. Кроме того, ты можешь иногда сходить на берег и сноситься с людьми, но не долее как в течение трех дней и трех ночей. А теперь ступай и наслаждайся в течение остающегося тебе времени обществом твоих новых братьев.
Поцеловав руку старца, я встал. К нему подошла бледная и расстроенная Лора.
– Ты поддалась слепой ненависти и жажде мести, недостойной христианки, которые и довели тебя до убийства людей, – правда, развращенных и негодных, – но которых тебе не дано судить. Проклятия всех тяготеют над твоей головой. Ты сама будешь горько оплакивать богохульства, которыми осквернила свои уста, а проклятия, которыми ты осыпала человека, стоящего здесь, еще долго будут разделять вас. За твои преступления я должен осудить тебя на одиночество. Ты останешься тут, но нас не увидишь, пока не загладится пролитая тобой кровь и произнесенные тобой проклятия. Тебе укажут место, где ты будешь жить одна, молясь, раскаиваясь и очищаясь. Твой вид будет приносить несчастье всем смертным, которые увидят тебя. Итак, берегись показываться кому бы то ни было, чтобы не увеличить число своих жертв.
В течение трех дней мы жили в этом таинственном дворце, все обитатели которого, никогда не покидавшие уже этого места покоя и счастья, обращались с нами, как с братьями.
Большую часть дня братья высших степеней предавались трудам, к которым я не был допущен. В назначенное же время все собирались в залу, которую вы и сами увидите, Супрамати. Там, на большом круглом столе стоит золотая чаша, всегда полная неизвестной субстанцией. Чаша эта переходит из рук в руки и каждый выпивает из нее глоток.
На третий день вечером была большая служба с пением в святилище, где хранится кубок Грааля.
– Простите меня, брат, – перебил его Морган. – Вот уже несколько раз вы говорите про Грааль, как про что-то действительное и осязаемое; а между тем удостоверено, что история про Грааль есть поэтический вымысел, зародившийся, по всей вероятности, в Провансе и прославленный Вольфрамом фон Эшенбахом – рыцарем-трубадуром тринадцатого века.
Дахир улыбнулся.
– История Грааля, в том виде, как она рассказана фон Эшенбахом, а прежде него провансальцем Гюйо де Провеном, Кретьеном де Труа и другими, конечно, – поэтический вымысел. Основа же легенды, упоминающей о существовании эликсира жизни, есть истина, в которой ни вы, ни я не можем сомневаться. Как старательно ни охраняли тайну братья Круглого стола вечности, все-таки кое-что сделалось известным. Из глубины веков, от народа к народу, окрашенная обычаями и верованиями пережитого времени, легенда эта, уже дополненная, переиначенная и искаженная, достигла средних веков, когда фон Эшенбах и его предшественники придали ей христианский оттенок. Эссенция жизни превращается в кровь Спасителя, вид чаши дает бессмертие, а наше тайное убежище превращается в недосягаемый храм Грааля, которого ищут рыцари Круглого стола.
Если бы рассказы кельтские и нормандские и даже провансальские поэмы дошли до вас в их первоначальном виде, вы нашли бы более ясные следы происхождения этих легенд. Но все это погибло. Последние остатки оригинальных рассказов, сохранявшиеся еще у альбигойцев, были уничтожены инквизицией. Остались только поэмы кое-каких средневековых германских поэтов. Если я называю наше братство «Братством Грааля», то только для того, чтобы воспользоваться уже знакомым вам именем, происшедшим от слова, которое произносилось Saing real, что значит sang royal (царская кровь). Это аллегорическое название довольно верно, так как эссенция жизни есть действительно царская кровь природы.
– Благодарю вас, брат, за объяснение! А теперь, будьте добры, продолжайте ваш интересный рассказ, – сказал Морган.
– Он близится уже к концу. Выходя из святилища и находясь еще в сильном волнении, я увидел Лору. Она подошла и предложила мне посмотреть назначенное ей место, где она должна будет жить в одиночестве. Я охотно согласился. Лора провела меня к берегу озера, а оттуда в небольшой гондоле мы подъехали к лестнице, по которой мы поднялись наверх и очутились в обширном гроте. Из одной стены его бил источник, наполняя своей хрустальной водой большой каменный бассейн, а затем с рокотом исчезая в расщелине скалы; в углублении, на другой стороне, стояли ложе и стол, на котором были большая книга, амфора, кубок и свечи. В одном из углублений скалы был прикреплен крест, перед которым горела лампада.
– Здесь-то я и осуждена жить! Каждую неделю юный служитель храма будет приносить мне пищу и свежие одежды. В этом бассейне я могу купаться. Остальное время я должна проводить в изучении этого фолианта, – сказала Лора, причем губы ее дрожали. – Завтра, – прибавила она, – дорога, ведущая к озеру, будет закрыта. Чтобы подышать чистым воздухом, я должна буду подниматься вон туда.
Лора указала на вившуюся спиралью лестницу, которую я раньше не заметил.
Мы поднялись по лестнице и вышли на небольшую площадку к самой вершине утеса. С этой головокружительной высоты, теряясь из вида, расстилался пустынный океан, а у наших ног с распущенными парусами кокетливо покачивался при свете луны на воде мой корабль.
Невыразимая грусть сдавила мое сердце. Несомненно, Лора чувствовала себя так же, потому что вдруг опустилась на колени и, схватив мою руку, вскричала сдавленным от слез голосом:
– Увези меня с собой, Дахир! В этом ужасном одиночестве, при такой бесконечной и монотонной жизни, я потеряю рассудок. Я предпочитаю быть с тобой на корабле и разделять твою скитальческую жизнь.
Она была так дивно прекрасна в своем отчаянии, что сердце мое дрогнуло. Конечно, если бы она могла быть моей спутницей в моей одинокой каюте, мое будущее потеряло бы половину своего
ужаса. Но я понимал, что не имею ни права, ни возможности исполнить желание несчастной, которую я сам же толкнул в пропасть. Я поднял Лору и, крепко пожав ей руку, сказал:
– Мы не облегчим нашу участь, начав наше искупление непослушанием. Нет, нет, Лора! Мы должны следовать тому пути, который указан нам нашими учителями, и каждый из нас должен терпеливо и со смирением нести возложенное на нас испытание. Через семь лет я вернусь. Надеюсь, что к тому времени раскаяние и молитвы уже изгладят частицу наших преступлений.
Лора поднялась бледная, но покорная своей участи.
– Ты прав, Дахир! Я повинуюсь и буду терпеливо ждать тебя, так как ведь в конце концов ты – единственный человек, которого я знаю здесь.
Я ушел. В большой прихожей собрались уже все братья Грааля. Агасфер был в своей одежде странника, да и все уезжавшие тоже сняли свои белые и блестящие туники.
Мы обнялись в последний раз. Затем отверстие в скале открылось и я увидел свой корабль, а также другое судно, которое, без сомнения, должно было везти остальных.
Со сдавленным тоскою сердцем взошел я поспешно на свой корабль, Агасфер последовал за мной и судно тотчас же отошло. С минуту еще я видел на вершине скалы белую фигуру Лоры, залитую лунным светом. Потом все исчезло в тумане.
С тяжелым чувством я спустился в свою каюту. Здесь я убедился, что в убранстве корабля произошла значительная перемена. Все междупалубное пространство, некогда занятое моими матросами, было разделено на несколько кают. В одной, самой обширной из них, стоял стол, на котором лежала большая книга в черном переплете. В глубине, на цоколе, высился крест, у подножия которого горела лампада, распространявшая ослепительный свет, а рядом висел металлический колокол. Наконец, совсем в стороне стояло что-то большое, закрытое черным сукном.
Я с удивлением рассматривал эти вещи, когда в каюту вошел Агасфер.
– Я пришел, брат мой, дать тебе необходимые объяснения, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42