– Именно тебя я желала увидеть в своей постели в ту ночь, когда ко мне обманом забрался Мехмед. Ты назвался евнухом, но и тогда был желаннее любого другого мужчины. Здесь бьется маленькая птичка, которую ты взял в плен, – девушка приложила руку к груди, где тяжело ухало и колотилось сердце. – И только ты можешь открыть дверцу клетки, в которой томится моя любовь. И тогда ты услышишь, как она поет, радуясь свободе и возможности, не таясь, отдавать себя тебе. Ты все время говоришь о деньгах и титуле. Какое мне дело до этих глупостей? Я полюбила тебя, когда не знала, кто ты и кто я. И буду счастлива лишь в твоих объятиях, Антонио. Мне нет никакого дела до того, что наши предки вели войну. Ты уже выиграл сражение со мной, и я сдаюсь во власть победителя.
«Можно ли верить ей? – подумал мужчина. – Слова любви легко развеет ветер, если сердце девушки покорит другой мужчина. Разве не так же было с Монной? Лали уже успела вручить знак своего внимания Бенедетто. А до этого беспрестанно болтала на пиру с этим красавцем, родственником герцога Миланского. Поддавшись ревности, я вспылил в первый день праздника. Именно ревность и злость заставили меня сражаться уже который день подряд с возможными претендентами на ее руку. Именно эти чувства дают мне силы побеждать противников и принимать новые вызовы, пусть даже от усталости я порой едва стою на ногах».
– Мы поговорим об этом позже, – проговорил он; – После сражения с твоим отцом.
Девушка ждала, что в ответ на ее пылкое признание возлюбленный произнесет слова любви, откроет свое сердце, как это сделала она, но он в очередной раз обманул ее надежду. Кто поймет этого невыносимого гордеца? Похоже, Лали никогда не сумеет добиться его любви, ведь Антонио стремится к ней, подчиняясь лишь желанию плоти, а не стремлению души.
– Если ты сейчас не ответишь мне, то уже не ответишь никогда.
Его взгляд стал жестким.
– Это твое решение?
– Да.
Сжав кулаки, Антонио отступил на шаг.
– Тогда уходи.
Скрывая слезы, девушка отвернулась, схватила лежавший на ковре чепец и принялась трясущимися руками прятать под него волосы.
67
Полог в шатер слегка приподнялся.
– Прошу прощения, – произнес Филиппе, окинув скользящим взглядом своего брата и его гостью. – Кажется, сюда идет епископ Строцци.
Лали расширившимися от ужаса глазами уставилась на старшего Карриоццо. Ей прекрасно было известно, что ждало женщину, осмелившуюся остаться наедине с мужчиной. Там, в Стамбуле. А в Парме?
– Задержи его, если сможешь, – сухо приказал Антонио брату.
Когда Филиппо исчез, Антонио быстро надел непослушный чепец на голову Лали, потом схватил кинжал и, вонзив его в плотную ткань палатки, прорезал узкую щель у самой земли. Выглянув наружу, он убедился, что поблизости никого нет, и протянул к Лали руку:
– Быстрее. Тебя не должны застать у меня.
Девушка опустилась на колени, чтобы выскользнуть из палатки, но не удержалась, чтобы не взглянуть на Карриоццо. И встретила его взгляд, полный нежности и желания, который он мгновенно скрыл.
– Антонио…
– Лали, твоя честь и честь твоего отца не должны пострадать из-за глупого безрассудства, которое управляет твоими поступками, – проворчал он и слегка подтолкнул ее.
– Ответь мне честно – ты меня любишь?
– Любовь – это сказки для юных девушек, – фыркнул он, прислушиваясь к звукам, доносящимися снаружи… – Тебе пора повзрослеть.
«Что-то умерло в ее глазах, или мне показалось? – подумал Антонио, чувствуя себя в эту минуту ничтожнейшим из подлецов. – Но я не могу поступить иначе. Если признаюсь в любви – она останется здесь, и тогда мне придется сражаться с ее отцом, который не простит поругания чести Бельфлеров».
– Прощай, Антонио, – чеканя слова, проговорила Лали. Подбородок у нее дрожал, слезы навернулись на глаза, но она справилась с собой и, нырнув в щель, исчезла.
Антонио быстро придвинул к прорези стул и опустился на него как раз в тот момент, когда в палатку вошел епископ.
– А где?.. – изумленно проговорил тот.
– Кого или что вы ожидали увидеть здесь? – холодно поинтересовался Антонио.
– Мне сообщили, что ты развлекаешься в обществе женщины, – пристальный взгляд епископа скользил по углам палатки.
«Похоже, за Лали кто-то проследил и донес служителю церкви».
– Разве это возбраняется? Я не давал обета целибата. С какой стати вы решили мне помешать? Ищете новых развлечений? – презрительно хмыкнул Карриоццо.
– Если бы речь шла о женщине свободных нравов, – епископ слегка поморщился, – я не стал бы нарушать твой отдых. Но мне доложили, что видели входящей в твою палатку дочь одного знатного синьора. Я должен наставить на путь истинный заблудшую овцу. Пока ее не съел волк.
Антонио едва устоял против соблазна ответить священнику при помощи кулаков.
– Уверяю вас, отец мой, что вы ошиблись. Я – не волк, а скорее – сторож. И с удовольствием помог бы вам в случае, если бы овечка забрела в мой шатер.
– Надеюсь на это, сын мой, – поджав губы, священник выскользнул из палатки.
«Если девчонка не образумится, то обязательно попадет в плохую историю. Епископ настроен против нее. Чем Лали могла так его разозлить?»
Филиппо вошел в шатер и сообщил, что пора готовиться к новому сражению. Перед тем как надеть доспехи, Антонио вытащил из маленькой шкатулки браслеты с колокольчиками, укрепленные на тонкой золотой цепи. Последние дни сражения он носил их на груди. Гул толпы и звон металла не мешали ему слышать нежное звучание колокольчиков, напоминающее пение девушки.
– Ты принадлежишь мне, Лали. И эти колокольчики – залог не расположения, а любви.
68
Гнев душил его, и все, на что он бросал взгляд, окрашивалось в красный цвет. Рыцарь даже не заметил прихода оруженосца.
– Я позабочусь о коне, синьор, – предложил юноша, протягивая руку к поводьям.
У Никколо чесались руки ударить оруженосца, но он сдержался.
– Я сам все сделаю. Иди на пир.
– Но…
– Оставь меня, – прогремел голос. Чувствуя, что улыбка хозяина превращается в злобную гримасу, юноша благоразумно исчез.
– Я не злюсь, – пытался уверить себя Никколо. – Я все равно окажусь победителем.
Возможно, он сумел бы успокоиться, но в это время в конюшню вошла его супруга.
– Ублюдок, – проговорила Доротея. – Что он возомнил о себе?
Никколо почувствовал сильное желание ударить жену, но, как всегда, пересилил себя. Доротея не должна догадаться о демонах, гнездящихся в его душе.
– Ты говоришь о Карриоццо? – равнодушно поинтересовался он.
– Кого же я еще могу назвать ублюдком?
– Меня, например.
– Ты прав. Отчего ты не вызвал его на бой? Ты должен был уничтожить мерзавца, бросить под копыта его же собственного коня, поставить на колени. Он должен был пожалеть о том, что вернулся! – воскликнула женщина.
Никколо ушел за лошадь, чтобы жена не увидела, как исказилось его лицо от душившей ярости.
– Ну, почему, почему он вернулся домой! Его приезд лишил возможности Доминику выйти замуж за наследника Карриоццо.
– Ничего. Для нее муж найдется и получше. Брат не оставит ее без приданого.
– И это говоришь ты? Да еще после того, как уже чувствовал себя хозяином Карриоццо? Филиппо был у нас в руках, Доминика из него веревки вила! А серебряные рудники! Теперь они достанутся турецкой шлюхе! Мерзавец умудрился не только вернуться сам, но и притащил сюда дочь Людовико. А ты остался ни с чем!
– Пошла вон! – рявкнул Никколо, багровея от гнева.
– Придется мне самой исправлять ситуацию. Его преосвященство поможет мне в этом. Во всяком случае, он – мужчина, а не… – усмехнувшись в лицо супруга, Доротея вихрем вылетела из конюшни, сообразив, что играть с огнем опасно.
Никколо больше не мог сдерживаться. В его глазах все оказалось залито пожаром. Швырнув в след супруге седло, он завыл от ярости. Лошадь испуганно шарахнулась от дикого, беснующегося хозяина, а он продолжал биться о стены, разбрасывая корзины, щетки, поводья, уздечки – все, что попадалось ему под руку, пока не рухнул на пол без сил. Когда приступ безудержной ярости закончился, Никколо, мокрый от пота, встал и, дрожа, начал приводить в порядок свою одежду.
68
– И все же, почему бы тебе не жениться на этой турчанке? – осторожно спросил Филиппо, устало опускаясь в складное кресло.
Антонио молчал до тех пор, пока оруженосец, сгибаясь под тяжестью доспехов, не вышел из палатки.
– Ее зовут Лали, но она не турчанка, – ровным голосом заметил старший брат, погрузив руки в таз с мелиссовой водой. – А жениться я не могу на ней по одной весомой причине.
– Похоже, ты никак не избавишься от любви к Монне? – юноша смущенно покачал головой. – Боишься стать ее зятем?
Антонио старательно умыл лицо и бросил на брата выразительный взгляд:
– Я не могу жениться на дочери человека, повинного в смерти нашего с тобой отца.
– Ты сошел с ума! – ошеломленно уставился на него Филиппо. – Бельфлер здесь ни при чем. Отец погиб на охоте. Я сам был там и видел все своими глазами…. – голос юноши дрогнул от печальных воспоминаний. – Отец помчался за оленем… И по неосторожности не успел нагнуться, когда на дороге оказалось дерево с низкими ветвями. Налетел на толстенный сук и упал с коня. Он умер сразу, не мучился.
– Значит, кто-то испугал коня, – упрямо продолжал настаивать на своем Антонио.
– Вряд ли. Ты ведь помнишь нашего отца – если он увлекался, то не мог удерживать себя. Бельфлер не виновен в этой нелепой смерти, он желал мира между нашими семьями и проявил щедрость, решив передать во владение Карриоццо рудники Майано, – Филиппо смотрел на брата страдающими глазами. – Людовико и наш отец мечтали породниться, когда устраивали твою помолвку с Мальвиной. Почему же ты упрямо противишься воле отца? Ты поступаешь неразумно, пытаясь разжечь вражду между нашими семьями.
Антонио пристально разглядывал брата. За последние два месяца мальчишка сильно изменился. А еще больше – за время отсутствия Антонио в феоде. Когда-то давно Филиппо влекли к себе лишь азартные игры и веселые женщины, а теперь юношу было не узнать. Прежде чем отправиться на турнир, Филиппо старательно упражнялся в военном искусстве, сражаясь с опытным старшим братом, и брал уроки рыцарского поединка у старого воина, нашедшего пристанище в феоде Карриоццо. Синяки и раны покрывали его нежное тело, ругань недовольных учителей могла вывести из себя кого угодно, но юноша все терпеливо сносил. Антонио знал, что вряд ли забудет, что Филиппо отказался его выкупить, но незаметно для себя начал гордиться своим младшим братом.
– Я понял тебя. Если ты так считаешь, то должен мне помочь… – Антонио замолчал.
Ему почудился необычный шорох. Взглянув через плечо, он увидел тень, скользнувшую по пологу шатра.
– Кто это мог быть? – спросил Филиппо. – Епископ?
Старший брат лишь пожал плечами.
– Кто знает…
69
Лали, сидевшая в саду в беседке, увитой плющом, тоскливо смотрела на закат. Сегодня последний вечер праздника, устроенного в ее честь. Завтра утром гости разъедутся, а Карриоццо вновь не появился во дворце и, скорее всего, уедет, не попрощавшись с ней. Неужели он поверил ее словам, сказанным в порыве гнева?
– У тебя несчастный вид, – заметил Никколо, подсаживаясь к ней на скамью. – Что тебя расстроило?
Лали отвела взгляд от алого зарева и взглянула в добрые глаза дядюшки.
– Все пустяки. Нет нужды волноваться из-за меня.
– Девочка грустит потому, что не было сказано нужных слов, – раздался голос Монны.
Девушка обернулась, и увидела, что мачеха стоит рядом с ней, небрежно обмахиваясь веером.
– О чем ты говоришь? – пожала Лали плечами.
– От меня ничего не утаишь, – грустно улыбнулась Монна. – Ты ведь надеялась перемолвиться парой словечек с Антонио? Людовико запретил тебе бывать на трибунах, а этот упрямец Карриоццо не соизволил переступить через свою гордость и прийти хотя бы сегодня.
Лали порозовела от смущения. Зачем Монна так откровенно говорит о ее тайне в присутствии синьора дель Уциано?
– Ты ошибаешься!
– Нет, не ошибаюсь, – певуче проговорила графиня.
Улыбаясь, Никколо заглянул смущенной племяннице в глаза.
– Значит, Антонио все же завоевал твое сердце. Я в этом не сомневался.
– Он заботился обо мне, когда мы сбежали из дворца Ибрагим-паши, – обреченно вздохнула девушка.
– Заботился и только? – Монна решительно уселась рядом с ней и заглянула в глаза.
– Синьора, вы слишком настойчивы! – возмутилась Лали.
– Мальвина права. Нехорошо, синьора, смущать девушку расспросами о ее чувствах, – мягко упрекнул Никколо. – Быть может, вы ошибаетесь.
– Вы хотите меня уверить, что Мальвина не хочет выйти замуж за Антонио? – лукаво усмехнулась мачеха.
– Я вообще не хочу выходить замуж! – вспыхнула Лали.
– И это говорит девушка, прожившая в гареме больше десяти лет?
Лали показалось, что в голосе дядюшки промелькнуло что-то странное и весьма неприятное. Но она обратила свой гнев на мачеху, которая затеяла этот разговор.
– Синьора, а почему вы проявляете такой интерес к моим отношениям с Антонио? Кажется, именно вы считались его невестой? – сердито напомнила Лали.
– Так считал Антонио, – отрезала Монна. – А я вышла замуж за твоего отца, потому что влюбилась в него еще ребенком. В день твоей помолвки. Я запрещала себе думать о нем, но судьба распорядилась так, что он обратил свое внимание на меня. И теперь я безмерно счастлива с Людовико. А Антонио будет счастлив лишь с тобой.
– Он счастлив без меня. Простите, я не хочу больше говорить о нем.
– Это ты прости меря…
Монна смущенно смотрела на Лали, затем, словно не понимая – отчего так разоткровенничалась перед падчерицей и кузеном своего супруга, растерянно пожала плечами и, извинившись, поспешила удалиться.
Дядюшка также решил оставить девушку в покое.
70
Когда гости стали расходиться по своим комнатам, Лали решила отправиться к себе и лечь спать. Быть может, если она встанет с первыми лучами солнца, то успеет повидаться с Антонио до его отъезда?
Краем глаза девушка заметила беседующих неподалеку Доротею дель Уциано и епископа Строцци.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32