Царице, например...
– Да, возможно, царице, такой, как Нефертити или Клеопатра...
Что-то шевельнулось в его памяти, что-то, связанное с последними строчками проклятия...
– Что? – спросила Мередит, заметив, как изменилось его лицо.
– Пока не уверен, но, кажется, у меня появилась идея. – Поднявшись, Филипп быстро подошел к книжным полкам, наклонился и задумчиво провел пальцем по кожаным корешкам. – Много лет назад я читал... – Он нашел нужный том и вытащил его. – Дай мне пару минут.
Положив тетрадь на стол, Филипп быстро переворачивал страницы, пока не нашел нужного места. Он жадно читал, и его сердце начало учащенно биться, а руки задрожали.
– По-моему, я что-то нашел, – сказал он наконец.
Мередит смотрела через его плечо:
– Что это за тетрадь?
– Это записи, которые я делал много лет назад, читая «Естественную историю» Плиния Старшего. Когда ты заговорила о жемчужине и о царице, тема показалась мне знакомой.
– Кто такой Плиний Старший?
– Римский писатель и чиновник первого века. В «Естественной истории» он упоминает о жемчужине, которая сыграла важную роль во время одного из пиров. Клеопатра поспорила с Антонием, что обед, который она даст в его честь, будет самым дорогим в истории.
– «На роскошный пир за девой следуй...» – негромко прочитала Мередит.
– Да. По преданию, она хотела доказать Риму, что с величием и богатством Египта ничто не может сравниться. Смотри, все сходится: Антоний был ее любовником, а в проклятии говорится: «...роскошный пир, где силу доказать любимому хотела». – Филипп уже не скрывал своего радостного возбуждения. – Обед действительно оказался роскошным, но не более дорогим, чем прочие пиры Клеопатры, и Антоний уже считал себя победителем. Тогда Клеопатра вынула из уха одну из своих сережек, достала из нее огромную жемчужину, измельчила ее, бросила в кубок с вином и выпила. После этого судьи объявили ошеломленному Марку Антонию, что она выиграла пари.
– Да, все сходится со словами проклятия, – прошептала Мередит, завороженно глядя на него широко открытыми глазами.
С бьющимся от радостного предчувствия сердцем Филипп вскочил на ноги и схватил Мередит за плечи:
– Последняя строчка на камне: «Все вслед за ней дерзните повторить. Лишь так возможно смерть любовью победить». Понимаешь? Если мы сделаем то же самое, смерть останется с носом!
Мередит с надеждой посмотрела на него, потом взглянула на жемчужину, все еще лежавшую у нее на ладони:
– Ты думаешь, это вторая жемчужина Клеопатры?
– Думаю, так и есть.
Мередит медленно и глубоко вздохнула:
– Господи, если она тогда стоила так дорого, какова же ее цена сейчас?
– Твоя жизнь гораздо дороже, Мередит.
– Ты сам говорил, что она стоит несколько тысяч. А если она принадлежала самой Клеопатре... Разве можно уничтожить такую ценную и редкую вещь?
Филипп заставил Мередит замолчать, прижав палец к ее губам.
– На свете нет ничего более ценного и редкого, чем ты. Пойдем. Пора положить конец нашим злоключениям.
Держа ее за руку, он подошел к буфету и взял бокал.
Словно во сне, Мередит наблюдала за тем, как Филипп раскрошил в него жемчужину и налил темно-красное вино. Боже милостивый, он не задумываясь уничтожил эту бесценную драгоценность, чтобы спасти ее жизнь!
– Филипп... а что, если мы ошибаемся?
Вместо этого он залпом выпил половину вина и протянул ей бокал:
– Пей.
Мередит послушно проглотила оставшуюся жидкость. В волнении они смотрели друг на друга и молча ждали, сами не зная чего: какой-то подсказки, знака, что сила проклятия больше не властна над ними. Прошла минута, потом другая. Ничего не происходило. Тревога Мередит уже превращалась в панику, и тот же страх она читала в глазах Филиппа, устремленных на нее. Господи! Неужели, пожертвовав жемчужиной, они ничего не достигли? Надежда в ее сердце угасала, оставляя вместо себя отчаяние.
Но неожиданно Мередит удивленно раскрыла глаза.
– Что? – Филипп почти кричал.
– Головная боль... – прошептала она. – Она прошла. Какой-то звук, донесшийся сзади, заставил их обернуться. Мередит схватила Филиппа за руку, в изумлении глядя, как Камень слез дрожит, будто живой. Вдруг, словно сброшенный невидимой рукой, он упал со стола, разлетелся на сотню кусочков, которые тоже рассыпались, оставив после себя лишь горстку песка.
Мередит посмотрела на Филиппа:
– Боже милостивый, ты видел это? – спросила она.
– Да. В жизни не видел ничего прекраснее, не считая тебя, конечно. – Грейборн медленно улыбнулся и притянул Мередит к себе: – Моя любимая, это значит, что проклятия больше не существует. Мы свободны!
От облегчения у нее ослабели колени:
– Неужели все кончено?
– Да, а основное только начинается. – Филипп взял ее лицо в ладони, и его улыбка померкла: – Ты не представляешь, как я боялся. У меня все сжималось внутри, и я ничего не соображал.
– Я боялась не меньше, уверяю тебя.
– Знаешь, я теперь лучше понимаю Эдварда и то отчаяние, которое двигало им. Если бы с тобой что-то случилось, я бы тоже сошел с ума.
– Но со мной все в порядке, – улыбнулась Мередит, стараясь отвлечь его от мрачных мыслей, – благодаря тебе. К счастью, одна из твоих блестящих идей пришла тебе в голову очень вовремя.
– Эта идея была подсказана тобой.
– Видишь, какая мы замечательная пара.
– Мне не надо об этом напоминать.
Филипп наклонился и приник к ее губам, колени Мередит ослабли окончательно, и ей пришлось ухватиться за его плечи, чтобы не упасть. Оторвавшись от губ, Филипп начал целовать ее подбородок и шею.
– Ведь ты уже второй раз спасаешь мне жизнь, – пробормотала Мередит, наклоняя голову, чтобы ему было удобнее. – Ты заслуживаешь особой награды.
– И не надейся, что я откажусь от нее.
Филипп выпрямился, и Мередит засмеялась при виде его запотевших очков.
– Ты ведь часто ругала меня за недостаточное внимание к приличиям? – спросил он, стягивая их с носа.
– Я назвала бы это «деликатными намеками».
– Не сомневаюсь, что ты бы так и сделала. Но имей в виду, дорогая, что тебе предстоит тяжкое испытание, потому что, как только мы доберемся до спальни, ты станешь свидетелем и участником крайне неприличного действа.
От предвкушения по спине Мередит пробежали мурашки.
– Наверное, мне надо упасть в обморок! К счастью, я не подвержена обморокам.
– Рад это слышать. – Филипп пожирал ее голодными глазами.
Еще раз быстро поцеловав Мередит в губы, он подошел к столу и торопливо написал пару строчек.
– Я сообщаю Эндрю и Бакари, что поиски можно прекратить, – объяснил он.
Вернувшись к Мередит, он наклонился и подхватил ее на руки. Быстро пройдя по коридору, он вышел в прихожую, где они опять встретились с Джеймсом, который, слава Богу, и глазом не моргнул, в очередной раз увидев хозяина с Мередит на руках.
Филипп вручил ему записку, приказав как можно быстрее доставить ее в музей и передать мистеру Стентону.
– Слушаюсь, милорд.
– А потом проследите, чтобы нас не беспокоили.
– Слушаюсь, милорд.
Филипп направился наверх, перескакивая через ступеньки.
– Ты действительно невыносим, – прошептала раскрасневшаяся Мередит, обнимая его за шею.
– Тебе еще предстоит в этом убедиться.
Он вошел в спальню, закрыл дверь ногой, а потом запер ее на ключ. Подойдя к кровати, он бережно положил на нее Мередит и сам опустился сверху, накрывая ее своим телом.
– Хочешь узнать, насколько я невыносим?
Наслаждаясь чудесным ощущением его тяжести, прижимающей ее к матрасу, Мередит провела рукой по растрепанным волосам Филиппа и улыбнулась, глядя ему в глаза:
– Ты даже не представляешь, как я этого хочу.
Эпилог
Глядя на свое отражение в высоком зеркале, Филипп одернул темно-синюю визитку и с гордостью убедился, что свадебный костюм сидит на нем безукоризненно. Неужели всего четыре дня прошло с тех пор, как они покончили с проклятием? Но даже эти четыре дня перед свадьбой показались вечностью. Какое счастье, что ему удалось раздобыть специальное разрешение на брак, и ожидание вот-вот закончится.
В дверь постучали, и, не оглядываясь, Филипп сказал: «Войдите». Он надеялся, что это Бакари пришел сообщить ему о приезде Мередит. Церемония должна была начаться через двадцать минут. Но, к удивлению Филиппа, в спальню вошел его отец:
– Бакари собирался известить тебя, что твоя невеста уже здесь, но я решил, что сам передам тебе эту новость, поскольку мне необходимо поговорить с тобой.
Радость переполняла Филиппа. Невеста уже здесь! Это значит, что меньше чем через час она станет его женой. Будущее простиралось перед ним, как залитое солнцем, сверкающее море.
– Я рад, что ты пришел, отец.
Он мечтал наладить отношения с отцом перед свадьбой и прожить в мире с ним то недолгое время, которое им отпущено.
– Присядем? – Филипп кивнул на кресла, стоявшие перед камином.
– Я предпочитаю стоять.
– Хорошо. Я рад, что ты так бодро себя чувствуешь. Надо сказать, ты и выглядишь прекрасно. Если бы не повязка на руке, ты производил бы впечатление совершенно здорового человека.
Лицо и шея отца медленно покрылись краской.
– Гм-м, да. Как раз об этом я и хотел поговорить. – Герцог откашлялся. – По правде говоря, так оно и есть.
– То есть?
– Я совершенно здоров.
– Откуда тебе это известно?
– Так утверждает доктор Гиббинс.
Филиппу потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить эту новость. Потом его лицо расплылось в счастливой улыбке. Он сделал шаг к отцу и обнял его за плечи:
– Какая чудесная новость, отец! И как доктор Гиббинс объясняет это неожиданное выздоровление?
– Не потребовалось никакого выздоровления, Филипп. Я никогда не болел.
Руки Филиппа медленно опустились. Он стоял, молча глядя на отца и пытаясь справиться с потоком эмоций, обуревавших его.
– Ты солгал, потому что боялся, что я не сдержу своего слова? – Филипп не скрывал горечи.
– Я солгал, потому что хотел, чтобы ты сдержал свое слово, пока я еще жив, – возразил отец. – Я хотел, чтобы ты вернулся домой, и считал, что десять лет за границей – более чем достаточный срок. Я хотел этого еще три года назад, но тогда ты отказался приехать, несмотря на организованную мной свадьбу.
– Поэтому на сей раз ты решил объявить себя умирающим.
? Да.
В голосе отца Филипп не услышал никакого раскаяния, а его решительно поднятый подбородок говорил об уверенности в своей правоте.
– Неужели ты не понимаешь, отец, как жестоко это было по отношению не только ко мне, но и к Кэтрин. Она старалась держать себя в руках, но твоя неминуемая смерть была для нее страшным ударом.
– Я уже извинился перед Кэтрин сегодня утром. Она, конечно, задала мне хорошую головомойку, но в конце концов мы помирились. Она не одобряет моих действий, но понимает их мотивы. Я не верил, что ты вернешься домой, если в этом не будет необходимости. По правде говоря, я не был уверен, что ты вернешься, даже узнав о моей предполагаемой смерти.
– Такая вера в сына не может не восхищать, отец. Но как же тебе удавалось выглядеть таким больным?
– Я стал очень мало есть.
– А нездоровый цвет лица?
– Обычная белая пудра. – Не дав заговорить Филиппу, который уже открыл рот, герцог поспешно продолжал: – Ты, несомненно, имеешь право сердиться на меня, но я хочу, чтобы ты понял, что, хотя мои поступки были не особенно благородными, этого нельзя сказать о моих намерениях. Я, слава Богу, пока не жалуюсь на здоровье, но многих моих ровесников уже нет на свете. Я знал, что должен наладить наши отношения, пока у меня еще есть время, а ты никак не хотел возвращаться. Признайся, ты приехал бы, если бы я не солгал?
– Скорее всего нет, – признался Филипп, опустив голову.
– Я так и думал. Надеюсь, ты простишь мне этот обман, но у меня не было выхода. Я сожалею, что мне пришлось прибегнуть к нему. Я скучал без тебя, Филипп. Когда-то мы были очень близки...
Воспоминания о том, как они гуляли по лугам в Рейвенсли-Манор, о том, как проводили целые дни в библиотеке, а вечера – над шахматной доской, нахлынули на Филиппа и принесли с собой грусть и сожаление.
– Да, – ему было трудно говорить из-за переполнявших его чувств, – до того, как я не сдержал своего слова. До того, как я подвел тебя. И маму.
У герцога задрожал подбородок:
– Я должен был сказать тебе это много лет назад, Филипп, но даже и сейчас мне трудно найти слова... – Он глубоко вздохнул. – В тот день, когда твоя мать попала под дождь и заболела, я оказал нам обоим очень плохую услугу. Я был зол, но не на тебя, а на судьбу, которая отнимала ее у меня. Она так долго болела, и мы все знали, что ее конец близок. В тот день я сказал тебе жестокие слова. Несправедливые слова, которые глубоко обидели тебя, а я этого не хотел. Эти слова, однажды сказанные, стали между нами как стена, и я не знал, как разрушить ее. Я надеялся, что, когда ты повзрослеешь, мы сможем преодолеть ее вместе. Ты стал настоящим мужчиной, сын. Я давно должен был просить у тебя прощения. Но я не сделал этого и могу только надеяться, что сейчас еще не слишком поздно. Прости меня!
Отец протянул руку. В этом жесте были и сожаление, и уважение, и надежда на дружбу. Чувствуя, словно огромную тяжесть сняли с его плеч, Филипп ответил на рукопожатие, а через секунду он уже крепко обнимал отца. Потом, отступив друг от друга, они одновременно достали из карманов белоснежные носовые платки.
– Черт возьми, Филипп, – сказал герцог, промокая глаза, – сколько же здесь пыли! Тебе просто необходимо нанять побольше слуг. Тем более теперь, раз ты женишься. – Он засунул платок в карман. – Ты, кажется, тоже о чем-то хотел поговорить со мной?
– Да. Вообще-то я хотел поблагодарить тебя. Ведь именно с твоего желания найти мне невесту все и началось. А в результате через несколько минут Мередит станет моей женой.
Герцог поднял брови:
– Принимаю твою благодарность. Значит ли это, что ты прощаешь мой обман, из-за которого тебе пришлось вернуться?
– Вероятно, да. Потому что, если бы я не вернулся, я никогда не встретил бы Мередит. Выходит, я должен благодарить тебя и за обман.
– Что касается мисс Чилтон-Гриздейл, Филипп... Хотя, конечно, она нам неровня, она мне нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43