– Вы можете в любой момент ее снять.
– В отличие от вас я не привыкла разгуливать в столь неприличном виде.
– Я сомневаюсь, что увижу что-то, чего не видел раньше.
– Вы невозможны! – Тори, покраснев, закуталась в простыню.
– Невозможен? Глупости! Я как раз тот человек, который верит, что все возможно, – нужно просто очень сильно захотеть.
Завернувшись поплотнее в черный шелк, Тори слезла с кровати и отправилась на поиски хоть какого-нибудь платья.
– Неужели вы не можете вести себя, как подобает джентльмену? – раздраженно бросила она.
– Всему свое время.
Сундук в изножье кровати был пуст. Она с грохотом захлопнула крышку и подошла к шкафу. Нетерпеливо перебрала рубашки, брюки и пиджаки. На нижней полке выстроились в ряд мужские ботинки и… коробка, завернутая в серебряную бумагу. Тори смотрела на нее, и ее вновь одолело любопытство.
– Думаю, теперь вы можете принять мой подарок, – проговорил Спенс.
– Я предпочла бы что-нибудь из одежды. – Тори оглянулась вокруг.
– Держите. – Кинкейд снял с вешалки и протянул ей одну из белоснежных рубашек. – Вполне подойдет.
– О да, особенно для посещения кают-компании и обеда за капитанским столом, – язвительно отозвалась Тори. Она вытащила из шкафа серые брюки и вместе с рубашкой вручила их Спенсу: – Возьмите. Хоть один из нас будет прилично одет.
– А я-то думал, что мой наряд как нельзя лучше подходит для медового месяца.
Он поцеловал Тори в изгиб нежной шейки, но она недовольно дернула плечом и отстранилась, негодующе заметив:
– Сейчас утро!
– Мне нравится делать это утром, днем и вечером. – Каждая часть суток была отмечена новым поцелуем.
– Это неприлично.
Тори повернулась к мужу, чтобы заставить его прекратить эту недостойную игру. Но так было даже хуже – теперь они стояли почти вплотную, и она чувствовала тепло его тела, такого сильного, притягательного, такого желанного…
– Все, что доставляет мужу и жене удовольствие, прилично, – наставительно заметил Спенс.
Запах… Он пахнет так странно – восковник и специи и что-то еще… Должно быть, так пахнут молодые мужчины… Этот запах проникал в нее, щекоча ноздри, и непонятно почему вызывал волнение в груди. И не только в груди. Тори была не готова бороться с его магнетизмом и своими ощущениями. Наклонившись, Кинкейд проложил дорожку из поцелуев от теплой щечки до нежной раковины девичьего ушка. Когда он принялся ласкать языком и покусывать чувствительную мочку, у Тори перехватило дыхание. Не замечая, что делает, она положила ладонь на его грудь.
– Ты прекрасна, – прошептал Спенс. – Знаешь, не всякая женщина может позволить себе показаться мужчине при утреннем свете – только настоящая красавица, как ты.
Тори чувствовала: еще немного – и она не совладает с собой и упадет в его объятия. О, это будет прекрасно – полет вдвоем через все наслаждения… Но потом! Потом она рухнет вниз, прямо на камни, о которые неминуемо разобьется ее бедное сердце.
Отвернувшись, она пробормотала:
– Полагаю, вы можете считаться экспертом – наверняка вы просыпались рядом со многими женщинами.
– С несколькими. – Он вновь потянулся к ней. – Но ни одна из них не была столь же прекрасна.
Тори трепетала от нежного прикосновения и ласковых слов. Сколько женщин он уже очаровал этой ложью? Как легко поверить любым словам, если их произносят таким чарующим голосом с замечательно тягучим техасским акцентом.
– Мне не нужны ваши комплименты, мистер Кинкейд. – Тори отодвинулась в сторону. – Приберегите их для следующей жертвы.
– Ах вот оно что! – Взяв за подбородок, Спенс заставил ее посмотреть ему в глаза. – Значит, вы считаете, что все это лишь красивые слова, пустые фразы, с помощью которых я соблазняю невинных жертв?
– Отпустите меня! Это не игра, мистер Кинкейд!
– Я рад, что вы это понимаете! – Глаза его сверкали.
Его пламенные поцелуи заставили ее забыться на мгновение, возжелать – чего? Принять участие в игре, которая велась не по ее правилам? Она неизбежно проиграет, а ставки слишком высоки…
– Если вы настаиваете на том, чтобы сделать это сейчас, я не буду возражать. Но я очень прошу вас – перестаньте целовать меня.
– Вам это не нравится? – Пораженный холодным тоном. Спенс резко отдернул голову и внимательно посмотрел ей в глаза. Слишком внимательно, она не сможет утаить, спрятать… – Или все-таки нравится?
– Мистер Кинкейд, я просто пытаюсь смотреть на вещи реально.
– То есть вы хотите, чтобы я все время помнил, ради чего вы здесь и почему согласились раздвинуть свои лилейно-белые ножки перед таким варваром, как я?
– Неужели вам нравится быть столь вульгарным?
– Неужели вам нравится быть столь занудно-высоконравственной?
Отвернувшись, Спенс пошел к туалетному столику. Тори смотрела на его широкую спину, и в ней боролись два желания – обнять или пнуть его ногой. Если бы она могла поверить, что все происходящее не фарс, ей было бы безразлично, ночь на дворе или день. Если бы он ее любил, ее мечты могли бы стать явью. Но это невозможно, она поняла это много лет назад.
Тори наблюдала, как Спенс взбивает мыльную пену в голубой фарфоровой плошке. Надо же, этот человек несколькими прикосновениями зажег в ее крови пламя, лишил покоя, а сам остался холоден! Для него это всего лишь игра – добавить ее имя к списку своих многочисленных побед, растопить Принцессу Ледышку.
Она захлопнула дверцу шкафа и, подойдя к открытому иллюминатору, подставила лицо прохладному ветерку, надеясь остудить накатившую ярость. Или другое чувство?
– Что-то не так, Принцесса?
– Все в порядке, если не считать того, что я вышла замуж за человека, которого презираю.
– Боже, какие слова! Что я натворил на этот раз?
– Вы прекрасно знаете! И не прикидывайтесь невинным младенцем. В этой роли вы неубедительны.
– Мне кажется, я во всем подчинялся вашим желаниям. – Усмехнувшись, Кинкейд принялся намыливать щеки.
– Ах вот как, моим желаниям? Наверное, именно поэтому вы разгуливаете здесь без всякого стеснения в костюме Адама. У вас не хватило чувства такта даже на то, чтобы помыться в уединении! Вы обнимали меня… прикасались так, словно… словно хотели… А потом просто взяли и отошли в сторону!
– Но разве не этого вы желали в тот момент?
Она этого желала? Разве этого? Господи, чего она вообще хочет? Тори отвернулась, чтобы он не увидел ее смятения.
– Я точно знаю одно – я не буду играть в эти дурацкие игры.
– В чем дело? Решили, что не справитесь с ролью жены?
– Мне кажется, вы спутали слово «жена» с другим! Несколько секунд он молчал. Тори чувствовала на себе его взгляд – теплый, ласковый. Она прекрасно знала – он ждет, чтобы она повернулась и взглянула ему в глаза, и тогда ее решимость вновь развеется как дым на ветру. Она упорно смотрела в сторону, стараясь сохранить самообладание и независимость – или не затронутость чувств?
– Больше вас ничто не тревожит?
Еще как! Все эти чувства, которых она не хотела, не просила… Она не могла себе позволить испытывать их, и уж точно не по отношению к этому человеку.
– Лучше бы мне никогда вас не видеть, не встретить! – в отчаянии пролепетала она. Голос ее звучал глухо от сдерживаемых слез.
– Мужайтесь, Принцесса, я ведь не вечно буду рядом. Да, это она знала – ни на минуту не могла забыть, что настанет день, когда он уйдет. И если только она не будет очень, очень осторожной, он заберет с собой ее сердце.
– Это меня с вами примиряет, – парировала она, но мысли ее были о другом.
Она смотрела на море, щурясь от солнечных бликов. Какие высокие волны… Тори всячески старалась игнорировать мужчину, которого теперь ей приходилось называть мужем. Пусть знает, что она тоже умеет быть равнодушной и холодной. Она не позволит унижать себя, не даст прикоснуться к своей душе, разрушить каменную стену, которую она столь тщательно возвела вокруг своего сердца.
Спенс намылил щеки, мрачно разглядывая свое отражение в зеркале. Значит, она не хочет терпеть его поцелуи и слушать комплименты? Похоже, как дошло до дела, выяснилось, что она вообще его не хочет. А он сгорает от желания! Эта женщина в каюте – его жена. Он волен сделать все, что хочет, – схватить ее, бросить на кровать, раздвинуть нежные бедра и войти в нее – такую сладкую… Низ живота свело болью. Что за мука – неудовлетворенное желание! Но он не будет действовать как жеребец или как насильник.
Кинкейд открыл бритву и провел по щеке. Среди белой пены появилась дорожка. Вчера ему удалось заставить Викторию выйти из своей ледяной скорлупы. Она была нежна, она была прелестна… она была такой страстной, что у него перехватывало дыхание. Новизна и сила собственных чувств опьянили ее… Может, Тори и не любит его, но уж точно хочет – тут он не мог ошибиться. Просто она слишком упряма, чтобы признаться в этом. Спенс посмотрел на ее отражение в зеркале. Вот она стоит, глядя на море и теребя эту дурацкую рубашку. И все же даже в этом нелепом наряде она для него самая желанная, самая соблазнительная женщина и не сравнится ни с одной разряженной в шелка кокеткой. И в то же время она так трогательно напоминает ему заблудившегося ребенка, испуганную маленькую девочку, которая ждет, что вот-вот появится голодный медведь и съест ее. Бедняжка никогда в жизни не видела нежности. Потребуются терпение и время, чтобы завоевать ее доверие, приручить… Что за глупости лезут ему в голову? Время! Откуда оно, если их союз с самого начала задуман как недолговечный? Но он не будет играть по ее правилам! Никогда он не согласится исполнять роль жеребца, чьи прикосновения женщина терпит с таким видом, словно боится запачкаться. Спенс заметил, что Тори тоже украдкой разглядывает его. Вот ее влажные глаза блеснули – он прочел в них желание. Рука его дрогнула, и острое лезвие поранило кожу. Выругавшись про себя, он схватил полотенце и прижал к кровоточащей ранке. Что бы она там ни говорила, в глазах се он читал совсем другое. Он должен научить свою жену любить. Он заставит Тори понять и признать, что она желает его не меньше, чем он ее. Спенс усмехнулся. Он постарается быть терпеливым учителем и добиться своего – чтобы она пришла к нему нежной и призналась в своем желании… Он добьется этого… Главное – не умереть в процессе обучения.
Она опять уставилась в иллюминатор, и Спенс, натягивая штаны, спросил:
– Что бы вы хотели сначала: завтрак или свежую воду для купания?
– Я бы хотела принять ванну, – быстро ответила Тори и, взглянув на него, многозначительно добавила: – В одиночестве.
– Как пожелаете, Принцесса.
Тори сжала кулаки – опять это ненавистное прозвище. Спенс оделся и ушел, оставив ее наедине с беспокойными мыслями. Она мерила шагами каюту, словно тигрица в клетке. Красные розы, наполнявшие помещение ярким цветом и сладким запахом, раздражали ее все больше. Они как будто смеялись над ней. Это унизительно, в конце-то концов! Тори схватила ближайший букет – шипы мстительно впились в ладонь, но она не обратила на это внимания. Злорадно улыбаясь, она вышвырнула розы и с удовольствием смотрела, как они исчезают в тяжелых волнах. Она собрала все цветы и без всякого сожаления отправила их в море. Розы мелькали среди бирюзовой пены, море поглощало их, но в каюте упорно держался запах цветов, а руку терзала боль, как напоминание о том, что она сделала с цветами и с собой – ей не избавиться от Спенсера Хэмптона Кинкейда. Всю жизнь она любила Чарлза, но никогда не испытывала в его присутствии такого смятения, таких странных ощущений. Кинкейд затронул ее чувства – причем некоторые из них раньше были ей вообще не известны. За короткое время ему удалось заразить ее какой-то странной лихорадкой, когда тело горело, голова кружилась и она теряла самоконтроль. Даже сейчас, сидя одна в каюте, Тори ощущала внутри какую-то пустоту, которая требовала, жаждала присутствия Кинкейда, его прикосновений и ласк. Она осознала, как велика опасность. Довериться этому мужчине – значит потерять не только мечты и гордость; она перестанет существовать как личность, она перестанет быть Викторией Грейнджер. Он уничтожит ее внутренний мир, разобьет сердце – а потом спокойно пойдет своей дорогой. Она должна воздвигнуть защиту – от ласкающего взгляда его глаз и от собственных низменных желаний. Да, она отдаст ему свое тело, но на своих условиях. А душу не отдаст никогда. Больше она не сделает такой глупости. В прошлый раз она смогла собрать свое разбитое сердце по кусочкам. Но теперь она вряд ли выживет, случись с ней такое вновь. Когда Спенс вернулся с кувшином теплой воды, Тори все еще смотрела на море. Оглядев каюту, он хмыкнул:
– Уверен, на каждом бутоне, который ты швыряла в море, был мой портрет.
– Вы очень проницательны, мистер Кинкейд.
– Да что ты! Просто некоторые книги так легко прочесть.
– Ах вот как! Значит, вы уверены, что можете читать меня, как открытую книгу?
– Иногда. – Он водрузил кувшин на столик. – А иногда ты бываешь очень, очень загадочной.
Никогда прежде Тори не приходило в голову, что кто-то может находить ее загадочной, но звучало это заманчиво и… приятно.
– Как же так, вы ведь у нас эксперт по женской части, – язвительно заметила она.
– Любой мужчина, который объявит себя таковым, должен быть заклеймен как лжец.
«Сколько же у него было возлюбленных?» – мучительно размышляла Тори. С таким телом, лицом, улыбкой, обладая таким неотразимым шармом, наверняка он соблазнил сотни, а может, и тысячи женщин… Неужели ни одна не затронула его сердце?
Пока она так терзала себя, Спенс вылил из тазика грязную воду, приготовил чистое полотенце и торжественно провозгласил:
– Ванна готова, миледи!
Но при этом несносный человек не сделал ни шага в сторону двери.
– Я ясно дала понять, что хочу мыться в одиночестве.
– Помню-помню. – Он уселся в ближайшее кресло и, удобно устроившись, вытянул ноги. – Но я решил иначе.
– Я не буду заниматься этим в вашем присутствии!
– Знаете, я слышал, что некоторые женщины даже во время омовения не снимают одежду. – Он смотрел на нес по-детски невинным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39