– Фиа схватила мокрое полотенце и швырнула его в Томаса. Он легко уклонился. Ей действительно лучше, решил он, потому что в ее броске чувствовалась сила.
Томас вышел из каюты и вдруг понял, что улыбается. Он очень удивился: чему он улыбается? Фиа пыталась причинить ему боль, она кричала и угрожала ему, а он вышел от нее счастливый, словно получил первый поцелуй. Нет, он решительно сумасшедший. Черт побери, из всего, что сейчас произошло, он помнил только искренность ее улыбки. И красоту этой улыбки.
Глава 13
Моряк из Фиа был плохой, прямо сказать – никудышный. Это поразило Фиа, казалось ей несправедливым. В те редкие мгновения в течение последующих двух дней, когда она была способна думать о чем-либо, кроме своего тазика, она поняла, что стала ненавидеть этот тазик даже больше, чем ненавидела касторовое масло. А касторовое масло она ненавидела больше всего в жизни. Как же так? Ведь она провела все свое детство у моря, вглядывалась в морскую даль, мечтая, что однажды за ней приплывет большой корабль и увезет ее. Корабль с сильным красавцем капитаном... Но на деле это оказалось настоящей катастрофой. Нет-нет, об этом думать нельзя, лучше сосредоточиться на том, чтобы подняться на верхнюю палубу хотя бы с какими-то остатками гордости. Она вышла из каюты, поднялась по лестнице и медленно открыла люк на палубу. Потом осторожно выглянула из него.
После трех дней качки утро было относительно спокойным. Небо затянуто серыми облаками. «Звезда Альба» шла медленно, разрезая редкие морские волны. Серое море переливалось, своим цветом напоминая ртуть.
Фиа подставила лицо морскому воздуху, который приносил на палубу мелкие брызги. Она ощутила соль на губах, в глазах, но после трех дней, проведенных в душной каюте, насквозь пропахшей рвотой, она вдыхала чистый морской воздух с наслаждением, с каким мучимый жаждой человек припадает к источнику. Звуки голосов заставили ее открыть глаза. Она увидела Томаса. Он увлеченно разговаривал с кем-то из матросов и не замечал Фиа.
На палубе ветер был сильнее, чем там, где находилась Фиа. Такое заключение она сделала потому, что Томас был без камзола, а рубашка под напором ветра облегала его поджарое тело подобно второй коже, повторяя очертания его мускулов и развеваясь за спиной словно парус. Фиа видела, как он кивнул головой, выпрямился, потянулся, словно большой зверь, и зевнул. Он что-то говорил, и слова его вызывали смех у матроса. Томас улыбнулся матросу очень личной, только им двоим понятной улыбкой, и Фиа стало понятно, что на корабле он царь и бог, а море – его владение. Матрос ушел, а Томас потер затылок и посмотрел на восток. Улыбка сошла с его лица, он выглядел задумчивым и усталым. Фиа поняла, что что-то беспокоит его.
Она нахмурилась – ей не хотелось видеть его слабым и ранимым, не хотелось думать о том, что его что-то тревожит, как бывало с ней. Томас повернулся. Теперь он смотрел вперед. Его руки упирались в бока, а ноги были широко расставлены. Ветер трепал его волосы, рубашку, играл с кружевами на воротнике, обнажая загорелое тело.
Фиа вздрогнула и натянула на плечи легкую шаль. Ее всегда привлекала сила Томаса Донна – как сила характера, так и физическая. Когда она впервые увидела его в замке Уонтон-Блаш, то сразу подумала, что Томас Донн из тех людей, которые не позволят никому и никогда манипулировать собой или шантажировать себя. Он был не такой, как другие обитатели замка.
В своем воображении Фиа уже тогда выделила его из всех, вернее сказать, она выделила его в своем сердце. Его обращение с ней и галантность только укрепили ее мнение о его необыкновенности. Каким ребенком она была тогда! Какая наивность!
Сейчас она понимала, что галантность была просто иронией и жалостью к ребенку. Что ж, сейчас по крайней мере он не испытывал к ней жалости.
Она гордо вскинула подбородок, и лицо ее приняло непроницаемое выражение – прекрасная маска, столько раз спасавшая ее. Она сумела выжить, зная, что она дочь Карра, потому что научилась смотреть правде в лицо, не прятаться от нее, как бы горька она ни была. А правда заключалась в следующем. По мнению Томаса Донна, она оправдала предсказание, которое он когда-то сделал, назвав ее просто шлюшкой своего отца. Именно поэтому – так, во всяком случае, Томас, наверное, объяснял это себе – он и увез ее из Лондона, избавив от нее Джеймса Бартона. Что ж, она не позволит ему насладиться исполнением его плана. Если она и согласилась на похищение, то теперь хорошенько проучит его.
Она поморгала глазами, не желая, чтобы Томас заметил ее слезы. Фиа хотела, чтобы он хоть немного понял, что такое остаться совсем без иллюзий. Он предал тот идеал, который она носила в своем сердце все эти годы. Для нее Томас Донн был примером мужчины, которого не интересовали животные наслаждения и животная похоть, мужчины, который стремится к тому, что ценит. В ее представлении он был способен хотеть только ту женщину, которую любит.
Фиа совершенно не интересовало, что по отношению к Томасу она была в высшей степени несправедлива. Он никогда не просил ее отводить себе то высокое положение, которое она приписала ему. Не важно, что сейчас у Томаса усталый и измученный вид. Все, что происходило, не имеет никакого отношения к справедливости. Справедливость всегда была для Фиа понятием малодостойным. И сейчас тем более она не собиралась обращать внимание на такие пустяки. Она искала не справедливости, а возмездия.
Томаса, которого она однажды создала в своем девичьем воображении, не существовало. А настоящий Томас вопреки презрению, недоверию, низкому мнению о ней хочет ее.
Фиа остро чувствовала это по его взглядам, нерешительности, когда ему очень хотелось дотронуться до нее и он уступал своим порывам. Но самое главное – она видела, каких усилий ему стоит сдерживаться и не касаться ее. Как напрягается его тело, когда он подходит к ней. Какой запах исходит от него. Она ощущала его желание по возбуждению, которое он пытался скрыть, и по тому, как накалялся воздух между ними, когда они оказывались близко друг к другу. Желание. Презрение. Все смешалось.
Фиа плотнее закуталась в шаль.
– Леди Фиа?
Вздрогнув, она очнулась от размышлений и с огорчением поняла, что плачет. Фиа быстро вытерла слезы тыльной стороной ладони и повернулась к Томасу, поняв, что еще и дрожит.
– Да, капитан Донн, – громко отозвалась она, чтобы он услышал, и вспомнила, что поклялась отомстить ему.
Томас схватил камзол, быстро спустился и ловко накинул его ей на плечи. Неожиданно Фиа стало очень тепло, он словно окутал ее собой, заглушил все остальные чувства.
– Вы хорошо себя чувствуете? Вас больше не укачивает? – поинтересовался Томас.
– Мне намного лучше, благодарю вас. «Черт бы побрал этого человека! Опять он о том, каково мне пришлось недавно», – недобра отметила она про себя, вспомнив, что предстала в невыгодном свете, а ведь задумала его соблазнить. Трудно иметь соблазнительный вид, когда тебя непрерывно тошнит и ты сидишь, склонившись над тазом.
– Вид, однако, у вас не очень здоровый, – пробормотал Томас.
Фиа рассмеялась:
– Капитан, я даже не знаю, как ответить на такую галантность. Уточните, пожалуйста, насколько плохо я выгляжу, – кокетливо попросила она и подумала: «Ну, теперь он наверняка разозлится».
Брови Томаса угрожающе сдвинулись.
– Болезнь сделала вас очень бледной. Под глазами появились темные круги, а в остальном вы, как всегда, неотразимы, – ворчливо произнес он. – Думаю, даже на смертном одре вы будете выглядеть такой же прекрасной.
Это вывело Фиа из равновесия. Она хотела сказать что-нибудь резкое и колкое, но не смогла подобрать ничего подходящего и спросила:
– А вам бы хотелось, чтобы мне и дальше было плохо?
– Зачем? – Томас в недоумении посмотрел на Фиа.
– Чтобы удовлетворить свое любопытство относительно того, насколько плохо я могу выглядеть.
Томас удивился еще больше.
– Я бы никогда не стал поступать с вами так жестоко.
– Неужели? Но вы же похитили меня из моего дома, оторвали от друзей и семьи, увозите в неизвестность и не хотите даже сказать куда. – Она очень мило улыбнулась. – Неужели вы станете обвинять меня в том, что я считаю вас жестоким человеком?
– На то есть причины, – ответил Томас.
– Что же это за причины? – Фиа взмахнула рукой, указывая на море. – Теперь мы далеко от Лондона, и, кажется, вы вполне можете объяснить мне причину такого необычного поступка. Необычного, поскольку вы уверяете, что не собираетесь соблазнять меня.
– Не собираюсь.
– Что же тогда? – Фиа изумленно приподняла одну бровь.
– Я привез вас сюда не для того, чтобы соблазнять, а чтобы уберечь своего друга Джеймса Бартона от вашего влияния.
Фиа вскинула голову и рассмеялась.
– О-о! – Она сделала вид, что рассмеялась до слез, и смахнула воображаемые слезинки. – О! Замечательно! Давайте проверим, правильно ли я вас поняла. Вы здесь со мной только для того, чтобы в Лондоне со мной не был ваш друг. Верно?
– В основном да. – Глаза Томаса сузились.
– Вы простите меня, если я вам не поверю? – весело улыбнулась Фиа.
– Но это правда. Хотите верьте, хотите нет, мне все равно.
– А мне не все равно, – пробормотала Фиа, делая шаг по направлению к Томасу. Его широкая грудь прикрывала ее от ветра. Тепло его камзола согревало. – Мне не все равно, потому что я считаю вас лжецом, капитан. – Теперь настала очередь Томаса возмущаться. Он вскинул голову. Если бы она не была женщиной, он бы ударил ее. Фиа продолжала: – Я знаю, вы убедили себя, что спасаете Джеймса от ужасной ошибки, но правда заключается в том, и я заставлю вас признать эту правду, что вы похитили меня потому, что хотите меня. Я нужна вам не как заложница, не как пленница, я нужна вам как любовница.
– Ошибаетесь. – Это слово прозвучало как клятва.
– Вы не оставляете мне никакого выбора, кроме как продемонстрировать вам, что я права, – рассмеялась Фиа. На лице Томаса отразилось что-то похожее на брезгливость.
– Я полагал, что вы уже достаточно взрослая, чтобы забыть эти детские игры, Фиа. – Она вспыхнула от этого упрека, ей было неприятно разочарование, явно прозвучавшее в его голосе. Мужчины редко разочаровывались в ней. Иногда они разочаровывались в ее решениях, если те противоречили их собственным планам, но никогда – в Фиа. Она спряталась за своей непроницаемой маской и прижала руку к его груди.
– Я предупредила вас, – прошептала она, – я разобью ваше сердце.
– Для того чтобы разбить его, сначала надо овладеть им. – Томас не смотрел на Фиа.
– Я овладею не только вашим сердцем, но и вашей душой. – Неожиданно для себя Томас усмехнулся этим словам, и Фиа опять почувствовала растерянность.
– Сколько драматизма! – произнес Томас и посмотрел ей прямо в глаза. – Лондонский театр и не подозревает, какую актрису теряет в вашем лице.
Фиа часто заморгала, подбирая достойный ответ.
– Я предпочитаю зрительный зал, в котором только один зритель.
Томас фыркнул и убрал ее руку со своей груди.
– Если вы собираетесь соблазнить меня, вам придется предложить что-нибудь более оригинальное, чем такие избитые приемы, – проговорил Томас. – Вы слишком привыкли полагаться на вашу неотразимость и красоту. Я несколько близорук и поэтому полагаюсь не только на то, что вижу, но и на то, что слышу. Не сочтите за слишком большую дерзость, но я предложил бы вам придумать что-нибудь новое, чтобы разжечь мой интерес, если вы действительно намерены добиться моего расположения. По крайней мере, тогда мне будет любопытно, и я не умру со скуки еще до того, как начну ухаживать за вами.
– О-о! – Только благодаря многолетнему опыту и самообладанию Фиа удалось удержаться и не топнуть ногой.
– А теперь, Фиа, – продолжил Томас, хотя улыбка далась ему не так легко, как хотелось, – не позволяйте вашему хорошему настроению испортиться из-за таких мелочей. Посмотрите, мы уже недалеко от земли.
Прежде чем Фиа успела ответить, Томас положил руки ей на плечи и развернул спиной к себе. Он прижал ее к широкой груди, его большие ладони покоились у нее на плечах. Сердце его билось ровно, и она чувствовала это биение спиной. Руки его были теплыми и сильными, а тело защищало подобно скале. Неожиданная волна качнула корабль, и они прижались друг к другу плотнее. Дыхание Томаса сделалось прерывистым, правая рука крепче обхватила Фиа, ощущая под тонкой накидкой ее упругое тело.
Еще какое-то время он держал ее таким образом. Фиа понимала, что эта близость ей на руку и только облегчает достижение цели, но она не собиралась (Воспользоваться этим преимуществом. Она ни говорить в этот миг не могла, ни думать, ни о чем, она вообще была не в силах осознавать свое состояние. Каждый дюйм ее плоти требовал прижаться к нему еще сильнее. И когда корабль выровнялся, Томас отпустил ее от себя, опустил свои руки, тем самым, освободив Фиа. Он отступил назад и указал в сторону берега.
– Посмотрите. – Голос его прозвучал довольно устало. Или это только показалось Фиа, потому что кровь прилила к голове?
«Надо скорее что-нибудь сказать», – мелькнуло у нее.
– А что там? – спросила она.
– Земля, Шотландия.
– Где? – Фиа взглянула на горизонт.
– Там! Посмотрите, вдали темная полоска. – Фиа обернулась и посмотрела на Томаса. Его взгляд был прикован к горизонту.
– Куда вы привезли меня?
– Домой, Фиа, – тихо ответил он.
Глава 14
Через крошечный иллюминатор Фиа увидела пробивающийся издалека сквозь туман свет маяка. А некоторое время спустя один из матросов зашел к ней в каюту и нетерпеливыми жестами попросил следовать за ним.
Когда Томас сказал ей, что темная полоска на горизонте – это Шотландия, неожиданные чувства волной захлестнули Фиа. Она ожидала, что Томас привезет ее куда угодно, но только не сюда.
Она смотрела, как матрос бесцеремонно сложил ее вещи в саквояж, затем с ворчанием поднял ее чемодан на плечо, подхватил саквояж и кивком указал на дверь.
Подавив неприятное чувство, Фиа покинула каюту и вышла на палубу. Томаса нигде не было видно. Она неохотно повернулась и посмотрела в сторону берега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36