Няня округлила свои фаянсово-голубые глаза.
— Он очень голоден, мисс Трэмейн. Энни протянула руки.
— Я возьму его, миссис Хиткрист. Когда она взяла Брендона, младенец сразу же замолчал, повернул головку по направлению затянутой в корсет груди и зачмокал. Энни усмехнулась. Каждый раз, когда она смотрела на эти маленькие цепкие ручки и на покрытую нежным пухом головку, Энни ощущала что-то очень близкое и родное — подобные чувства она испытывала только к Брендону. Некоторые назвали бы это материнским чувством. Желание защитить, всеобъемлющая любовь к своему чаду заполняли Энни Трэмейн. За какой-то короткий месяц ребенок изменил всю ее жизнь.
— Выражение вашего лица смягчилось, Энни, — заметил Райан. — Наверное потому, что куда-то исчезли властность и неумолимость бизнесмена.
— Бизнесмены не нянчат детей. Брендон голоден.
Райан смущенно потупил взор и поднял трость:
— Ну, я пошел.
— В этом нет необходимости, — она стала расстегивать жакет и блузку с низким вырезом, чтобы освободить грудь. — Я уверена, что вы не увидите ничего, что смогло бы оскорбить ваши чувства.
Райан снова уселся в кресло и закинул ногу за ногу на американский манер.
— Я не думаю, что в женщине может быть что-либо оскорбительное, скорее, даже наоборот; женщины обладают какой-то притягательной силой, о которой мы, мужчины, так ничего и не узнали за все существование рода человеческого.
Энни слегка ущипнула толстую щечку Брендона, чтобы привлечь его внимание к соску, который младенец тут же ухватил губами.
— Почему вы так и не женились вторично?
Темные глаза Шеридана пристально наблюдали за ней, но Энни не ощущала смущения перед этим мужчиной.
— А почему вы так и не вышли замуж?
— В этом не было нужды.
— И у меня все точно так же. Скажите, Энни, вам никогда не хочется… мужчины? Вы ведь скучаете по Рэгги Льюису?
— Конечно. Но это было бы нестерпимо больно, если бы я позволила себе думать об этом.
Но иногда она думала. Разве можно навсегда изгнать из памяти подобные сладостные переживания? Иногда воспоминание о том, как они с Рэгги любили друг друга, настигало ее в самые неподходящие моменты. Слабость ощущалась во всех членах. Если Энни в этот момент стояла, то должна была ухватиться за любой подвернувшийся предмет: кресло, дверной косяк или колыбель Брендона, чтобы не упасть.
Даже не закрывая глаз, она могла ярко и отчетливо представить себе прекрасное тело Рэгги. Представить, задыхаясь от желания, ту часть, что доставляла ей столько наслаждения, эту бледно-лиловую крайнюю плоть, контрастирующую с остальным загорелым телом. Она вспоминала, как плоть набухала и становилась такой твердой, удивляя ее, и вместе с тем каким нежным и шелковисто-мягким был самый кончик, сильно напоминавший шляпку гриба, которую просто неудержимо хотелось погладить пальцами — такая гипнотически притягательная сила заключалась в ней.
— И именно поэтому вы загружаете себя работой, чтобы отвлечься от этих мыслей, разве нет?
Энни залилась румянцем и чуть не улыбнулась:
— Пытаюсь.
Она внимательно изучала Райана из-под длинных ресниц. Райан Шеридан, несомненно, был привлекательным мужчиной. Ему, наверное, сейчас около сорока или чуть больше. Седина, посеребрившая виски, и характерные складочки на лице, образовавшиеся за годы жизни, давали возможность лишь приблизительно судить о его возрасте. Но жизненная энергия, живость характера, все еще мускулистое тело спорили с годами, скрадывая возраст, и делали Шеридана моложе.
— А вы скучаете по своей жене, Райан? Он опустил глаза и заговорил медленно, тщательно подбирая слова.
— Я скучаю по тому, что было между нами. Даже больше, чем сам считал возможным. Время не ослабило моих чувств, скорее наоборот… Таинственность ночи в полнолуние, загадочные улыбки в переполненной людьми комнате, мягкие руки на плечах, даже треск зажигающейся спички. Я скучаю по тому страстному чувству, когда один ощущает себя частицей другого.
— Но есть дорогая цена, которую платят за описанное вами, — задумчиво произнесла Энни. — Это что-то вроде капитуляции, и я даже не знаю, смогла ли бы отдать себя на чью-то милость. Эмоции зачастую неуправляемы. Но наш Творец дал нам разум, чтобы мы могли справляться со своими чувствами.
Темные глаза Шеридана оценивающе смерили Энни, он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, минуту подумав, затем пожал плечами и произнес:
— В жизни есть некое равновесие между чувствами и разумом. Во всяком случае, должно быть. И чем больше вы отдаете сами, — тем больше получаете, Энни. Это, пожалуй, главная мысль всех мировых религий.
Брендон, насытившись, уснул. Одной рукой Энни начала застегивать блузку.
— Я не исповедую ни одну из религий, Райан. Я следую только моему внутреннему голосу. Моим инстинктам, душевному порыву, как бы вы, мистические ирландцы, их ни называли.
Шеридан поднялся, оправил жилет и поднял трость. Да, он был необычайно привлекательным мужчиной, — Ну что же, это похвально. Вы не будете одиноки, Энни, у вас есть еще ваша душа. До свидания!
Глава 10
1883
Когда Дэн разгружал в сиднейском порту «Верти Мэй» от ливанского кедра и пряностей из Джакарты, он вспоминал свое детство. Какую цену заплатили Синклер и Амарис Трэмейн, чтобы стать такими, какими они стали под влиянием Нэн Ливингстон и Австралии? Действительно ли эта цена была столь велика для них? Дэн никогда не чувствовал себя человеком, но всегда марионеткой в чужих руках. Его давняя детская боль стала невыносимой. Было что-то, о чем не хотелось ни вспоминать, ни думать. И Дэн изо всех сил старался этого не делать, тогда боль, как казалось, понемногу стихала.
Потерять Кай было просто выше его сил. Их нерожденный ребенок, которого Дэну так и никогда не увидеть… С Кай он познал любовь такую, какой прежде и представить себе не мог. Дэн никогда не думал, что можно так сильно полюбить другого человека. С этой женщиной там, на плантациях, он чувствовал себя настоящим мужчиной. Впервые Дэн подумал о том, что Кай сделала его жизнь менее одинокой, что даже одно ее присутствие приносило ему удовлетворение. Он не был готов к бурным чувствам, переполнявшим его, но все же старался думать только о Кай.
Дэн едва-едва дожидался момента, когда после полудня вернется в свою лачугу. Даже несмотря на то, что Кай заканчивала работу только с заходом солнца, он вглядывался в глубь хижины, вдыхая ароматы, оставшиеся от нее: смесь гиацинта, лаванды и сладкого запаха кожи, свойственного только ей одной.
Он вслушивался, ожидая услышать веселый ритм ее грудного, чуть с хрипотцой, мелодичного голоса, ее почти совершенного английского произношения, восхитительно певучей речи и австралийских арготизмов, сочно приправлявших ее язык — удивительно гармоничное сочетание.
Дэн любил ее вещи, попадавшиеся ему под руку: саронг (Саронг — женская австралийская одежда вроде сари.), беззаботно брошенный в футе от их ложа — хитрого сооружения из переплетенных веревок и ремней, корону из диких цветов, которую она возлагала ему на голову, черепаховый гребень…
Он никогда не задумывался о возможных последствиях их связи, «укоренения», как она это называла, пользуясь австралийским слэнгом. Ведь, кроме того, любя ее, Дэн стал настоящим мужчиной.
В эти ужасно томительные часы ожидания, когда Кай работала на плантации, Дэн сознавал, что до нее он не был мужчиной. Только думал, что был. Потеряв же ее, он понял многое…
Угаснет ли когда-нибудь в нем огонь желания к ней?
Дэн знал, что никогда больше не вернется во влажный тропический лес, где он похоронил Кай. Возможно, именно поэтому он выбрал Сидней — там было море. Лес напоминал ему о бренности и тлене, исподволь пронизывая все его существо и будоража чувства. Душная жара тропического леса угнетала Дэна, в то время как море с его ветром и волнами в белых шапках пены…
Дэн поставил ящик с перцем и вгляделся в неспокойные волны. Они переливались всеми оттенками от бирюзового до бледно-зеленого и голубого. Игра солнечного света в погожий солнечный день — он так редко видел это в сумеречном тропическом лесу. Свежий бриз, налетевший из далеких неведомых стран, ядреный соленый воздух возбуждали чувства. Разноцветные баркасы шлепали по воде, как утки.
Более десяти лет прошло с тех пор, как Дэн в последний раз был в Сиднее. Он мог, конечно же, вернуться в «НСУ Трэйдерс», но был слишком горд и озлоблен, что, возможно, и заставило его остановить свой выбор на Сиднейском Союзе рабочих.
Серии забастовок в 1870-м и межколониальная конференция в 1879-м показали, что движение набирает силу. Вполне вероятно, что «НСУ Трэйдерс» в лице этого Союза встретит достойного противника.
— Эй, парень! — окликнул Дэна с пристани Ричард. — Сегодня после работы у нас собрание в грог-баре. Ты придешь?
Дэн вытер пот со лба тыльной стороной ладони. У него было очень мускулистое, стройное и загорелое тело. Он сбрил бороду, но оставил усы, чтобы скрыть от посторонних глаз жестко очерченный рот. Немногие из тех, кто знал слабого невысокого Дэниела до того, как он уехал учиться в Англию, смогли бы узнать его теперь.
— Пара-другая пинт вряд ли помешают мне внимательно слушать, Крысолов.
Ричард, или Крысолов, как его добродушно называл Дэн, был одним из лидеров Союза. Чернявый, коротконогий, лопоухий двадцатипятилетний парень подходил к этой кличке, как нитка к иголке. Он дал Дэну ночлег, когда тот прибыл в Сидней и бродил по докам в поисках какой-нибудь работы.
Крысолов жил в многоквартирном доме в самой плохой части Сиднея, называемой Скалами. Скалы, место первого поселения сиднейцев, были районом притонов, рынков рабов, борделей и открытых канализационных коллекторов на скалистом мысе над бухтой.
Квартира Крысолова располагалась в этом грязном перенаселенном трущобном районе, поделенном на зоны влияния бандитскими шайками. Не единожды Дэниел схлестывался с этими молодчиками, трясущими кошельки у прохожих и наводящими ужас на окрестности своими выходками.
Теперь же у него была своя собственная территория в Скалах. Это слово больше всего подходит к данному случаю, ибо отныне хулиганы не отваживались беспокоить Дэна, и он спокойно жил рядом с аллеей Суэцкого канала и китайскими лотками на Кэндел-Лейн.
Пополудни Дэниел и крысолов вскарабкались по крутым мощеным булыжником улочкам Скал к отелю «Герой Ватерлоо», старейшему сиднейскому пабу. Пабы назывались отелями из-за нелепого закона, запрещавшего употреблять крепкие напитки иначе как в отдельных номерах.
Газовая лампа на стальной подставке над дверью освещала путникам дорогу. Запахи плохой стряпни — подгоревшего мяса, хереса, дешевого кларета, бренди и рома — зазывали посетителей.
Здесь, в полумраке и в клубах густого табачного дыма, собирались члены Союза, чтобы выпить кружку-другую эля и потолковать о последних делах. Сегодня вечером таким делом были пути разрешения спора с известным Уолтером Филлипсом об улучшении условий работы на пристанях.
— Встреча с Филлипсом, отложенная на неделю, состоится завтра, — сказал Крокетт, жилистый молодой человек с горящими глазами. — Он хочет, чтобы мы встретились с ним на нейтральной территории. Разумеется, он сам ее выбрал — отель «Лорд Нельсон». Дэниел усмехнулся: отель размещался в самой высокой точке Сиднея — Обсерватории-Хилл. Он продул свою трубку и сказал:
— Филлипс знает, что делает, и умеет искусно запугивать.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Крысолов.
— Я имею в виду, что наш приятель хочет поставить нас в невыгодное положение. В отеле «Лорд Нельсон» подают фазанов под колпаком и предлагают такой же длинный список, вин, как реестр судов «НСУ Трэйдерс».
Крысолов округлил глаза:
— Откуда ты знаешь это, я имею в виду список вин? Ты что, там обедал прежде, парень?
Дэн отхлебнул эля, чтобы выиграть время. Когда-то он выслушивал нудные поучения своей бабушки, весьма разборчивой в подобных вещах.
— Я видел этот список на доске объявлений, когда искал работу.
— Черт с ним, я заберусь в этот ресторан со всеми его винами, — заявил Крокетт. — Пусть мне только дадут одну из комнат наверху и я поимею дочку Филлипса…
Огромные уши Крысолова навострились.
— Она ничего собой?
— Весьма приятной наружности. Белокурая, с голубыми глазами, бойкая такая девица, если бы я мог…
Что бы там ни говорил Крокетт, Дэн никогда не дослушивал его до конца. Его взгляд остановился на одном человеке у стойки баpa. Человек, согнувшись, оперся на нее, но даже в такой позе он, благодаря своим неимоверно широким плечам, напоминал быка.
Не извиняясь и не говоря ни слова, Дэн встал из-за стола и, лавируя между столиками, направился к стойке. Даже в полумраке он узнал профиль мужчины, стоявшего за длинной, из красного дерева, стойкой бара. Дэн хлопнул его рукой по плечу:
— Фрэнк! Фрэнк Смит! Я не верю своим глазам!
Большой мужчина обернулся, и на мгновение Дэну показалось, что это не Фрэнк, даже несмотря, что у того было бельмо на глазу, делавшее мужчину еще более похожим на Фрэнка. Наверное слишком много лет прошло с тех пор, как Дэниел гулял вместе с атаманом Лесных Братьев Голубой горы. Да и вполне могло быть, что Дэн по ошибке за Фрэнка Смита принял чужого человека.
Глядя в это изможденное лицо со спутанной всклокоченной бородой, в эти налившиеся кровью глаза, в которых светилось одно лишь отчаяние, Дэн, наконец, узнал того, кто был ему вместо отца.
— Ну? Кто это? — спросил Фрэнк с угрюмым выражением, нечетко выговаривая слова.
— Фрэнк, это же я, Дэн!
— Ну и что?
— Почему бы нам не отойти и не поговорить?
— Пошел-ка ты в задницу.
— Ты пойдешь со мной домой, Фрэнк, — не сдавался Дэн.
Он ждал, что Фрэнк треснет его, как следует, своим огромным кулаком. Но вместо этого Фрэнк, выглядевший старым и запущенным, вдруг как-то сник и пробормотал;
— Иди-ка ты…
Дэн обхватил его одной рукой за талию, чтобы приподнять Фрэнка со стула, и испугался, каким тот стал легким. Как мало плоти осталось у него на ребрах! Наконец Фрэнк покорился силе и послушно пошел за Дэниелом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31