Кордия Байерс: «Девон: Сладострастные сновидения»

Кордия Байерс
Девон: Сладострастные сновидения


ОСR tati-site, Вычитка
Оригинал: Cordia Byers,
“Devon”
Аннотация Война за независимость сделала отважную английскую красавицу пленницей страсти. Когда Дэвон Макинси благодаря вмешательству своей высокородной бабки была избавлена от необходимости влачить жалкое существование презренной посудомойки, она и подумать не могла, что совсем скоро ей придется употребить и свою красоту, и ум, и силу дух в борьбе за достояние предков. Когда Хантер Баркли обнаружил, что некая огненноволосая фурия похищает его фамильное серебро, он вынужден заключить с ней дьявольскую сделку — в обмен на поцелуй останется тайной его помощь борцом за свободу… Судьба Дэвон подобно паруснику, устремившемуся навстречу неизвестности в открытое море. Ее ожидают отчаянные приключения, странствия и встреча с незнакомцем, который сделает ее заложницей любви. Кордия Байерс
Девон: Сладострастные сновидения Глава 1Англия, 1768 год
В кухне стоял дымный чад. Обстановка как в аду. И три лишь предмета несколько скрашивали картину, составляя вместе изящный натюрморт: большая корзина с дорогими фруктами, только что доставленными из Вест-Индии, сервиз из веджвудского фарфора — подарок хозяйке в день ее шестидесятилетия от самого Исайи Веджвуда, и бельгийская хрустальная ваза, в которой сейчас одиноко торчала свежесрезанная ярко-алая роза. Лучи солнца отражались в гранях хрусталя, что придавало мрачной атмосфере кухни какой-то почти праздничный вид.У тех, однако, кто был на кухне, не было ни времени, ни желания обращать внимание на то, что могло бы восхитить какого-нибудь эстета. Они все были заняты делом — либо, по крайней мере, усердно создавали такую видимость под суровым взглядом старшей поварихи, которая тут правила.В данный момент эта суровая блюстительница дисциплины и порядка занималась взбиванием яиц для омлета, который должен был быть подан ее милости, леди Макинси, в девять часов утра, не раньше и не позже. Это занятие, однако, не мешало ей внимательно следить за всем, что происходило в этом ее маленьком государстве. Никто из ее подданных не должен прохлаждаться, все должны работать — иначе вон отсюда!Работа действительно шла вовсю. Один поваренок опаливал тушку курицы к обеду — в воздухе распространился тошнотворный запах горелых перьев; другой, Бонни, помешивал сахарный сироп для пудинга — щеки его раскраснелись от печного жара. Судомойка скребла сковородки и кастрюли, а Уинклер, мальчишка на побегушках, подметал пол.За столом для прислуги сидел Хиггинс, дворецкий, и, читая вчерашнюю газету, выброшенную ее милостью, попивал крепкий чаек. Он был как бы из другого мира, что и старался изо всех сил показать, делая вид, что не замечает ни шума, ни гама.Выше его в иерархии был только домоправитель, а так — все остальные слуги, в принципе, были его подчиненными. В управление кухней он, однако, раз и навсегда мудро решил не вмешиваться. Это было делом старшей поварихи. Она командовала здесь, как сержант своим взводом, и горе тому, кто осмелился бы вторгнуться в ее прерогативы! Хиггинс, во всяком случае, этого делать не собирался: он не любил конфликтов и склок; поэтому, приходя на кухню попить чаю, он вообще избегал каких-либо разговоров или комментариев.Так, каковы же последние лондонские сплетни? Дребезжащий звук металла отвлек Хиггинса от газеты. Он бросил взгляд на дверь, ведущую к погребу с углем, и увидел, как в проеме появилась фигура замарашки, которую звали Дэвон. Она тащила ведро с углем — ее саму было едва за ним видно. Столько шума из-за этой малявки! Хиггинс с невысказанным упреком поджал губы. Так что же все-таки в газете? Не то чтобы этот ребенок совсем был ему безразличен, скорее наоборот, но и здесь жизнь его научила, что лучше ни во что не вмешиваться. Ему было жалко эту малышку Одежда мешком висела на ее тощем тельце: похоже было, что ее сперва вываляли в угольной яме, а потом сверху накинули лошадиную попону. Да, не повезло девчонке в жизни, с самого начала, но что поделаешь! Подкидыш, и не леди, и не совсем служанка, сирота в доме собственного отца..Тщательно пряча свои эмоции, Хиггинс вновь оторвался от газеты и бросил взгляд на то, как малышка пытается протащить тяжелое ведро через всю кухню, чтобы никого и ничто не задеть. У него не было сомнений насчет ее происхождения. Шлюха из местной таверни, которая родила Дэвон десять лет назад, клялась и божилась, что она зачала ребенка от самого лорда Макинси. Потом какой-то местный фермер предложил ей выйти за него замуж, но чужого ребенка взять не захотел, и она, не долго думая, подкинула его к порогу господского дома. У Колина Макинси к тому времени были жена и дочь. Он, конечно, начисто от всего открестился Но, решив, видимо, продемонстрировать свое благородство, заявил, что отправить ребенка в приют — это слишком жестоко; так и попала его внебрачная дочь на кухню.Конечно, ее мамаша могла и приврать, и до самой своей смерти лорд отказывался при знать девочку своей дочерью, но достаточно было поставить их рядом и сразу, без всяких слов, можно было понять, чьих она кровей Такие же шотландские, тонкие черты лица. Такие же глаза — цвета предзакатного леса. Те же волосы — густые, каштаново-рыжие, цвета дорогой старинной мебели. Хиггинс вздохнул: нет, лучше все-таки заниматься газетой! А то однажды он уже из — за нее получил как следует. Как-то уже после смерти молодого лорда он напомнил о его ребенке ее милости, но больше — ни за какие коврижки! Ее милость, у которой последнее время изрядно прибавилось скорбных морщин на бледном лице, буквально пригвоздила его к полу взглядом своих остекленевших от гнева глаз. Уж как только она его не честила: как он смеет оскорблять память ее сына этими воспоминаниями о его шалостях; если он еще раз себе такое позволит — он будет непременно уволен… Нет, лучше вот он сейчас почитает, кто там победил на скачках в Аскоте; он сделал все, что мог, ничего не получается…Опять этот грохот! На этот раз действительно там что-то случилось. Уинклер проворно шмыгнул из кухни, его веснушчатая мордашка излучала удовольствие от удавшейся шалости и благополучного спасения от гнева поварихи; а вот Дэвон не повезло: та крепко схватила ее за ухо; даже под угольными разводами на лице видно было, как девочка побледнела.— Ах ты, чертово отродье! Посмотри, что ты натворила! Рассыпала уголь по всему полу, а его только что подмели!— Я не нарочно… Ой, пустите меня, мне больно, — Дэвон корчилась и безуспешно пыталась вырваться.— Еще больнее будет, ублюдина! Ну-ка убирай все это, да чтобы пол был весь как вылизанный, а то есть сегодня не получишь!Повариха с отвращением оттолкнула Дэвон от себя и похлопала ладонью об ладонь, чтобы стряхнуть угольную пыль.— Молли, завтрак ее милости уже пора подавать. Давай-ка, а то сейчас спустится миссис Генри и задаст нем всем.Повариха еще раз взглянула на девочку, стоявшую с широко раскрытыми глазами.— Ну-ка, убирай, чего стоишь? А то выпорю тебя, лентяйку эдакую!Глаза Дэвон горели как два изумруда. Рукавом она вытерла нос, на щеке осталась влажная полоса. В проеме двери виднелась фигурка Уинклера, он состроил ей рожу. Дэвон сжала зубы; не говоря ни слова, наклонилась, начала собирать куски угля, рассыпавшиеся по полу. Эта свинья Уинклер припомнит свою шуточку: ведь это он подставил ей метлу, на которой она и споткнулась. Он об этом еще пожалеет!На уборку ушло не меньше получаса. Вот ее тряпка последний раз прошлась по полу, последнее пятнышко от сажи стерто. Дэвон собралась уходить. Ох, как же хочется есть, в животе бурчит. Она бросила жадный взгляд на горячие караваи хлеба, только что вынутые из печи. А до обеда еще далеко. Беда, что она опоздала сегодня на завтрак: таскала помои свиньям, а в это время все уже съели; опоздавших тут не жаловали: прислуга завтракала точно в шесть.Опять спазм в желудке. А вон там, на столе — эта корзина с апельсинами — так и манит к себе. Чувство голода было ее постоянным спутником в этом доме. Она ложилась и вставала с ним. Она перевела взгляд с корзины на повариху. Она уже научилась кое — чему, чтобы выжить в этом мире. Воровать, конечно, нехорошо, но стянуть кусок — другой, когда эта мегера отвернется, — что ж тут плохого?Так: судомойка заканчивает отчищать стол от остатков теста и муки, наклонилась над ним; Бонни занят у печки; повариха, слава Богу, отвернулась. С пересохшим горлом, Дэвон протянула маленькую дрожащую руку, схватила драгоценный плод; секунда — и он в кармане. В глазах ее блеснуло торжество. Как всегда, к нему примешивалось и чувство вины — в целом, волнующая комбинация, которая привлекала ее все больше и больше. Впрочем, эмоции — эмоциями, а главное, что теперь можно спокойно найти укромное местечко и насладиться своим трофеем.— Ах, ты, воровка! Ну больше тебе не удастся ничего украсть в моей кухне. Попалась! — рука поварихи опустилась на тоненькое плечико Дэвон. Она была в ярости. — Я уже давно стала примечать, что у меня то одно, то другое пропадает; догадывалась, что кроме тебя некому, ну а вот теперь и доказательство налицо!Дэвон с трудом проглотила слюну. Даже в свои десять лет она уже знала, какая участь ждет воров и воровок. Она видела виселицу на развилке дороги за деревней, на которой постоянно болтались исклеванные грифами трупы повешенных.Повариха повернулась к Хиггинсу:— Нужно вызвать шерифа, я не потерплю в своей кухне воровку.Хиггинс нетерпеливо поднялся и прокашлялся:— Слушай-ка. Звать шерифа из-за того, что девчонка взяла один апельсин?— А как же? Она уже давно этим занимается. То у меня кусок хлеба, то ломтик сыра исчезнет, то мясо. А теперь уж, вообще, покусилась на апельсин ее милости! — Повариха сунула руку в карман Дэвон и вытащила золотой плод. Она помахала им у Хиггинса перед носом.— Ну будь благоразумной. Она же ребенок! Глаза поварихи метали молнии.— Воровка — это воровка, сколько бы лет ей ни было. Пусть ее накажут сейчас, это лучше, чем когда она вырастет. Сегодня апельсин, завтра серебряные ложки… Нет, с этим надо кончать сразу. С какой стати нам, бедным, но честным работягам, терпеть общество этой воровки?Хиггингс глубоко вздохнул. Напомнить ей, что ли, кто такая Дэвон? Она же фактически ворует сама у себя. Она же тоже Макинси.— Ну во всяком случае, надо сперва поговорить с леди Макинси. После того, как не стало лорда Колина, она отвечает за все, что происходит в этом доме, и за всех, кто здесь обитает, — Хиггинс бросил взгляд на Дэвон. — А ты, давай-ка отсюда!Дэвон неуверенно переводила глаза с поварихи на Хиггинса и обратно. Впрочем, она быстро сообразила, что для нее лучше всего последовать совету. Вроде как и повариха уже не так больно стискивала ей плечо. Вырвавшись, она опрометью бросилась из кухни. На пути к конюшне был стог сена — она давно облюбовала его себе как убежище. Вверх по лестнице, секунда, и она — в ворохе сладко-пахучего сена. Разбросала его немножко, открылись доски, приподняла их — и, нырнув внутрь, поставила их на место. Вот оно — ее убежище. Как это славно — отгородиться от этого жестокого мира! Она свернулась в клубочек, уткнувшись лицом в жесткую ткань своего жалкого одеяния. По телу прошла судорога, из горла вырвалось что — то вроде короткого рыдания. Хорошо бы поплакать, но нет! Она уже давно поняла, что слезы к добру не ведут. Они хороши для тех, у кого есть сила и власть. Слабому только хуже: враг увидит твое бессилие и сразу им воспользуется.Дэвон вновь содрогнулась всем телом. Вот сейчас позовут шерифа, ее повесят… Она снова вытерла рукавом нос. Единственная надежда на ее милость. Но вряд ли она за нее заступится. Да к тому же, куда ей справиться с поварихой?Зеленые глаза Дэвон зажглись мятежным огоньком. Она угрожающе выдвинула челюсть. Эти там, наверху! Она вспомнила, как она первый раз услышала о том, кто ее отец. Это было как будто вчера — и какая это была боль! Ей было тогда шесть лет, и она впервые начала понимать туманные намеки слуг. Она была настолько простодушна, что решила сама обо всем поговорить с тем, кого они называли ее отцом. Так она и сделала: однажды воскресным утром проскочила в кабинет лорда Макинси и предстала перед ним. Никогда она не забудет взгляда, которым он ее одарил, когда она выскочила из укрытия за дверью, обхватила его за ноги и назвала папой. Лорд Макинси отшвырнул ее как кошку и приказал отправляться на кухню. Она, дурочка, пыталась еще объяснить ему то, чего он, наверное, не знает, — что она — его дочь.Ноздри его сузились — как будто перед ним было что — то вонючее, противное, губы сложились в выражавшую отвращение гримасу С каким презрением он на нее глядел! Он даже не подумал, как его слова могли подействовать на сердце шестилетней девочки: мол — у него нет никаких обязательств по отношению к ней — подумаешь там, ошибка одной ночи; и вообще, она должна быть ему благодарна за то, что он ее оставил в своем доме; но если она будет еще приставать к нему и качать права, то он вынужден будет отправить ее в приют.Это была первая и единственная встреча с отцом Она преподала Дэвон жестокий, но полезный урок: ей не на кого надеяться в этой жизни, кроме как на саму себя. Познать эту истину в столь раннем возрасте — тяжело, но с тех пор ей стало как — то легче приспосабливаться к жесткой реальности мира. Это было, пожалуй, единственное ценное, что она получила от своего отца.«А Хиггинс думает, ее милость скажет не вызывать шерифа. Ха — ха! — пробормотала Дэвон сама себе, по-взрослому трезво оценивая ситуацию. — Да она с удовольствием от меня отделается!» В лице девочки появилось выражение целеустремленности и решительности. «Но до этого свинья Уинклер заплатит мне за все. Пусть меня повесят, зато у него хоть синяк под глазом останется!»Она вновь разобрала потолок своего укрытия, вылезла наружу, засучила рукава и расправила плечи. Слезла вниз, огляделась Уинклер, должно быть, спрятался, как крыса, поблизости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36