https://wodolei.ru/catalog/unitazy/Roca/debba/
что в плавании они будут находиться день, и, хоть барин никогда не говорил ей: «Сome here!» — днем, все-таки мало ли что может быть!
Каютка показалась ей уютною. Правда, кровать была похожа очертаниями на гроб…через миг выяснилось, что показалось не напрасно.
— Вот здесь, — объявил капитан, — лежала прекрасная француженка, которую год назад я тайком перевозил к английским берегам. Ее спасла «Лига Красного цветка» — но, увы, лишь для того, чтобы дама умерла свободною! Сердце маркизы Кольбер не выдержало радости, оно было надорвано испытаниями…
— Маркизы Кольбер? — воскликнул милорд изумленно. — Так она умерла!
— Вы знали ее? — насторожился капитан. — Каким же образом?
— Очень простым, — печально ответил милорд. — Никто другой — я привез маркизу из Парижа в Кале и поручил ее заботам следующего связного. Да.., она была слишком напугана, слишком измучена, у нее не оставалось сил жить.
— Ваша правда, — кивнул капитан. — Однако же неужто вы, сударь, принадлежали к лиге?
— Клянусь, — усмехнулся милорд. — Клянусь вам в этом, как перед богом! И, быть может, теперь вы поймете мою снисходительность к варварским русским обычаям? Видите ли, я просто пресытился этими liberte? Egalite et fraternite! <Свободой, равенством и братством! (фр) Эти слова были девизом французской революции.>.
Капитан расхохотался.
— Черт побери! Вам следовало сказать об этом сразу, дорогой сэр, тогда бы мы не потеряли столько времени и не задержались с отплытием. А надобно вам сказать, что меня очень смущает ветер. Он из тех, что могут мгновенно перемениться, и тогда плавание наше не будет столь приятным, как хотелось бы. Да и туман, висящий над морем, мне не нравится. Простите, сэр, мне смертельно хочется расспросить вас о делах лиги, но сейчас мое место на капитанском мостике. Не хотите ли пойти со мной? Потом, когда дела будут исполнены, я угощу вас настоящим английским портером. Вы небось наскучались по нему?
— Почту за честь и удовольствие! — весело ответил милорд и вышел вслед за капитаном в низенькую дверь, даже не взглянув на Марьяшку.
Она отошла в уголок, прислонилась к дощатой стеночке, потом села, где стояла. Сердце так болело, что Марьяшка прижала руки к груди. Ком подступил к горлу. Она давилась, давилась им, кашляя и всхлипывая, потом вдруг ощутила, что лицо ее мокро…
Плакала она долго, а барин все не возвращался. Уже давно корабль качался на волнах; Марьяшка даже вздремнула, а его все не было. Фонарь, мотавшийся под потолком, едва рассеивал полумрак, хотя сквозь круглое окошко было видно солнце. Но уж больно маленькое оно было, это окошко! Вдобавок закрытое накрепко, так что в него вовсе не проникало воздуху.
В каютке сделалось так душно, что Марьяшка просто-таки места себе не находила. Ей было то жарко, то холодно, и снова подкатил к горлу ком, но это были уже не слезы, а словно бы все нутро ее взбунтовалось и рвалось наружу.
Она то садилась, то ложилась. Но пол был такой сырой и холодный, что ее тут же начинала бить дрожь. Она бросила тоскливый взгляд на кровать. Барин бог весть когда вернется. А ей бы сейчас прилечь на мягоньком.., ну не убьет же он ее, даже если и застанет здесь!
Марьяшка уже приготовилась расстелить свой плед, да вспомнила слова капитана об умершей даме — и облилась ледяным потом от страха. А ну как и она здесь умрет?! Небось милорд, каков бы он ни был добрый, не повезет с собой мертвую. Кинут в море, как камень…
Эта мысль ужаснула Марьяшку. Она умрет, непременно умрет, ежели пробудет здесь еще хоть мгновение! Просто задохнется! Не думая, как разгневается барин, она дрожащей рукою толкнула дверь и на подгибающихся ногах выбралась на палубу.
В первую минуту свежий воздух освежил ее и прояснил разум, но тут же порыв студеного ветра пробрал до костей.
Плед-то она забыла в каюте! Но вернуться было свыше ее сил. Марьяшка знала: если она отпустит дверь, то рухнет и уже больше не встанет. Не только потому, что дрожали и подкашивались ноги, — вся палуба дрожала и ходила ходуном, С нею и здоровому-то не совладать, не только измученной Марьяшке.
Мимо, не заметив ее, прошли двое: мужчина почти нес на руках даму с растрепанными волосами, без шляпы. Похоже, ветром сорвало. Тяжелое дыхание вырывалось из ее уст, слезы катились по бледному лицу.
— Мне дурно…я умираю… — бормотала дама.
Мужчина, впрочем, выглядел нелучше, но сознание, что не она одна страдает, не утешило, а испугало Марьяшку.
А где же ее милорд? Что, если он упал где-нибудь в приступе внезапной болезни и некому прийти ему на помощь? Капитану небось не до него. И тут Марьяшка увидела знакомую высокую фигуру на мостике. Стоявший рядом капитан, вцепившись обеими руками в поручни, вглядывался в зеленоватую мглу. Ветер хлестал корабль по бокам своим мокрым бичом. Вдруг что-то мокрое окропило Марьяшку. Пена шипела и таяла на ее руках.
Капитан закричал. Марьяшка взглянула в ту сторону, куда он показывал.
Волна нарастала над кораблем… Вдруг девушка догадалась, что капитан крикнул; «Держитесь крепче!» В то же мгновение она увидела своего милорда, который, пригнувшись, бежал к ней по палубе. И он ни за что не держался! Да его сейчас смоет за борт!
Марьяшка выпустила спасительную дверь, кинулась к милорду, вцепилась в него — волна накрыла их, сбила с ног, поволокла по палубе. Что-то ударило Марьяшку в голову.., боль пронзила виски, в глазах смерклось.., и все исчезло.
* * *
На какой-то миг Десмонду показалось, что волна смоет их в море или увлечет в трюм, где лежали, выставив острые когти, корабельные якоря. Однако волна ушла, не причинив видимого вреда, разве что он ощутил себя мокрым до костей. Черт! На таком ветру, в январе! Надобно поскорее переодеться.
Он вскочил на подгибающихся ногах, рывком поднял девушку, но она повисла на его руках, бессильно запрокинув голову.
О!Ну как же снова не помянуть черта?! Эта простолюдинка хлопается в обморок при каждом удобном случае — совсем как знатная дама. А если ею опять завладеет тот же летаргус, на неделю, а то и на две? Кто будет за ней ухаживать — он сам, Десмонд?
Он вообразил, какое выражение лица сделается у слуг, которые будут встречать его на пристани в Дувре и увидят лорда с бесчувственной славянкой на руках, — и против воли засмеялся. А что скажут люди его круга? Он вздохнул: нелегко придется в Англии, особенно на первых порах! Впрочем, матушку его всегда считали особой со странностями; смирятся и с наследственными причудами сына…
Толкнув ногой дверь, он вбежал в каюту, опустил Марьяшку на кровать и с радостью увидел, как блеснули ее глаза. Благодарение богу, очнулась!
— Переоденься. Мы оба вымокли насквозь, — бросил он и, подойдя к сундуку, принялся вытаскивать оттуда сухое. Поскорее сменить белье! Хорошо бы еще растереться бренди, и не только растереться.
Конечно, джентльмену, каковым был лорд Маккол, следовало подождать, пока приведет себя в порядок дама. Хоть Марьяшка (ох, ну и наградил же ее господь именем — язык сломаешь!) и простолюдинка, а все-таки особа женского пола. Но Десмонда била такая дрожь, что он не думал о приличиях. В конце концов, она не увидит ничего, что не видела или не трогала прежде. Ведь по ночам…
При воспоминании об этих ночах Десмонда пробил новый приступ дрожи. Они так давно не проводили ночей вместе… Зачем скрывать, что желание томило его? Конечно, он стыдился своей пылкости к этой крестьянке, ведь тело в такие минуты властвовало над лордом Макколом и заставляло забыть обо всем. Какая ему разница была, кто здесь родом выше, кто ниже, когда они лежали рядом, обнимая друг друга, и не было в мире существ ближе?..
Десмонд снял рубашку, но не ощутил холода. Все тело его пылало так, словно он не просто растерся бренди, а принял ванну из этого славного напитка. И голова кружилась, как после доброго глотка. Да, он пьян.., пьян от желания, и ежели тотчас не расстегнет штаны, они порвутся. Впрочем, зачем оставаться в мокрых штанах? Лучше их снять совсем.
Через мгновение он стоял голый, и орудие его было настолько готово к бою, что колыхалось при ходьбе, словно меч, выискивающий цель.
* * *
«Цель» между тем так и лежала на кровати, в мокрой, облегающей тело одежде. Можно было просто задрать ей юбку, но Десмонд усмирил себя. Ощущать ее всем телом — это было восхитительно, это добавляло хмеля в напиток их страсти, поэтому он принялся расстегивать пуговки на ее рубашке, да она, ворохнувшись, невзначай задела рукою его естество — и терпение Десмонда иссякло. Он буквально вырвал девушку из мокрых тряпок, не глядя отшвырнул их куда-то на пол и, вспрыгнув коленями на узкое, неудобное ложе, встал меж белых, нежных ног.
Марьяшка лежала недвижимо, глядя ему прямо в глаза. Десмонду показалось, что она глядит с выражением бесконечного изумления, словно не понимает, кто он и что намерен делать с нею. Конечно, она удивлена, что милорд намерен заняться любовью днем. Но ему осточертело чувствовать себя воришкой в постели. Кто сможет осудить его, за что? Если он хочет эту женщину так, как в жизни никого не хотел, с этим придется смириться всякому, кто не желает стать его врагом. Он загнал «лорда Маккола» с его английским пуританством подальше в недра души — сейчас сделать это было легче легкого! — и, подхватив девушку под бедра, повлек ее к себе, медленно проникая в нее и пытаясь отдалить судороги страсти. Но стоило ее жарким недрам принять возбужденную плоть, как Десмонд понял: медленную любовь он оставит до другого раза.
Она все так же неотрывно глядела ему в глаза, губы дрожали, и Десмонд наблюдал, как наслаждение подчиняет ее себе. Чудилось, их слившиеся взоры тоже предаются любви, и в том, что они сейчас не таились друг от друга, было нечто такое, что привело Десмонда в неистовство. Никогда еще он не завершал соитие так стремительно! Чудилось, вся сила его хлынула в разверстые женские недра, сливаясь со встречным потоком. Где-то на обочине сознания мелькнуло подобие страха: не всего ли себя он отдал сейчас? Осталась ли в нем хоть капля, из которой возродится новая река жизни? Тело девушки билось, металось на постели, в то время как глаза выражали прежнее безграничное изумление, а рот дрожал так, словно слова изнутри бились в стиснутые губы.
Изнемогая, Десмонд рухнул на нее, простерся в блаженном бессилии.., и в это время, совладав наконец с голосом, Марьяшка слабо, тоненько выкрикнула:
— Оставьте меня, сударь, вы с ума сошли?!
6. Честь лорда Маккола
— Сэр, ради бога… — Капитану Вильямсу очень хотелось схватиться за голову и хорошенько ее потрясти. Может быть, тогда все взбаламученные мысли его пришли бы наконец в порядок и жизнь сделалась бы такой же спокойной, каким было море накануне отправления из Кале.., пока внезапный шторм не взбаламутил и его, и этого странного пассажира.
Шторм, впрочем, улегся так же внезапно, как и возник, а вот приступ безумия, овладевший лордом Макколом, что-то затягивался. И поэтому больше, чем свою голову, капитану Вильямсу хотелось бы потрясти сейчас этого молодого человека, чтобы наконец вразумить его. Впрочем, Маккол и так выглядел потрясенным, даже чересчур.
— Сэр, послушайте, — начал с самого начала капитан Вильямс, на всякий случай убирая руки за спину, чтобы не дать себе впасть в искушение. — Подумайте о своем положении в обществе. Вы происходите из родовитой, почтенной семьи, вы — граф, вы — лорд.
— Я всего лишь один год — лорд, а уже двадцать пять — подданный ее величества британской королевы, — буркнул пассажир.
— Да неужели вы почтете себя обязанным?.. — Капитан едва не задохнулся в отчаянии, — Сэр, я не понимаю вас!
— Я не могу поступить иначе, — тихо проговорил лорд Маккол. — Она назвала меня подлецом — видит бог, у нее есть все основания так говорить!
Капитан поглядел задумчиво:
— Вы, помнится, рассказывали, будто в России непокорным слугам.., р-раз! — и нет головы?
Лорд Маккол помолчал, потом, криво усмехнувшись, молвил:
* * *
— Ну, я наплел всяких баек, чтобы убедить вас взять нас с нею на борт. Правда лишь в том, что я роковым образом вмешался в судьбу этой несчастной, и теперь честь моя требует, чтобы я искупил свою вину перед ней.
Капитан Вильямс задумался. Мрачный взор молодого человека не на шутку встревожил его. О боже, с таким богатством, внешностью, знатностью… Воистину, жизнь этого человека могла бы стать подтверждением слов Вольтера: «Земной рай там, где я», А вместо этого…Чудилось, за спиною лорда стоит некая черная тень, и это она требует от него столь непомерной жертвы. Неужели честь — это кровожадный африканский жрец, рассекающий грудь жертвы, чтобы вынуть из нее живое сердце и поднести его на золотом блюде низкому, недостойному, алчному существу?
Впрочем, Вильямс — истый англичанин — не хуже Десмонда понимал, что самый суровый суд, которому подвергается когда-либо джентльмен, это суд его собственной совести. Если для лорда Маккола это и в самом деле вопрос чести — или смерти, как он уверяет, капитан исполнит требуемое. Но все-таки он сделал еще одну попытку образумить молодого человека, предложив в заключение разговора:
— А нельзя ли, сэр, подождать до прибытия в Дувр? Там вы отыщете более компетентных людей. В конце концов, остался какой-нибудь час пути, ничто нам более не угрожает, шторм улегся…
— Не лукавьте, капитан! Вы прекрасно знаете, что на море полный штиль, мы стоим на месте, и неведомо, когда паруса наши вновь наполнятся попутным ветром, — укорил Маккол. — Кроме того, я сообщил о своем прибытии, меня будут встречать, и я не желаю подвергнуть бедную женщину новым унижениям в присутствии слуг. Они и подозревать не должны о ее прежнем двусмысленном положении! Они сразу должны видеть в ней… — Он поперхнулся словом. — Разумеется, я не могу принудить вас, могу только просить…
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Каютка показалась ей уютною. Правда, кровать была похожа очертаниями на гроб…через миг выяснилось, что показалось не напрасно.
— Вот здесь, — объявил капитан, — лежала прекрасная француженка, которую год назад я тайком перевозил к английским берегам. Ее спасла «Лига Красного цветка» — но, увы, лишь для того, чтобы дама умерла свободною! Сердце маркизы Кольбер не выдержало радости, оно было надорвано испытаниями…
— Маркизы Кольбер? — воскликнул милорд изумленно. — Так она умерла!
— Вы знали ее? — насторожился капитан. — Каким же образом?
— Очень простым, — печально ответил милорд. — Никто другой — я привез маркизу из Парижа в Кале и поручил ее заботам следующего связного. Да.., она была слишком напугана, слишком измучена, у нее не оставалось сил жить.
— Ваша правда, — кивнул капитан. — Однако же неужто вы, сударь, принадлежали к лиге?
— Клянусь, — усмехнулся милорд. — Клянусь вам в этом, как перед богом! И, быть может, теперь вы поймете мою снисходительность к варварским русским обычаям? Видите ли, я просто пресытился этими liberte? Egalite et fraternite! <Свободой, равенством и братством! (фр) Эти слова были девизом французской революции.>.
Капитан расхохотался.
— Черт побери! Вам следовало сказать об этом сразу, дорогой сэр, тогда бы мы не потеряли столько времени и не задержались с отплытием. А надобно вам сказать, что меня очень смущает ветер. Он из тех, что могут мгновенно перемениться, и тогда плавание наше не будет столь приятным, как хотелось бы. Да и туман, висящий над морем, мне не нравится. Простите, сэр, мне смертельно хочется расспросить вас о делах лиги, но сейчас мое место на капитанском мостике. Не хотите ли пойти со мной? Потом, когда дела будут исполнены, я угощу вас настоящим английским портером. Вы небось наскучались по нему?
— Почту за честь и удовольствие! — весело ответил милорд и вышел вслед за капитаном в низенькую дверь, даже не взглянув на Марьяшку.
Она отошла в уголок, прислонилась к дощатой стеночке, потом села, где стояла. Сердце так болело, что Марьяшка прижала руки к груди. Ком подступил к горлу. Она давилась, давилась им, кашляя и всхлипывая, потом вдруг ощутила, что лицо ее мокро…
Плакала она долго, а барин все не возвращался. Уже давно корабль качался на волнах; Марьяшка даже вздремнула, а его все не было. Фонарь, мотавшийся под потолком, едва рассеивал полумрак, хотя сквозь круглое окошко было видно солнце. Но уж больно маленькое оно было, это окошко! Вдобавок закрытое накрепко, так что в него вовсе не проникало воздуху.
В каютке сделалось так душно, что Марьяшка просто-таки места себе не находила. Ей было то жарко, то холодно, и снова подкатил к горлу ком, но это были уже не слезы, а словно бы все нутро ее взбунтовалось и рвалось наружу.
Она то садилась, то ложилась. Но пол был такой сырой и холодный, что ее тут же начинала бить дрожь. Она бросила тоскливый взгляд на кровать. Барин бог весть когда вернется. А ей бы сейчас прилечь на мягоньком.., ну не убьет же он ее, даже если и застанет здесь!
Марьяшка уже приготовилась расстелить свой плед, да вспомнила слова капитана об умершей даме — и облилась ледяным потом от страха. А ну как и она здесь умрет?! Небось милорд, каков бы он ни был добрый, не повезет с собой мертвую. Кинут в море, как камень…
Эта мысль ужаснула Марьяшку. Она умрет, непременно умрет, ежели пробудет здесь еще хоть мгновение! Просто задохнется! Не думая, как разгневается барин, она дрожащей рукою толкнула дверь и на подгибающихся ногах выбралась на палубу.
В первую минуту свежий воздух освежил ее и прояснил разум, но тут же порыв студеного ветра пробрал до костей.
Плед-то она забыла в каюте! Но вернуться было свыше ее сил. Марьяшка знала: если она отпустит дверь, то рухнет и уже больше не встанет. Не только потому, что дрожали и подкашивались ноги, — вся палуба дрожала и ходила ходуном, С нею и здоровому-то не совладать, не только измученной Марьяшке.
Мимо, не заметив ее, прошли двое: мужчина почти нес на руках даму с растрепанными волосами, без шляпы. Похоже, ветром сорвало. Тяжелое дыхание вырывалось из ее уст, слезы катились по бледному лицу.
— Мне дурно…я умираю… — бормотала дама.
Мужчина, впрочем, выглядел нелучше, но сознание, что не она одна страдает, не утешило, а испугало Марьяшку.
А где же ее милорд? Что, если он упал где-нибудь в приступе внезапной болезни и некому прийти ему на помощь? Капитану небось не до него. И тут Марьяшка увидела знакомую высокую фигуру на мостике. Стоявший рядом капитан, вцепившись обеими руками в поручни, вглядывался в зеленоватую мглу. Ветер хлестал корабль по бокам своим мокрым бичом. Вдруг что-то мокрое окропило Марьяшку. Пена шипела и таяла на ее руках.
Капитан закричал. Марьяшка взглянула в ту сторону, куда он показывал.
Волна нарастала над кораблем… Вдруг девушка догадалась, что капитан крикнул; «Держитесь крепче!» В то же мгновение она увидела своего милорда, который, пригнувшись, бежал к ней по палубе. И он ни за что не держался! Да его сейчас смоет за борт!
Марьяшка выпустила спасительную дверь, кинулась к милорду, вцепилась в него — волна накрыла их, сбила с ног, поволокла по палубе. Что-то ударило Марьяшку в голову.., боль пронзила виски, в глазах смерклось.., и все исчезло.
* * *
На какой-то миг Десмонду показалось, что волна смоет их в море или увлечет в трюм, где лежали, выставив острые когти, корабельные якоря. Однако волна ушла, не причинив видимого вреда, разве что он ощутил себя мокрым до костей. Черт! На таком ветру, в январе! Надобно поскорее переодеться.
Он вскочил на подгибающихся ногах, рывком поднял девушку, но она повисла на его руках, бессильно запрокинув голову.
О!Ну как же снова не помянуть черта?! Эта простолюдинка хлопается в обморок при каждом удобном случае — совсем как знатная дама. А если ею опять завладеет тот же летаргус, на неделю, а то и на две? Кто будет за ней ухаживать — он сам, Десмонд?
Он вообразил, какое выражение лица сделается у слуг, которые будут встречать его на пристани в Дувре и увидят лорда с бесчувственной славянкой на руках, — и против воли засмеялся. А что скажут люди его круга? Он вздохнул: нелегко придется в Англии, особенно на первых порах! Впрочем, матушку его всегда считали особой со странностями; смирятся и с наследственными причудами сына…
Толкнув ногой дверь, он вбежал в каюту, опустил Марьяшку на кровать и с радостью увидел, как блеснули ее глаза. Благодарение богу, очнулась!
— Переоденься. Мы оба вымокли насквозь, — бросил он и, подойдя к сундуку, принялся вытаскивать оттуда сухое. Поскорее сменить белье! Хорошо бы еще растереться бренди, и не только растереться.
Конечно, джентльмену, каковым был лорд Маккол, следовало подождать, пока приведет себя в порядок дама. Хоть Марьяшка (ох, ну и наградил же ее господь именем — язык сломаешь!) и простолюдинка, а все-таки особа женского пола. Но Десмонда била такая дрожь, что он не думал о приличиях. В конце концов, она не увидит ничего, что не видела или не трогала прежде. Ведь по ночам…
При воспоминании об этих ночах Десмонда пробил новый приступ дрожи. Они так давно не проводили ночей вместе… Зачем скрывать, что желание томило его? Конечно, он стыдился своей пылкости к этой крестьянке, ведь тело в такие минуты властвовало над лордом Макколом и заставляло забыть обо всем. Какая ему разница была, кто здесь родом выше, кто ниже, когда они лежали рядом, обнимая друг друга, и не было в мире существ ближе?..
Десмонд снял рубашку, но не ощутил холода. Все тело его пылало так, словно он не просто растерся бренди, а принял ванну из этого славного напитка. И голова кружилась, как после доброго глотка. Да, он пьян.., пьян от желания, и ежели тотчас не расстегнет штаны, они порвутся. Впрочем, зачем оставаться в мокрых штанах? Лучше их снять совсем.
Через мгновение он стоял голый, и орудие его было настолько готово к бою, что колыхалось при ходьбе, словно меч, выискивающий цель.
* * *
«Цель» между тем так и лежала на кровати, в мокрой, облегающей тело одежде. Можно было просто задрать ей юбку, но Десмонд усмирил себя. Ощущать ее всем телом — это было восхитительно, это добавляло хмеля в напиток их страсти, поэтому он принялся расстегивать пуговки на ее рубашке, да она, ворохнувшись, невзначай задела рукою его естество — и терпение Десмонда иссякло. Он буквально вырвал девушку из мокрых тряпок, не глядя отшвырнул их куда-то на пол и, вспрыгнув коленями на узкое, неудобное ложе, встал меж белых, нежных ног.
Марьяшка лежала недвижимо, глядя ему прямо в глаза. Десмонду показалось, что она глядит с выражением бесконечного изумления, словно не понимает, кто он и что намерен делать с нею. Конечно, она удивлена, что милорд намерен заняться любовью днем. Но ему осточертело чувствовать себя воришкой в постели. Кто сможет осудить его, за что? Если он хочет эту женщину так, как в жизни никого не хотел, с этим придется смириться всякому, кто не желает стать его врагом. Он загнал «лорда Маккола» с его английским пуританством подальше в недра души — сейчас сделать это было легче легкого! — и, подхватив девушку под бедра, повлек ее к себе, медленно проникая в нее и пытаясь отдалить судороги страсти. Но стоило ее жарким недрам принять возбужденную плоть, как Десмонд понял: медленную любовь он оставит до другого раза.
Она все так же неотрывно глядела ему в глаза, губы дрожали, и Десмонд наблюдал, как наслаждение подчиняет ее себе. Чудилось, их слившиеся взоры тоже предаются любви, и в том, что они сейчас не таились друг от друга, было нечто такое, что привело Десмонда в неистовство. Никогда еще он не завершал соитие так стремительно! Чудилось, вся сила его хлынула в разверстые женские недра, сливаясь со встречным потоком. Где-то на обочине сознания мелькнуло подобие страха: не всего ли себя он отдал сейчас? Осталась ли в нем хоть капля, из которой возродится новая река жизни? Тело девушки билось, металось на постели, в то время как глаза выражали прежнее безграничное изумление, а рот дрожал так, словно слова изнутри бились в стиснутые губы.
Изнемогая, Десмонд рухнул на нее, простерся в блаженном бессилии.., и в это время, совладав наконец с голосом, Марьяшка слабо, тоненько выкрикнула:
— Оставьте меня, сударь, вы с ума сошли?!
6. Честь лорда Маккола
— Сэр, ради бога… — Капитану Вильямсу очень хотелось схватиться за голову и хорошенько ее потрясти. Может быть, тогда все взбаламученные мысли его пришли бы наконец в порядок и жизнь сделалась бы такой же спокойной, каким было море накануне отправления из Кале.., пока внезапный шторм не взбаламутил и его, и этого странного пассажира.
Шторм, впрочем, улегся так же внезапно, как и возник, а вот приступ безумия, овладевший лордом Макколом, что-то затягивался. И поэтому больше, чем свою голову, капитану Вильямсу хотелось бы потрясти сейчас этого молодого человека, чтобы наконец вразумить его. Впрочем, Маккол и так выглядел потрясенным, даже чересчур.
— Сэр, послушайте, — начал с самого начала капитан Вильямс, на всякий случай убирая руки за спину, чтобы не дать себе впасть в искушение. — Подумайте о своем положении в обществе. Вы происходите из родовитой, почтенной семьи, вы — граф, вы — лорд.
— Я всего лишь один год — лорд, а уже двадцать пять — подданный ее величества британской королевы, — буркнул пассажир.
— Да неужели вы почтете себя обязанным?.. — Капитан едва не задохнулся в отчаянии, — Сэр, я не понимаю вас!
— Я не могу поступить иначе, — тихо проговорил лорд Маккол. — Она назвала меня подлецом — видит бог, у нее есть все основания так говорить!
Капитан поглядел задумчиво:
— Вы, помнится, рассказывали, будто в России непокорным слугам.., р-раз! — и нет головы?
Лорд Маккол помолчал, потом, криво усмехнувшись, молвил:
* * *
— Ну, я наплел всяких баек, чтобы убедить вас взять нас с нею на борт. Правда лишь в том, что я роковым образом вмешался в судьбу этой несчастной, и теперь честь моя требует, чтобы я искупил свою вину перед ней.
Капитан Вильямс задумался. Мрачный взор молодого человека не на шутку встревожил его. О боже, с таким богатством, внешностью, знатностью… Воистину, жизнь этого человека могла бы стать подтверждением слов Вольтера: «Земной рай там, где я», А вместо этого…Чудилось, за спиною лорда стоит некая черная тень, и это она требует от него столь непомерной жертвы. Неужели честь — это кровожадный африканский жрец, рассекающий грудь жертвы, чтобы вынуть из нее живое сердце и поднести его на золотом блюде низкому, недостойному, алчному существу?
Впрочем, Вильямс — истый англичанин — не хуже Десмонда понимал, что самый суровый суд, которому подвергается когда-либо джентльмен, это суд его собственной совести. Если для лорда Маккола это и в самом деле вопрос чести — или смерти, как он уверяет, капитан исполнит требуемое. Но все-таки он сделал еще одну попытку образумить молодого человека, предложив в заключение разговора:
— А нельзя ли, сэр, подождать до прибытия в Дувр? Там вы отыщете более компетентных людей. В конце концов, остался какой-нибудь час пути, ничто нам более не угрожает, шторм улегся…
— Не лукавьте, капитан! Вы прекрасно знаете, что на море полный штиль, мы стоим на месте, и неведомо, когда паруса наши вновь наполнятся попутным ветром, — укорил Маккол. — Кроме того, я сообщил о своем прибытии, меня будут встречать, и я не желаю подвергнуть бедную женщину новым унижениям в присутствии слуг. Они и подозревать не должны о ее прежнем двусмысленном положении! Они сразу должны видеть в ней… — Он поперхнулся словом. — Разумеется, я не могу принудить вас, могу только просить…
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
1 2 3 4 5 6 7 8 9