Доставка с сайт Wodolei
А впрочем, бывает и хуже, здесь книгам все же есть где стоять, и каталоги отличные, и даже компьютером разжилась библиотека…
Алена поздоровалась с двумя милыми дамами, которые здесь владычествовали, и прошла в зал (зальчик!) каталогов. Там уже работали несколько человек, но на негромкое «здравствуйте» новой посетительницы (Алена Дмитриева когда-то где-то прочитала, что умный человек здоровается первым, и всю жизнь придерживалась этого принципа, а потому выходило, что она практически одна такая умная) никто не ответил. Увы, соотечественники наши угрюмы и неприветливы, а также хамоваты — в отличие от французов, которые, чудится, на свет рождаются, уже зная три волшебных слова: bonjour, pardon, merci, что в переводе на язык родимых осин означает: «здравствуйте», «извините», «спасибо».
Везло ей нынче на хамоватых соотечественников, везло!
«Интересно, кто такая была та особа? — размышляла Алена, перебирая карточки в длинном каталожном ящичке, озаглавленном: „Эмиграция. Воспоминания, автобиографии“. — Небось из бывших. Причем из очень давних бывших! Нас всех, „советских русских“, конечно, ненавидит. И правильно делает. А за что нас, строго говоря, любить? Да ладно, нечего думать о ней, работать надо!»
Наша мыслительница сноровисто просматривала карточки, занося на листок наиболее интересные названия. Разумеется, делала она это не ради простого любопытства или из страсти к чтению, а исключительно для дела. Потому что Алена Дмитриевна писала не только обычные детективы из серии «Пришел, увидел, застрелил», но и так называемые детективы исторические типа: «Пришел, увидел, застрелил из дуэльного пистолета» или «Пришел, увидел, заколол шпагой». Как ни странно, такие псевдоисторические поделки ей весьма удавались. Главным образом потому, что Алена обожала конкретные исторические детали, которые и придавали особый интерес ее творениям. Раскапывать эти детали ей никогда не надоедало, вот отчего она и была завсегдатаем библиотек. Последнее время ее заинтересовала история русской эмиграции. А как известно, нет более интересного источника сведений, чем воспоминания очевидцев, мемуары. В библиотеке же парижской имелись мемуары воистину уникальные. Именно поэтому Алена (она была изрядный трудоголик!), приехав в Париж к подруге — развеяться, повеселиться и немного подлечить истрепанные последними событиями личной жизни нервы, — чуть ли не тотчас отправилась в русскую библиотеку.
Алена выписала несколько названий и собралась пойти сделать заказ, как вдруг заметила на полу несколько ящиков с книгами. А также увидела листок бумаги, прикрепленный к стене над этими ящиками. «Bce по 5 евро». Понятно: освобождая место для новых поступлений, библиотека распродавала никем не читаемое старье или лишние дубликаты. Писательница немножечко повздыхала о том, что, очень может быть, настанет время, когда и ее книги (они тоже имелись в этой библиотеке и вроде бы даже пользовались читательским спросом) будут лежать в таких же ящиках среди прочего второили даже третьесортного мусора. Наша героиня весьма трезво оценивала свое место в мировой и отечественной литературе и точно знала, что не принадлежит к властителям умов. Однако зацикливаться на сей пессимистической мысли Алена не стала. Во-первых, она была по Зодиаку Дева, а чуть не во всех гороскопах сказано, что представители этого знака редко бывают оценены при жизни по достоинству, зато после смерти получают свое. То есть надежда на посмертную славу ее все же грела. Но даже если прогнозы не сбудутся и детективы Алены Дмитриевой когда-нибудь, лет через пятьдесят, все же угодят в аналогичный ящик по аналогичной цене, она все равно никогда об этом не узнает…
Алена склонилась над ящиками. Там было море изданных в Москве и Ленинграде томиков с унылыми совковыми названиями. Наверное, диссиденты всех поколений, бежавшие из Советского Союза, первым делом отрясали со своих стоп именно этот идеологический прах, презентуя его Тургеневской библиотеке. Ничего интереснее «Хождения по мукам» Алена не нашла, однако данная книга у нее, разумеется, имелась, читала ее наша героиня не раз, не два и даже не три, поэтому покупать ее она не собиралась. И все же взяла том в руки, открыла наудачу. Мельком посмотрела на знакомые, любимые строки и словно с давними друзьями встретилась, переглянулась, словом перекинулась:
«Данюша, милая, — писала Катя, — до сих пор ничего не знаю ни о тебе, ни о Николае. Я живу в Париже. Здесь сезон в разгаре. Носят очень узкие внизу платья, в моде шифон. Париж очень красив. И все решительно, — вот бы тебе посмотреть, — весь Париж танцует танго. За завтраком, между блюд, встают и танцуют, и в пять часов, и за обедом, и так до утра. Я никуда не могу укрыться от этой музыки, она какая-то печальная, мучительная и сладкая. Мне все кажется, что хороню молодость, что-то невозвратное, когда гляжу на этих женщин с глубокими вырезами платьев, с глазами, подведенными синим, и на их кавалеров. В общем, у меня тоска…»
Алена захлопнула книгу и зажмурилась. Не про нее ли написано? Она тоже считала, что Париж очень красив… У нее тоже тоска. И ей тоже казалось, будто она давно хоронит — какое там, давным-давно похоронила! — молодость, потому что когда-то, как будто уже во времена незапамятные, она танцевала танго с Игорем, только не то, аргентинское, которое танцевали в Париже в 1914 году, а другое — новое, деревянное, грубое, так называемое классическое танго, состоящее из нелепых шагов на полусогнутых ногах, из неуклюжих движений под прекрасную музыку. Но тогда Алене было все равно, что танцевать, ведь он был рядом, он прижимался к ней, она прижималась к нему, он улыбался, и губы его были рядом, и глаза, эти его глаза, любимые и лживые, которые одинаково сияли для всех, а она-то думала…
Ладно, проехали. Больше никаких воспоминаний об Игоре! Хватит, в самом деле, снова и снова ходить по этим самым мукам!
Алена зло бросила книгу в ящик, но высокая стопа под ее тяжестью разъехалась, и несколько томиков свалились на пол. Само «Хождение…» вообще скользнуло в щель между ящиком и стеной. Алена сунула туда руку и нащупала еще одну завалившуюся книжку — маленькую, довольно тоненькую, в плотном кожаном переплете.
Вытащила ее. Названия на обложке нет, титульного листа нет, даже на семнадцатой странице не имеется штампа библиотеки, потому что таковая страница вообще отсутствует, как и все — с начала и аж до двадцатой. Конца, кстати, тоже нету, а значит, и выходных данных. Хотя в те времена выходные данные, кажется, на последних страницах не печатали… А впрочем, сие не суть важно. Листочки книги желтые-прежелтые, ломкие, источающие сухой, душный аромат старой пыльной бумаги, схожий (это было подмечено задолго до Алены, и она, страстная библиофилка, обожала то необычайно точное сравнение!) с ароматом засушенного цветка. Аккуратненькая бледно-желтая, выцветшая ленточка подклеена под переплет, и на ней держалась простенькая, картонная, цвета слоновой кости закладка с трогательным, но не слишком-то аккуратно вырезанным посерединке сердечком. А под ним нацарапан столбик цифр:
1 и 8
2-9
3-6
2-16
3-15
4-14
5-13
6-12
7-11
8-10
10-8
11-7
12-6
13-5
14-4
15-3
16-2
17-1
Цифры написаны лиловыми чернилами. То есть когда-то чернила были фиолетовыми, да выцвели. Ну да, кто-то начертал те цифры давно! Судя по шрифту, книга издана в двадцатых годах: именно тогда в эмигрантских изданиях новое «советское правописание», исключившее буквы «ер» ("ъ") на концах слов, «ятъ»("ъ") и «иже» ("и"), боролось с еще не умершим и даже ностальгически культивируемым среди «бывших людей» правописанием старым. Наметанный взгляд Алены сразу наткнулся на разницу в орфографии таких слов, как «вознаграждеше» и «ощущения», «морфш» и «опий»… Одни слова были написаны по старым правилам (перед гласной не "и", a "i"), вторые уже по новым. Соседствовали здесь «разръшение» и «мнъ» с «застрелить» и «в виде», хотя во всех этих словах следовало писать именно "ъ". А что касается «еров», твердых знаков, в тексте вообще царила полная неразбериха, как, впрочем, и в написании "о" и "е" после шипящих: встречались варианты «багажом» и «багажем», «чорт» и «черт» — ну и все такое.
Сначала наша героиня, заслужившая в свое время ироническое и даже где-то презрительное прозвище Пуристки, то есть слишком уж строгой ревнительницы, именно за ее отношение к правилам правописания, обращала внимание исключительно на орфографию, но вот глаза ее вникли в смысл читаемого, и у Алены радостно встрепенулось сердце. Насколько можно было понять на беглый взгляд, в ее руках находились записки бывшей сестры милосердия, пережившей отступление Добровольческой армии Деникина из Ростова, попавшей в плен к красным и чудом спасшейся. Но ведь это именно то, что нужно для нового романа! Замечательная фактура, на основе которой Алена с присущей ей лихостью построит забойный сюжет! (Однако заметим в скобках, что жизнь порою заносит нас на такие повороты, по сравнению с которыми самые изобретательные сюжетные зигзаги книг — просто нуль без палочки.) Наша писательница на мгновение остолбенела: неужели этакое несметное богатство фактического материала можно купить всего за пять евро?! А затем, отмерев и не веря своему счастью, Алена понеслась к столу библиотекарей, левой рукой прижимая книжку к сердцу, а правой нашаривая в сумке кошелек.
Одна Аленина знакомая — особа, очень сильно битая жизнью, — любила пессимистично изрекать: «Никому нельзя верить!» Насчет того, чтобы совсем уж никому, — это преувеличение, конечно, однако лукавому счастью и в самом деле верить нельзя. Алена в этом не замедлила убедиться. При виде книжки у обеих библиотечных дам сделались изумленные глаза, обе они всплеснули руками и хором воскликнули:
— Где вы это взяли?!
Алена объяснила, где.
Дамы почему-то не поверили, сходили в комнату каталогов и тщательно обследовали ящики с книгами, как будто надеялись найти там доказательства Алениной ужасной лжи. А когда вернулись, сообщили Алене, что в ящик с ненужными книжками невероятным образом попал один из библиотечных раритетов, которые не то что не продаются — даже на дом читателям не выдаются, с этими раритетами разрешено работать только в читальном зале (он же зал каталогов). Поэтому ежели Алене Дмитриевне угодно, то она может сесть там за стол и читать книжку, пока не надоест. Ну а если нет… На нет и суда нет.
Страшно разочарованная, Алена стояла, понурясь, и размышляла, что делать. Ксерокса в библиотеке нет, а она не взяла с собой ни тетради, ни блокнота, в которые можно было бы делать выписки. Нет, не выписки, — переписывать ей пришлось бы весь текст подряд, слово в слово. Такое у нее было ощущение. Ощущение профессионала!
Можно было бы оставить книжку и сбегать купить тетрадку. Но района Алена не знала. Где тут искать писчебумажную лавку? Ближайший универсам «Моnоprix», в котором продается все на свете, в том числе и тетради, довольно далеко отсюда. А времени уже около шести. Библиотека работает до семи. Пока туда, пока сюда… Когда же работать?! Сегодня четверг, значит, снова библиотека откроется только в субботу — она работает три дня в неделю. И как дожить до субботы любопытной, нетерпеливой писательнице?! Терпение отнюдь не принадлежало к числу ее достоинств… К тому же некое предчувствие не то что говорило, но просто криком кричало ей: «Выпустишь книгу из рук — и больше не видать тебе ее как своих ушей!»
Конечно, выбора особого не было, и, может статься, Алена все-таки пошла бы в «Monoprix» за тетрадкой.., но тогда ее жизнь и много других жизней (и смерти в том числе!) сложились бы совершенно иначе… Однако именно в то мгновение словно бы некий черт подсуетился и дернул одну из библиотечных дам за язык.
— Слушай, Ирина, — сказала она напарнице, — а ведь это та самая книга, которую ищет мадам де Флао. Ты представляешь?! Я перерыла все полки, а она нашлась буквально через полчаса после ее ухода! Надо немедленно позвонить ей, пусть приходит и забирает свое сокровище.
Алена мигом насторожилась.
— Что?! — возопила она. — Значит, книгу все же выдают на дом? Но почему какой-то мадам де Флао можно ее взять, а мне нельзя?
Дамы, пойманные на месте преступления, жутко смутились, начали что-то бекать и мекать, оправдываясь, и наконец выяснилось, что эта самая мадам де Флао — невероятно щедрая меценатка, одна из тех благотворительниц, на средства которых и выживает сие богоугодное заведение. Потому-то отказать ей в просьбе просто неудобно. «Не-у-доб-но, вы понимаете, Алена Дмитриевна?»
— Ну и что? — сердито спросила вышеназванная. — Я тоже в некотором роде меценатка. Я вам дарила свои книги? Дарила. Они пользуются спросом? Пользуются. Ну так дайте мне книжку до субботы. Это же фактически на один день! Вы ведь уже скоро закрываетесь, а я буду здесь ровно в три, к самому открытию, даже раньше, если нужно, и принесу книгу в целости и сохранности, и ваша мадам де Флао сможет ее взять. Ну что случится, если она подождет всего денек?! Ведь если бы я не нашла книгу, она бы ее вообще никогда не получила!
Дамы призадумались. Конечно, им было неловко, что они так бездарно прокололись. Но сами виноваты! К тому же в доводах Алены была определенная логика. И в конце концов библиотекарши, повздыхав, дали-таки ей книжку, отклонив даже предложение взять залог, а положившись только на честное-пречестное, самое-самое расчестное слово писательницы быть здесь ровно в три часа. Правда, не в субботу, а в пятницу. «Вообще-то, для посетителей в это время библиотека закрыта, мы работаем с картотекой, наводим порядок в фондах, но от вас книгу примем, раз такое дело», — сказали они. Алена возблагодарила судьбу и добрых женщин, положила книгу в сумку и, прижав к груди, отправилась домой. Она была уже на пороге, когда вдруг услышала голос старшей библиотекарши:
— Мадам де Флао! Нашлась, нашлась книга вашей матушки! Нашлась! Да, это большая радость. Нет, нет, сейчас не приходите, вы сможете получить ее только в субботу.
1 2 3 4 5 6 7
Алена поздоровалась с двумя милыми дамами, которые здесь владычествовали, и прошла в зал (зальчик!) каталогов. Там уже работали несколько человек, но на негромкое «здравствуйте» новой посетительницы (Алена Дмитриева когда-то где-то прочитала, что умный человек здоровается первым, и всю жизнь придерживалась этого принципа, а потому выходило, что она практически одна такая умная) никто не ответил. Увы, соотечественники наши угрюмы и неприветливы, а также хамоваты — в отличие от французов, которые, чудится, на свет рождаются, уже зная три волшебных слова: bonjour, pardon, merci, что в переводе на язык родимых осин означает: «здравствуйте», «извините», «спасибо».
Везло ей нынче на хамоватых соотечественников, везло!
«Интересно, кто такая была та особа? — размышляла Алена, перебирая карточки в длинном каталожном ящичке, озаглавленном: „Эмиграция. Воспоминания, автобиографии“. — Небось из бывших. Причем из очень давних бывших! Нас всех, „советских русских“, конечно, ненавидит. И правильно делает. А за что нас, строго говоря, любить? Да ладно, нечего думать о ней, работать надо!»
Наша мыслительница сноровисто просматривала карточки, занося на листок наиболее интересные названия. Разумеется, делала она это не ради простого любопытства или из страсти к чтению, а исключительно для дела. Потому что Алена Дмитриевна писала не только обычные детективы из серии «Пришел, увидел, застрелил», но и так называемые детективы исторические типа: «Пришел, увидел, застрелил из дуэльного пистолета» или «Пришел, увидел, заколол шпагой». Как ни странно, такие псевдоисторические поделки ей весьма удавались. Главным образом потому, что Алена обожала конкретные исторические детали, которые и придавали особый интерес ее творениям. Раскапывать эти детали ей никогда не надоедало, вот отчего она и была завсегдатаем библиотек. Последнее время ее заинтересовала история русской эмиграции. А как известно, нет более интересного источника сведений, чем воспоминания очевидцев, мемуары. В библиотеке же парижской имелись мемуары воистину уникальные. Именно поэтому Алена (она была изрядный трудоголик!), приехав в Париж к подруге — развеяться, повеселиться и немного подлечить истрепанные последними событиями личной жизни нервы, — чуть ли не тотчас отправилась в русскую библиотеку.
Алена выписала несколько названий и собралась пойти сделать заказ, как вдруг заметила на полу несколько ящиков с книгами. А также увидела листок бумаги, прикрепленный к стене над этими ящиками. «Bce по 5 евро». Понятно: освобождая место для новых поступлений, библиотека распродавала никем не читаемое старье или лишние дубликаты. Писательница немножечко повздыхала о том, что, очень может быть, настанет время, когда и ее книги (они тоже имелись в этой библиотеке и вроде бы даже пользовались читательским спросом) будут лежать в таких же ящиках среди прочего второили даже третьесортного мусора. Наша героиня весьма трезво оценивала свое место в мировой и отечественной литературе и точно знала, что не принадлежит к властителям умов. Однако зацикливаться на сей пессимистической мысли Алена не стала. Во-первых, она была по Зодиаку Дева, а чуть не во всех гороскопах сказано, что представители этого знака редко бывают оценены при жизни по достоинству, зато после смерти получают свое. То есть надежда на посмертную славу ее все же грела. Но даже если прогнозы не сбудутся и детективы Алены Дмитриевой когда-нибудь, лет через пятьдесят, все же угодят в аналогичный ящик по аналогичной цене, она все равно никогда об этом не узнает…
Алена склонилась над ящиками. Там было море изданных в Москве и Ленинграде томиков с унылыми совковыми названиями. Наверное, диссиденты всех поколений, бежавшие из Советского Союза, первым делом отрясали со своих стоп именно этот идеологический прах, презентуя его Тургеневской библиотеке. Ничего интереснее «Хождения по мукам» Алена не нашла, однако данная книга у нее, разумеется, имелась, читала ее наша героиня не раз, не два и даже не три, поэтому покупать ее она не собиралась. И все же взяла том в руки, открыла наудачу. Мельком посмотрела на знакомые, любимые строки и словно с давними друзьями встретилась, переглянулась, словом перекинулась:
«Данюша, милая, — писала Катя, — до сих пор ничего не знаю ни о тебе, ни о Николае. Я живу в Париже. Здесь сезон в разгаре. Носят очень узкие внизу платья, в моде шифон. Париж очень красив. И все решительно, — вот бы тебе посмотреть, — весь Париж танцует танго. За завтраком, между блюд, встают и танцуют, и в пять часов, и за обедом, и так до утра. Я никуда не могу укрыться от этой музыки, она какая-то печальная, мучительная и сладкая. Мне все кажется, что хороню молодость, что-то невозвратное, когда гляжу на этих женщин с глубокими вырезами платьев, с глазами, подведенными синим, и на их кавалеров. В общем, у меня тоска…»
Алена захлопнула книгу и зажмурилась. Не про нее ли написано? Она тоже считала, что Париж очень красив… У нее тоже тоска. И ей тоже казалось, будто она давно хоронит — какое там, давным-давно похоронила! — молодость, потому что когда-то, как будто уже во времена незапамятные, она танцевала танго с Игорем, только не то, аргентинское, которое танцевали в Париже в 1914 году, а другое — новое, деревянное, грубое, так называемое классическое танго, состоящее из нелепых шагов на полусогнутых ногах, из неуклюжих движений под прекрасную музыку. Но тогда Алене было все равно, что танцевать, ведь он был рядом, он прижимался к ней, она прижималась к нему, он улыбался, и губы его были рядом, и глаза, эти его глаза, любимые и лживые, которые одинаково сияли для всех, а она-то думала…
Ладно, проехали. Больше никаких воспоминаний об Игоре! Хватит, в самом деле, снова и снова ходить по этим самым мукам!
Алена зло бросила книгу в ящик, но высокая стопа под ее тяжестью разъехалась, и несколько томиков свалились на пол. Само «Хождение…» вообще скользнуло в щель между ящиком и стеной. Алена сунула туда руку и нащупала еще одну завалившуюся книжку — маленькую, довольно тоненькую, в плотном кожаном переплете.
Вытащила ее. Названия на обложке нет, титульного листа нет, даже на семнадцатой странице не имеется штампа библиотеки, потому что таковая страница вообще отсутствует, как и все — с начала и аж до двадцатой. Конца, кстати, тоже нету, а значит, и выходных данных. Хотя в те времена выходные данные, кажется, на последних страницах не печатали… А впрочем, сие не суть важно. Листочки книги желтые-прежелтые, ломкие, источающие сухой, душный аромат старой пыльной бумаги, схожий (это было подмечено задолго до Алены, и она, страстная библиофилка, обожала то необычайно точное сравнение!) с ароматом засушенного цветка. Аккуратненькая бледно-желтая, выцветшая ленточка подклеена под переплет, и на ней держалась простенькая, картонная, цвета слоновой кости закладка с трогательным, но не слишком-то аккуратно вырезанным посерединке сердечком. А под ним нацарапан столбик цифр:
1 и 8
2-9
3-6
2-16
3-15
4-14
5-13
6-12
7-11
8-10
10-8
11-7
12-6
13-5
14-4
15-3
16-2
17-1
Цифры написаны лиловыми чернилами. То есть когда-то чернила были фиолетовыми, да выцвели. Ну да, кто-то начертал те цифры давно! Судя по шрифту, книга издана в двадцатых годах: именно тогда в эмигрантских изданиях новое «советское правописание», исключившее буквы «ер» ("ъ") на концах слов, «ятъ»("ъ") и «иже» ("и"), боролось с еще не умершим и даже ностальгически культивируемым среди «бывших людей» правописанием старым. Наметанный взгляд Алены сразу наткнулся на разницу в орфографии таких слов, как «вознаграждеше» и «ощущения», «морфш» и «опий»… Одни слова были написаны по старым правилам (перед гласной не "и", a "i"), вторые уже по новым. Соседствовали здесь «разръшение» и «мнъ» с «застрелить» и «в виде», хотя во всех этих словах следовало писать именно "ъ". А что касается «еров», твердых знаков, в тексте вообще царила полная неразбериха, как, впрочем, и в написании "о" и "е" после шипящих: встречались варианты «багажом» и «багажем», «чорт» и «черт» — ну и все такое.
Сначала наша героиня, заслужившая в свое время ироническое и даже где-то презрительное прозвище Пуристки, то есть слишком уж строгой ревнительницы, именно за ее отношение к правилам правописания, обращала внимание исключительно на орфографию, но вот глаза ее вникли в смысл читаемого, и у Алены радостно встрепенулось сердце. Насколько можно было понять на беглый взгляд, в ее руках находились записки бывшей сестры милосердия, пережившей отступление Добровольческой армии Деникина из Ростова, попавшей в плен к красным и чудом спасшейся. Но ведь это именно то, что нужно для нового романа! Замечательная фактура, на основе которой Алена с присущей ей лихостью построит забойный сюжет! (Однако заметим в скобках, что жизнь порою заносит нас на такие повороты, по сравнению с которыми самые изобретательные сюжетные зигзаги книг — просто нуль без палочки.) Наша писательница на мгновение остолбенела: неужели этакое несметное богатство фактического материала можно купить всего за пять евро?! А затем, отмерев и не веря своему счастью, Алена понеслась к столу библиотекарей, левой рукой прижимая книжку к сердцу, а правой нашаривая в сумке кошелек.
Одна Аленина знакомая — особа, очень сильно битая жизнью, — любила пессимистично изрекать: «Никому нельзя верить!» Насчет того, чтобы совсем уж никому, — это преувеличение, конечно, однако лукавому счастью и в самом деле верить нельзя. Алена в этом не замедлила убедиться. При виде книжки у обеих библиотечных дам сделались изумленные глаза, обе они всплеснули руками и хором воскликнули:
— Где вы это взяли?!
Алена объяснила, где.
Дамы почему-то не поверили, сходили в комнату каталогов и тщательно обследовали ящики с книгами, как будто надеялись найти там доказательства Алениной ужасной лжи. А когда вернулись, сообщили Алене, что в ящик с ненужными книжками невероятным образом попал один из библиотечных раритетов, которые не то что не продаются — даже на дом читателям не выдаются, с этими раритетами разрешено работать только в читальном зале (он же зал каталогов). Поэтому ежели Алене Дмитриевне угодно, то она может сесть там за стол и читать книжку, пока не надоест. Ну а если нет… На нет и суда нет.
Страшно разочарованная, Алена стояла, понурясь, и размышляла, что делать. Ксерокса в библиотеке нет, а она не взяла с собой ни тетради, ни блокнота, в которые можно было бы делать выписки. Нет, не выписки, — переписывать ей пришлось бы весь текст подряд, слово в слово. Такое у нее было ощущение. Ощущение профессионала!
Можно было бы оставить книжку и сбегать купить тетрадку. Но района Алена не знала. Где тут искать писчебумажную лавку? Ближайший универсам «Моnоprix», в котором продается все на свете, в том числе и тетради, довольно далеко отсюда. А времени уже около шести. Библиотека работает до семи. Пока туда, пока сюда… Когда же работать?! Сегодня четверг, значит, снова библиотека откроется только в субботу — она работает три дня в неделю. И как дожить до субботы любопытной, нетерпеливой писательнице?! Терпение отнюдь не принадлежало к числу ее достоинств… К тому же некое предчувствие не то что говорило, но просто криком кричало ей: «Выпустишь книгу из рук — и больше не видать тебе ее как своих ушей!»
Конечно, выбора особого не было, и, может статься, Алена все-таки пошла бы в «Monoprix» за тетрадкой.., но тогда ее жизнь и много других жизней (и смерти в том числе!) сложились бы совершенно иначе… Однако именно в то мгновение словно бы некий черт подсуетился и дернул одну из библиотечных дам за язык.
— Слушай, Ирина, — сказала она напарнице, — а ведь это та самая книга, которую ищет мадам де Флао. Ты представляешь?! Я перерыла все полки, а она нашлась буквально через полчаса после ее ухода! Надо немедленно позвонить ей, пусть приходит и забирает свое сокровище.
Алена мигом насторожилась.
— Что?! — возопила она. — Значит, книгу все же выдают на дом? Но почему какой-то мадам де Флао можно ее взять, а мне нельзя?
Дамы, пойманные на месте преступления, жутко смутились, начали что-то бекать и мекать, оправдываясь, и наконец выяснилось, что эта самая мадам де Флао — невероятно щедрая меценатка, одна из тех благотворительниц, на средства которых и выживает сие богоугодное заведение. Потому-то отказать ей в просьбе просто неудобно. «Не-у-доб-но, вы понимаете, Алена Дмитриевна?»
— Ну и что? — сердито спросила вышеназванная. — Я тоже в некотором роде меценатка. Я вам дарила свои книги? Дарила. Они пользуются спросом? Пользуются. Ну так дайте мне книжку до субботы. Это же фактически на один день! Вы ведь уже скоро закрываетесь, а я буду здесь ровно в три, к самому открытию, даже раньше, если нужно, и принесу книгу в целости и сохранности, и ваша мадам де Флао сможет ее взять. Ну что случится, если она подождет всего денек?! Ведь если бы я не нашла книгу, она бы ее вообще никогда не получила!
Дамы призадумались. Конечно, им было неловко, что они так бездарно прокололись. Но сами виноваты! К тому же в доводах Алены была определенная логика. И в конце концов библиотекарши, повздыхав, дали-таки ей книжку, отклонив даже предложение взять залог, а положившись только на честное-пречестное, самое-самое расчестное слово писательницы быть здесь ровно в три часа. Правда, не в субботу, а в пятницу. «Вообще-то, для посетителей в это время библиотека закрыта, мы работаем с картотекой, наводим порядок в фондах, но от вас книгу примем, раз такое дело», — сказали они. Алена возблагодарила судьбу и добрых женщин, положила книгу в сумку и, прижав к груди, отправилась домой. Она была уже на пороге, когда вдруг услышала голос старшей библиотекарши:
— Мадам де Флао! Нашлась, нашлась книга вашей матушки! Нашлась! Да, это большая радость. Нет, нет, сейчас не приходите, вы сможете получить ее только в субботу.
1 2 3 4 5 6 7