Выбор супер, советую
Деловые люди любят прочную, стабильную экономическую систему.
– А третий источник?
– Туристы. Люди, приезжавшие посмотреть, что у нас делается, которым нравилось то, что они видели. Мэры приходящих в упадок промышленных городов, взглянув на Эссен, хотели увидеть то же самое у себя дома. Редакторы провинциальных газет, главы городской администрации, которым нравился путь, по которому шла Германия и о котором они только могли мечтать.
– Приличный список, – оценил Шелленберг. – И сколько всего человек?
– Около двух тысяч, – с гордостью заметил Боле.
– Две тысячи, на которые вы могли бы положиться?
– По-видимому, не на всех. Но на многих.
– Примите мою благодарность, – произнес Шелленберг, допивая свою рюмку. – Полагаю, фюрер будет вами доволен.
Шелленберг покинул Боле удовлетворенным: чутье не подвело его в отношении этого человека. Куда менее он был удовлетворен информацией, касавшейся списков. Два экземпляра оказались у Гейдриха, один – у Канариса. Но в настоящее время Гейдрих мертв, а Канарис – в застенках гестапо, трудно себе представить, в каком он состоянии. Еще печальнее было состояние дел в информационных фондах ведомств, которые возглавляли эти двое. В данный момент под личным контролем Шелленберга находились материалы абвера. После того как военная разведка была поглощена его собственной службой, они были доставлены в его ведомство на четырех грузовиках. Но даже спустя несколько месяцев работы над документами они оставались в таком порядке, какой можно было встретить только в свинарнике: преданные адмиралу сотрудники абвера будто бы по недосмотру опрокинули два ящика учетных картотек. Хотя карточки впоследствии и были собраны, однако оказались перепутанными – и в этом угадывалась опытная рука. В результате чрезвычайно затруднялось использование учетной системы в целом и нарушалась система сквозной индексации документов в частности.
Но как бы там ни было, Шелленберг по крайней мере знал, где находились бумаги Канариса. Совсем иначе обстояли дела с информацией, собранной людьми Гейдриха. И в партии, и в государственном аппарате она считалась наиболее опасной, так как Гейдрих, похоже, не ограничивался сбором компромата на реальных и потенциальных врагов партии и государства. Многие поговаривали, что его досье содержит малоприятные факты из жизни всех партийных боссов, начиная с самого Гитлера. Шелленберг хорошо помнил разговор со шведом Феликсом Керштеном, массажистом Гиммлера, его ближайшим доверенным лицом. Керштен рассказал, что однажды Гиммлер показывал ему документ, из которого следовало, что Гитлер не только когда-то лечился от сифилиса, но что это лечение оказалось неэффективным и безуспешным. Он высказал предположение, что этот документ попал к Гиммлеру из досье Гейдриха.
Шелленберг знал, какая участь постигла бумаги Гейдриха. После его гибели в Праге в 1942 году шкафы, в которых хранились документы, были опечатаны по приказу Гиммлера и немедленно, под охраной бронемашин из спецподразделения СС, перевезены в хранилище, местонахождение которого держалось в строжайшей тайне. Гиммлер направился туда самолично и провел там две недели, изучая материалы. По окончании его работы часть досье, касавшаяся иностранных граждан, была передана в ведомство Шелленберга. Материалы на офицеров сухопутных войск, ВВС и ВМС после июльского покушения на Гитлера были отправлены Мюллеру в гестапо. Оставшаяся самая большая часть досье осталась в ведении Гиммлера и была доступна только ему самому. Шелленберга волновал вопрос: почему Адольф Гитлер, знавший, вероятно, о взрывоопасном характере документов, допустил подобную ситуацию.
Но фюрер поступил именно таким образом, и добраться до бумаг не представлялось возможным. В прежние времена задать рейхсфюреру вопрос по поводу местонахождения списков не составило бы труда. Однако сейчас Гиммлер – командующий армейской группой «Висла». Кроме того, в отношении своего покровителя Шелленберг имел собственные планы и предпочитал, чтобы тот оставался в неведении, по крайней мере – на данный момент. Итак, экземпляры списка, принадлежавшие Гейдриху, оказались недоступными. Оставался экземпляр адмирала Канариса, однако его наличие в ворохе перепутанных бумаг абвера Шелленберг пока еще ставил под сомнение.
Чтобы рассеять свои сомнения, Шелленбергу необходимо было повидать Канариса, что само по себе не предвещало ничего хорошего. Прошлым августом, выполняя указания Кальтенбруннера, он сам арестовывал старого адмирала, испытывая при этом чувство горького негодования, поскольку считал Канариса своим другом. Теперь Канарис – узник страшных подвалов гестапо на Принц-Альберт-штрассе, и Шелленбергу очень хотелось бы знать, во что месяцы заточения и допросов превратили этого аса разведки, сумел ли он вынести битье по почкам. Впрочем, даже если и сумел, то все равно он – уже не жилец на этом свете, сам понимает это и, вероятнее всего, будет упорствовать, а это означает, что... информацию из него придется выколачивать. Такая перспектива отнюдь не радовала, поэтому Шелленберг прибыл на Принц-Альберт-штрассе в дурном настроении...
Возвращался же он ошеломленным: Канарис был с ним приветлив, сообщил с откровенностью, вызвавшей у младшего коллеги комок в горле, что он служил Германии сорок лет и готов служить до последнего дыхания. Он сказал, что хорошо помнит интересующий Шелленберга документ и знает, где его найти. В благодарность за это Шелленберг пообещал прислать Канарису коробку сигар (не будучи при этом уверенным, что она попадет в руки старого адмирала).
Двумя часами позже, перерыв горы абверовских документов, весь в поту и пыли, Шелленберг извлек на свет нужную бумагу. Он провел остаток ночи за рабочим столом, пытаясь найти ответы на вопросы под пунктом 3 и 4. К утру он уже чувствовал себя более или менее удовлетворенным, так как знал, как и где он применит найденное им оружие. Правда, сначала требовалось еще кое-что выяснить, однако в целом план действий был ясен.
Предстояло еще ответить на вопрос под номером 3: кто реализует его план?
* * *
Следующий день он провел в поисках интересующих его сведений, и то, что ему удалось выяснить, похоже, подтверждало действенность плана. Уже можно было бы идти с докладом к Кальтенбруннеру, однако не удавалось пока найти нужного человека.
Шелленберг безуспешно ломал голову, пытаясь остановиться на конкретном кандидате. С особой тщательностью он перебрал в уме сотню из них и отверг все варианты.
Решение проблемы совершенно случайно подсказала секретарша. Ближе к вечеру войдя в его кабинет с чашкой чая, она сказала:
– Ни за что не догадаетесь, кого я встретила в обеденный перерыв на улице! Гауптштурмфюрера Раша. Бедненький, его ранили.
– В самом деле? – воскликнул Шелленберг с неожиданным и вовсе не притворным интересом. – Надеюсь, ранение – не очень серьезное?
– Он шел, опираясь на трость.
– Если встретите его снова, передайте ему мои наилучшие пожелания.
Шелленберг опустился в кресло и задумался, перебирая в памяти все, что ему было известно об этом человеке. Минут через десять он пригласил секретаршу:
– Вы смогли бы разыскать Раша и попросить его зайти ко мне?
– Конечно.
Шелленберг мысленно торжествовал: Раш подходил идеально. Оставалось его уговорить, так как приказ здесь был неуместен – нельзя приказать человеку стать предателем.
* * *
Если Вальтер Шелленберг был готов наконец изложить Кальтенбруннеру свой план, последний был более чем готов его выслушать. Он горел от нетерпения, негодуя, что Шелленберг неоднократно игнорировал его требования немедленно доложить о ходе дела. Шелленберг же, одновременно играя на нескольких досках и желая себя обезопасить, создал видимость, что занимается личными делами Гиммлера. Полномочия Кальтенбруннера как шефа службы безопасности рейха позволяли ему проникать почти во все закоулки жизни страны. Но это не распространялось на Генриха Гиммлера. И Кальтенбруннер хорошо понимал, что проявлять излишний интерес к делам рейхсфюрера СС значило бы поставить под угрозу не только свою карьеру.
Но служебная иерархия дала Кальтенбруннеру возможность отыграться. Шелленберг явился на прием к обергруппенфюреру СС, он был поставлен по стойке «смирно» и получил хорошую головомойку. И уж совсем поубавилось у Шелленберга энтузиазма, когда, едва он приступил к изложению плана, дверь кабинета распахнулась, впустив группенфюрера СС Генриха Мюллера, шефа гестапо, который устроился в кресле с явным намерением слушать. Шелленберг вспомнил Канариса – в подвале, здесь неподалеку: в присутствии этой леденящей душу парочки возможность оказаться в компании с адмиралом показалась вполне реальной.
Кальтенбруннер, кроме всего прочего, был явно настроен сбивать докладчика с мысли, и когда Шелленберг заговорил о предложении осуществить операцию в Швеции, тут же прервал его требовательным голосом:
– А почему только в Швеции?
– На то имеются веские причины, – спокойно ответил Шелленберг. – По моим расчетам...
– Эти веские причины возникли не вчера. Вы столько времени потратили впустую, план операции следовало давно разработать.
– А он у меня был. Но требовал доработки, включения новых моментов.
– Не мелите ерунды. Продолжайте!
– Наши намерения, – вновь начал Шелленберг, – заключаются в том, чтобы спровоцировать возникновение принципиальных разногласий между Советским Союзом и США, подбросив русским информацию о том, что некоторые американские промышленники являются держателями акций промышленных предприятий рейха.
– И на это вы потратили столько времени?
– Наши дальнейшие намерения, – настойчиво продолжал Шелленберг, – посеять разногласия между Советами и Британией, а также между Британией и США.
Впервые его никто не перебил. Он открыл портфель и достал две папки.
– Бумаги в первой папке вы уже однажды видели. Во второй папке – список, составленный при подготовке операции по вторжению в Великобританию. Это – перечень влиятельных британцев, готовых к сотрудничеству с нами.
– Покажите, – потребовал Мюллер, всегда обращавший на себя внимание сильным баварским акцентом.
Шелленберг передал ему папку. Мюллер перелистал бумаги и спросил:
– А они – настоящие?
– Да.
– Вы уверены в этом? – обратился Мюллер к Кальтенбруннеру.
– Нет.
– И я не уверен. А откуда вы узнали об их существовании?
– Это моя догадка, – пояснил Шелленберг. – Списки были подготовлены для министерства иностранных дел гауляйтером Боле. Что-нибудь вроде этого обязательно должно было существовать. Я спросил об этом Боле, и он подтвердил мое предположение.
– Ценный документ, – произнес Кальтенбруннер. – Ценный для нашей разведки. От него был бы толк.
– Его мы и собираемся использовать в нашем деле.
– Это – единственный экземпляр? – требовательно спросил Мюллер.
– Насколько мне известно, один принадлежал рейхспротектору Гейдриху.
– Продолжайте, – приказал Кальтенбруннер.
– Я уверен, что русские, получив доказательства, что США на протяжении всей войны участвовали в промышленном производстве Германии, обвинят их в предательстве.
– Если вы помните, – перебил Шелленберга Кальтенбруннер, – это была моя идея. А от вас требовалось ее развить. Переходите к сути дела.
– Я полагаю, – продолжал Шелленберг, – негативная реакция Советского Союза последует немедленно на самом высоком уровне, Сталин обратится непосредственно к Рузвельту. Вместе с тем нам известно, что между Сталиным и Рузвельтом достигнуто некоторое взаимопонимание. Вполне вероятно, что если Рузвельт заявит, – а он именно так и должен поступить, – будто администрации США ничего об этом не было известно и что виновникам будет немедленно предъявлено обвинение в судебном порядке, Сталин останется удовлетворенным. В таком случае поставленная нами цель достигнута не будет.
– А почему между Сталиным и Рузвельтом должны быть какие-то особые отношения? – спросил Мюллер. – Ведь один – революционер, а другой – мультимиллионер-аристократ.
– Рузвельта всегда раздражало британское влияние, – пояснил Шелленберг. – И мне кажется, он готов пойти на то, чтобы отдать Сталину какие-то территории.
– Вы имеете в виду, когда Германия проиграет войну? – угрожающе уставился на него Кальтенбруннер.
– Я имею в виду, – уточнил Шелленберг, – что итальянские и французские коммунисты будут допущены в правительство.
– Вы не то говорили.
Шелленберг начал понемногу впадать в уныние.
– Это именно то, что я имел в виду. Однако суть дела, о которой вы желаете услышать, такова: отношения между Сталиным и Черчиллем носят совершенно иной характер. Они серьезно не доверяют друг другу. Черчилль являет собой все то, что так ненавистно Сталину. Сталин же символизирует собой все то, к чему питает отвращение Черчилль. Такие отношения могут приносить одни лишь неприятности. Все это – скорее дело случая, чем выбора. Когда Советам станет известно о существовании такого списка и о том, что люди, имеющие влияние во многих сферах жизни Британии, готовы к сотрудничеству с нами, он попросту не поверит в то, что британское правительство ничего об этом не знало.
– А почему бы ему и не поверить? – предположил Кальтенбруннер. – Такое всегда возможно. Мы сами вывели на чистую воду более пяти тысяч предателей, большинство из которых – офицеры и генералы вермахта. Пять тысяч! И все это – после того, как предатель фон Штауффенберг пытался двадцатого июля убить Гитлера.
– Сталин не поверит по трем причинам, – пояснил Шелленберг. – Во-первых, репутация британской разведки – безупречна, и Сталин это знает. Во-вторых, люди, имена которых приведены в списке, – не просто группа заговорщиков среди военных или промышленников, это – представители широких слоев населения, разбросанные по всей Великобритании – от Шотландии до Южной Англии. Это лидеры политических партий и деловых кругов в крупных городах, политики и промышленники, писатели и академики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– А третий источник?
– Туристы. Люди, приезжавшие посмотреть, что у нас делается, которым нравилось то, что они видели. Мэры приходящих в упадок промышленных городов, взглянув на Эссен, хотели увидеть то же самое у себя дома. Редакторы провинциальных газет, главы городской администрации, которым нравился путь, по которому шла Германия и о котором они только могли мечтать.
– Приличный список, – оценил Шелленберг. – И сколько всего человек?
– Около двух тысяч, – с гордостью заметил Боле.
– Две тысячи, на которые вы могли бы положиться?
– По-видимому, не на всех. Но на многих.
– Примите мою благодарность, – произнес Шелленберг, допивая свою рюмку. – Полагаю, фюрер будет вами доволен.
Шелленберг покинул Боле удовлетворенным: чутье не подвело его в отношении этого человека. Куда менее он был удовлетворен информацией, касавшейся списков. Два экземпляра оказались у Гейдриха, один – у Канариса. Но в настоящее время Гейдрих мертв, а Канарис – в застенках гестапо, трудно себе представить, в каком он состоянии. Еще печальнее было состояние дел в информационных фондах ведомств, которые возглавляли эти двое. В данный момент под личным контролем Шелленберга находились материалы абвера. После того как военная разведка была поглощена его собственной службой, они были доставлены в его ведомство на четырех грузовиках. Но даже спустя несколько месяцев работы над документами они оставались в таком порядке, какой можно было встретить только в свинарнике: преданные адмиралу сотрудники абвера будто бы по недосмотру опрокинули два ящика учетных картотек. Хотя карточки впоследствии и были собраны, однако оказались перепутанными – и в этом угадывалась опытная рука. В результате чрезвычайно затруднялось использование учетной системы в целом и нарушалась система сквозной индексации документов в частности.
Но как бы там ни было, Шелленберг по крайней мере знал, где находились бумаги Канариса. Совсем иначе обстояли дела с информацией, собранной людьми Гейдриха. И в партии, и в государственном аппарате она считалась наиболее опасной, так как Гейдрих, похоже, не ограничивался сбором компромата на реальных и потенциальных врагов партии и государства. Многие поговаривали, что его досье содержит малоприятные факты из жизни всех партийных боссов, начиная с самого Гитлера. Шелленберг хорошо помнил разговор со шведом Феликсом Керштеном, массажистом Гиммлера, его ближайшим доверенным лицом. Керштен рассказал, что однажды Гиммлер показывал ему документ, из которого следовало, что Гитлер не только когда-то лечился от сифилиса, но что это лечение оказалось неэффективным и безуспешным. Он высказал предположение, что этот документ попал к Гиммлеру из досье Гейдриха.
Шелленберг знал, какая участь постигла бумаги Гейдриха. После его гибели в Праге в 1942 году шкафы, в которых хранились документы, были опечатаны по приказу Гиммлера и немедленно, под охраной бронемашин из спецподразделения СС, перевезены в хранилище, местонахождение которого держалось в строжайшей тайне. Гиммлер направился туда самолично и провел там две недели, изучая материалы. По окончании его работы часть досье, касавшаяся иностранных граждан, была передана в ведомство Шелленберга. Материалы на офицеров сухопутных войск, ВВС и ВМС после июльского покушения на Гитлера были отправлены Мюллеру в гестапо. Оставшаяся самая большая часть досье осталась в ведении Гиммлера и была доступна только ему самому. Шелленберга волновал вопрос: почему Адольф Гитлер, знавший, вероятно, о взрывоопасном характере документов, допустил подобную ситуацию.
Но фюрер поступил именно таким образом, и добраться до бумаг не представлялось возможным. В прежние времена задать рейхсфюреру вопрос по поводу местонахождения списков не составило бы труда. Однако сейчас Гиммлер – командующий армейской группой «Висла». Кроме того, в отношении своего покровителя Шелленберг имел собственные планы и предпочитал, чтобы тот оставался в неведении, по крайней мере – на данный момент. Итак, экземпляры списка, принадлежавшие Гейдриху, оказались недоступными. Оставался экземпляр адмирала Канариса, однако его наличие в ворохе перепутанных бумаг абвера Шелленберг пока еще ставил под сомнение.
Чтобы рассеять свои сомнения, Шелленбергу необходимо было повидать Канариса, что само по себе не предвещало ничего хорошего. Прошлым августом, выполняя указания Кальтенбруннера, он сам арестовывал старого адмирала, испытывая при этом чувство горького негодования, поскольку считал Канариса своим другом. Теперь Канарис – узник страшных подвалов гестапо на Принц-Альберт-штрассе, и Шелленбергу очень хотелось бы знать, во что месяцы заточения и допросов превратили этого аса разведки, сумел ли он вынести битье по почкам. Впрочем, даже если и сумел, то все равно он – уже не жилец на этом свете, сам понимает это и, вероятнее всего, будет упорствовать, а это означает, что... информацию из него придется выколачивать. Такая перспектива отнюдь не радовала, поэтому Шелленберг прибыл на Принц-Альберт-штрассе в дурном настроении...
Возвращался же он ошеломленным: Канарис был с ним приветлив, сообщил с откровенностью, вызвавшей у младшего коллеги комок в горле, что он служил Германии сорок лет и готов служить до последнего дыхания. Он сказал, что хорошо помнит интересующий Шелленберга документ и знает, где его найти. В благодарность за это Шелленберг пообещал прислать Канарису коробку сигар (не будучи при этом уверенным, что она попадет в руки старого адмирала).
Двумя часами позже, перерыв горы абверовских документов, весь в поту и пыли, Шелленберг извлек на свет нужную бумагу. Он провел остаток ночи за рабочим столом, пытаясь найти ответы на вопросы под пунктом 3 и 4. К утру он уже чувствовал себя более или менее удовлетворенным, так как знал, как и где он применит найденное им оружие. Правда, сначала требовалось еще кое-что выяснить, однако в целом план действий был ясен.
Предстояло еще ответить на вопрос под номером 3: кто реализует его план?
* * *
Следующий день он провел в поисках интересующих его сведений, и то, что ему удалось выяснить, похоже, подтверждало действенность плана. Уже можно было бы идти с докладом к Кальтенбруннеру, однако не удавалось пока найти нужного человека.
Шелленберг безуспешно ломал голову, пытаясь остановиться на конкретном кандидате. С особой тщательностью он перебрал в уме сотню из них и отверг все варианты.
Решение проблемы совершенно случайно подсказала секретарша. Ближе к вечеру войдя в его кабинет с чашкой чая, она сказала:
– Ни за что не догадаетесь, кого я встретила в обеденный перерыв на улице! Гауптштурмфюрера Раша. Бедненький, его ранили.
– В самом деле? – воскликнул Шелленберг с неожиданным и вовсе не притворным интересом. – Надеюсь, ранение – не очень серьезное?
– Он шел, опираясь на трость.
– Если встретите его снова, передайте ему мои наилучшие пожелания.
Шелленберг опустился в кресло и задумался, перебирая в памяти все, что ему было известно об этом человеке. Минут через десять он пригласил секретаршу:
– Вы смогли бы разыскать Раша и попросить его зайти ко мне?
– Конечно.
Шелленберг мысленно торжествовал: Раш подходил идеально. Оставалось его уговорить, так как приказ здесь был неуместен – нельзя приказать человеку стать предателем.
* * *
Если Вальтер Шелленберг был готов наконец изложить Кальтенбруннеру свой план, последний был более чем готов его выслушать. Он горел от нетерпения, негодуя, что Шелленберг неоднократно игнорировал его требования немедленно доложить о ходе дела. Шелленберг же, одновременно играя на нескольких досках и желая себя обезопасить, создал видимость, что занимается личными делами Гиммлера. Полномочия Кальтенбруннера как шефа службы безопасности рейха позволяли ему проникать почти во все закоулки жизни страны. Но это не распространялось на Генриха Гиммлера. И Кальтенбруннер хорошо понимал, что проявлять излишний интерес к делам рейхсфюрера СС значило бы поставить под угрозу не только свою карьеру.
Но служебная иерархия дала Кальтенбруннеру возможность отыграться. Шелленберг явился на прием к обергруппенфюреру СС, он был поставлен по стойке «смирно» и получил хорошую головомойку. И уж совсем поубавилось у Шелленберга энтузиазма, когда, едва он приступил к изложению плана, дверь кабинета распахнулась, впустив группенфюрера СС Генриха Мюллера, шефа гестапо, который устроился в кресле с явным намерением слушать. Шелленберг вспомнил Канариса – в подвале, здесь неподалеку: в присутствии этой леденящей душу парочки возможность оказаться в компании с адмиралом показалась вполне реальной.
Кальтенбруннер, кроме всего прочего, был явно настроен сбивать докладчика с мысли, и когда Шелленберг заговорил о предложении осуществить операцию в Швеции, тут же прервал его требовательным голосом:
– А почему только в Швеции?
– На то имеются веские причины, – спокойно ответил Шелленберг. – По моим расчетам...
– Эти веские причины возникли не вчера. Вы столько времени потратили впустую, план операции следовало давно разработать.
– А он у меня был. Но требовал доработки, включения новых моментов.
– Не мелите ерунды. Продолжайте!
– Наши намерения, – вновь начал Шелленберг, – заключаются в том, чтобы спровоцировать возникновение принципиальных разногласий между Советским Союзом и США, подбросив русским информацию о том, что некоторые американские промышленники являются держателями акций промышленных предприятий рейха.
– И на это вы потратили столько времени?
– Наши дальнейшие намерения, – настойчиво продолжал Шелленберг, – посеять разногласия между Советами и Британией, а также между Британией и США.
Впервые его никто не перебил. Он открыл портфель и достал две папки.
– Бумаги в первой папке вы уже однажды видели. Во второй папке – список, составленный при подготовке операции по вторжению в Великобританию. Это – перечень влиятельных британцев, готовых к сотрудничеству с нами.
– Покажите, – потребовал Мюллер, всегда обращавший на себя внимание сильным баварским акцентом.
Шелленберг передал ему папку. Мюллер перелистал бумаги и спросил:
– А они – настоящие?
– Да.
– Вы уверены в этом? – обратился Мюллер к Кальтенбруннеру.
– Нет.
– И я не уверен. А откуда вы узнали об их существовании?
– Это моя догадка, – пояснил Шелленберг. – Списки были подготовлены для министерства иностранных дел гауляйтером Боле. Что-нибудь вроде этого обязательно должно было существовать. Я спросил об этом Боле, и он подтвердил мое предположение.
– Ценный документ, – произнес Кальтенбруннер. – Ценный для нашей разведки. От него был бы толк.
– Его мы и собираемся использовать в нашем деле.
– Это – единственный экземпляр? – требовательно спросил Мюллер.
– Насколько мне известно, один принадлежал рейхспротектору Гейдриху.
– Продолжайте, – приказал Кальтенбруннер.
– Я уверен, что русские, получив доказательства, что США на протяжении всей войны участвовали в промышленном производстве Германии, обвинят их в предательстве.
– Если вы помните, – перебил Шелленберга Кальтенбруннер, – это была моя идея. А от вас требовалось ее развить. Переходите к сути дела.
– Я полагаю, – продолжал Шелленберг, – негативная реакция Советского Союза последует немедленно на самом высоком уровне, Сталин обратится непосредственно к Рузвельту. Вместе с тем нам известно, что между Сталиным и Рузвельтом достигнуто некоторое взаимопонимание. Вполне вероятно, что если Рузвельт заявит, – а он именно так и должен поступить, – будто администрации США ничего об этом не было известно и что виновникам будет немедленно предъявлено обвинение в судебном порядке, Сталин останется удовлетворенным. В таком случае поставленная нами цель достигнута не будет.
– А почему между Сталиным и Рузвельтом должны быть какие-то особые отношения? – спросил Мюллер. – Ведь один – революционер, а другой – мультимиллионер-аристократ.
– Рузвельта всегда раздражало британское влияние, – пояснил Шелленберг. – И мне кажется, он готов пойти на то, чтобы отдать Сталину какие-то территории.
– Вы имеете в виду, когда Германия проиграет войну? – угрожающе уставился на него Кальтенбруннер.
– Я имею в виду, – уточнил Шелленберг, – что итальянские и французские коммунисты будут допущены в правительство.
– Вы не то говорили.
Шелленберг начал понемногу впадать в уныние.
– Это именно то, что я имел в виду. Однако суть дела, о которой вы желаете услышать, такова: отношения между Сталиным и Черчиллем носят совершенно иной характер. Они серьезно не доверяют друг другу. Черчилль являет собой все то, что так ненавистно Сталину. Сталин же символизирует собой все то, к чему питает отвращение Черчилль. Такие отношения могут приносить одни лишь неприятности. Все это – скорее дело случая, чем выбора. Когда Советам станет известно о существовании такого списка и о том, что люди, имеющие влияние во многих сферах жизни Британии, готовы к сотрудничеству с нами, он попросту не поверит в то, что британское правительство ничего об этом не знало.
– А почему бы ему и не поверить? – предположил Кальтенбруннер. – Такое всегда возможно. Мы сами вывели на чистую воду более пяти тысяч предателей, большинство из которых – офицеры и генералы вермахта. Пять тысяч! И все это – после того, как предатель фон Штауффенберг пытался двадцатого июля убить Гитлера.
– Сталин не поверит по трем причинам, – пояснил Шелленберг. – Во-первых, репутация британской разведки – безупречна, и Сталин это знает. Во-вторых, люди, имена которых приведены в списке, – не просто группа заговорщиков среди военных или промышленников, это – представители широких слоев населения, разбросанные по всей Великобритании – от Шотландии до Южной Англии. Это лидеры политических партий и деловых кругов в крупных городах, политики и промышленники, писатели и академики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38