И это меня смущает.
По тебе не скажешь, – подумал Кул. Более хладнокровной женщины он в жизни не видел.
– Что именно?
– Гидеон и ты... Я его больше не люблю.
– С чего вдруг?
– Я должна сказать?
– Да.
Ее глаза влажно блестели в лунном свете, ее пухлые губы призывно шевельнулись. Его потрясли искорки слез на ее щеках. Прибой разбивался о берег с баюкающим звуком, ночь была полна нежных и грустных запахов и звуков моря и джунглей. Вокруг царил покой, однако страдание посетило и этот белый дом на берегу. Эх, хорошо бы здесь пожить, порисовать. Эта мысль вернула его назад, к портрету в доме, и он захотел узнать причину слез Серафины.
– В чем дело?
– Нет, я не могу...
– Это из-за Гидеона?
– Нет, не из-за него. Конечно, я буду делать все, чтобы ему помочь, но теперь мне это не кажется так безумно важным. Когда я вижу тебя, я почти сожалею, что втянула тебя в опасную затею. Ты такой же смелый и впечатлительный, как Гидеон, но, кроме того, ты очень мягкий и чувствительный. Гидеон был весьма толстокож и никогда не догадывался о моих чувствах. Сейчас я сижу рядом с тобой, смотрю на море и я счастливой.
– И все же ты плачешь.
– Да, плачу.
Он поцеловал ее и почувствовал, как она задрожала всем телом. Ее губы были прохладными, мягкими, влажными. Обвив рукой его шею, она с нарастающей требовательностью потянула его голову вниз, к себе. Кул чувствовал, что задыхается. Странно, но в самый пикантный момент он вспомнил о Джонсоне и выпрямился.
Серафина вглядывалась в него светящимися глазами. Он видел, как взволнованно вздымается ее грудь.
– Что случилось? – прошептала она.
– Ничего.
– Мы одни. Ты сейчас в другом мире, и кругом никого. У меня такое чувство, будто нет ни вчера и не завтра. Разве с тобой не то же самое?
Он не ответил, отодвинулся и уставился на море.
– Ты думаешь про Гидеона и меня?
– Допустим, – согласился он.
– И сердишься, потому что я кое-что от тебя скрыла?
– Да. Но сержусь я не на тебя. Если бы ты не появилась, я бы просто никогда не узнал про Гидеона. И никогда бы не смог ему помочь.
– Ты его очень любишь, верно?
Он кивнул, и она пообещала:
– Ты скоро его увидишь, может, даже завтра. А теперь...
Он знал, о чем пойдет речь.
– Теперь я хочу получить письмо.
Кул протянул конверт двухлетней давности, заготовленный еще в Филадельфии. Она явно узнала почерк Гидеона, но вряд ли при лунном свете могла разобрать дату почтового штемпеля. Пальцы ее дрожали, когда она перевернула конверт и улыбнулась.
– Спасибо, Питер.
– Ты собираешься его вскрыть?
– Потом, – отмахнулась она.
Кул гадал, что случится, когда она обнаружит обман.
Махровый халат соскользнул, и ее нежная кожа золотилась в свете луны. Он вслушивался в звук прибоя и шепот джунглей за спиной и думал, что она права. Что-то было в этом уединенном месте, отделенном от остального мира; для этой страны сонного лотоса времени не существовало.
Интересно, входила ли в ее планы ночь с ним наедине? Ведь они могли пойти вместе с Джонсоном, проделав весь путь до города втроем. Сейчас было уже слишком поздно. Однако он не возражал, когда она отправляла Джонсона, хотя ему и в голову не приходило, какую цель она себе поставила. Он просто готов был подчиниться, как подчинялся всем ее решениям с самого начала.
Кул был немало удивлен, какую шутку выкинуло его сознание. Теперь он знал, что сам хотел остаться с ней наедине, именно так, как получилось.
Девушка поднялась и молча ушла в дом. Через какое-то время раздался треск радио и шум испанской речи, из которой он ничего не понял. Затем донесся знойный ритм самбы – уж в этом он соображал. Она вернулась на пляж с двумя бокалами янтарно-желтого вина.
– За нас, – предложила она без улыбки.
Он пил и смотрел в ее глаза. Пряное вино разогрело кровь как немая музыка, как неумолимая сила океанского прибоя, влекущего в неизвестность.
– Теперь я все тебе расскажу, – пообещала она. – Думаю, мы не станем друзьями, пока ты не будешь знать всего.
– Может быть, и нет, – отмахнулся он.
– Я тебе все объясню, но потом ты должен обо всем забыть. Гидеон ошибся насчет Марии. Он не понимал ни ее, ни того, что ей нужно. Он бунтовал потому, что искал новые идеалы. Мария подалась к левакам только ради тех выгод, которые это давало. Сейчас идеи левых в Гватемале очень популярны. И она хладнокровно могла отстаивать и коммунизм, и западную демократию – в зависимости от того, что в данный момент требовалось. Она прекрасно понимала, что страны за железным занавесом – гигантское царство безумной лжи, однако оттуда шли деньги, и ради них она была готова на все.
Она использовала Гидеона его большое сердце, охоту к перемене мест, к приключениям, к большой игре. Заинтересовала его своими кофейными плантациями и воспользовалась его помощью, чтобы организовать канал на европейский черный рынок.
– Подожди, – перебил ее Кул. – Кофе?
Девушка кивнула.
– Тут многие разбогатели благодаря контрабанде. Кофе, сигареты и наркотики. Но главным товаром был кофе. Его выращивают здесь – в глубине страны, в горах. Отец оставил Марии самые большие плантации в стране, если не считать тех, которые контролируются янки. Они принадлежат и мне тоже, но с тех пор, как Марию убили, я ни к чему не прикасалась. Все, что ей создано, работает до сих пор. Кофе на судах переправляют в Европу, и они же контрабандой везут наркотики. Кофе переправляют в Германию и Западный Берлин. А наркотики достаются самым отбросам европейского общества, которые готовы торговать чем угодно ради прибыли. За счет наркотиков финансируются многие банды, но их так много, что на эти же деньги по всему свету закупают оружие и военную технику. А оружейный бизнес еще выгоднее. Возможно, я в чем-то ошибаюсь, поскольку не знаю всех деталей. Однако всем хорошо известно, что основной рынок контрабанды кофе и наркотиков – там же, где и рынок оружия. В Латинской Америке. Этот сложный путь порою прерывался, и приходилось прокладывать новые маршруты. Были найдены новые источники получения кофе, наркотиков, вооружений, и Мария стала их опорой на этом конце линии. В дело вовлечены очень опасные типы, на прибыли жиреет огромная организация. Действуют они повсюду, как ты видел, так что увезти тебя из-под носа американской полиции особого труда не составило, хотя большинство занятых в деле не знают, на кого работают. Они получают деньги, делают, что им говорят, и держат язык за зубами. К несчастью, подобных людей найти было нетрудно.
У Кула пересохло во рту.
– Неужели Гидеон все знал?
– Видимо, да, – кивнула Серафина.
– Не верю! Мой брат – бунтарь, но не предатель. Ведь знать все это и молчать – равносильно предательству. Я этому не верю.
– Может быть, и нет. Но не забывай, что Мария свою родину не предавала. Для нее это был просто бизнес. Ее не интересовало, куда в конце концов попадет кофе, а куда наркотики.
– Но она все знала.
– Да. Вот Гидеон мог и не знать, – она помолчала. – Ты гадаешь, почему Гидеон дал себя втянуть в это дело. Знай ты Марию, понял бы все сразу.
– Но брат – не ребенок, и знает женщин.
– Просто он раньше не встречал таких, как Мария.
Кул оглянулся на мирный сонный дом, хранящий ужас смерти.
– Рамон Гомес работал на Марию?
– Думаю, да, но не уверена. Я не нашла после Марии ни записных книжек, ни картотеки. Возможно, просто не хватило времени тщательно все обыскать. Отдай мы эти документы властям, это помогло бы выручить Гидеона.
– Но что тогда случилось бы с тобой?
Она пожала плечами.
– Я бы сразу разорилась, только и всего. Полагаю, так.
– И ты бы отдала все, что у тебя есть?
– Да, конечно.
– А не мог эти записи, картотеку каким-нибудь образом заполучить Гидеон?
– Я и думала, что Гидеон завладел этими материалами и послал их тебе.
Кул медленно кивнул. Теперь все становилось на свои места, игра стоила свеч. Ставка была на миллиарды, и козыри таились в письме Гидеона, отправленном ему, Питеру. За такое письмо запросто могли убить. Он вспомнил Элис, и его кольнуло беспокойство: ведь он случайно втянул ее в опасную авантюру. Она не знала, даже не подозревала об опасности, которая таилась в его почте. То, что сейчас они были далеко, что между ними назревал разрыв, не имело значения. Из-за него она была в опасности, – от этой мысли у Кула засосало под ложечкой.
– Кто теперь ведет дела Марии? – спросил он.
– Я. Это вполне понятно, ведь все теперь досталось мне. Непростая задача, как ты понимаешь: кофейные плантации вблизи Антигуа и три торговых судна компании "Дельгадо Лайн", приписанные к Сан-Хосе. Сейчас всем этим занимается мой адвокат дон Луис де Кастро.
– Ему можно доверять?
– Дон Луис – старый друг нашего отца. Когда тот умер, он взял нас с Марией под свое крыло и был к нам очень добр.
По ее задумчивому лицу пробежала тень.
– Теперь я не знаю, кому доверять. У меня не было выбора, я покинула Гватемалу, как только узнала, что Гомес отправился к тебе. Гидеон часто о тебе говорил, ясно, что материалы он мог послать только тебе. Его квартиру обыскали очень тщательно; этим занимался сам Гомес. Единственный, с кем Гидеон поддерживал связь, был ты, и когда Гомес полетел на север, я поспешила за ним, оставив все на дона Луиса. Завтра, когда мы вернемся домой, я его увижу, и мы займемся письмом Гидеона, которое ты мне дал. Оно послужит для него ключом к свободе.
Он почувствовал себя неловко.
– Послушай, насчет этого письма...
Она внезапно рассмеялась и коснулась пальцами его губ.
– Помолчи, Питер. Мы теперь друзья?
– Да, – согласился он, – Думаю, да. Но...
– Ты еще беспокоишься? Успокойся. Мы в безопасности. Никто не знает, что мы здесь, кроме Джонсона, а он до утра не вернется. Прошу тебя, Питер, перестань думать о завтрашнем дне. Возможно, все наши проблемы решатся проще, чем мы думаем.
– Надеюсь, – протянул он.
Она снова рассмеялась.
– Не возражаешь, если я стану называть тебя Педро?
– Мне это даже нравится...
– Ты сейчас думаешь обо мне?
– Да.
– Не о другой? Не о твоей подруге?
– Об Элис? Нет.
– Я счастлива, – прошептала она.
Она ждала, и он сказал себе: не будь дураком, не отказывайся от того, что само идет в руки. Она права: о завтра будем думать завтра. Вино еще бродило в его крови, глаза Серафины в лунном свете отливали золотом. Они поцеловались, и это потрясло обоих, словно взрыв. Взрыв бросил их друг к другу, потом внезапно разметал, и тут же, задохнувшись, они рухнули, стиснув друг друга в объятиях. Махровый халат соскользнул с ее плеч и мягкими складками лег вокруг тонкой талии и манящей округлости бедер.
Кул подумал: она подобна золотому цветку, вырастающей из пены морской Афродите.
– Педро?
– Да?
– Нет, ничего.
– В чем дело?
– Поцелуй меня еще раз.
Они лежали на мягкой ладони прохладного песка, их баюкал прибой, на них смотрел сонными окнами маленький домик.
– Еще!
Казалось, этот миг был выбран провидением, чтобы соединить их судьбы. Вино и прибой в могучем ритме клокотали в их крови. Из дома доносилась музыка. Она что-то шептала по-испански, но смысл понятен был без перевода. Он смотрел на нее, и она встречала его взгляд со страстью, то манящей, то пугающей.
– Я буду вечно любить тебя, – прошептала она.
Луну закрыли облака, весь пляж покрыла тьма, но они этого не замечали.

Глава 11

Проснувшись, Кул почувствовал прохладу. Он все еще лежал, наслаждаясь легким бризом, ласкавшим обнаженное тело, нежась в мягкой и чистой постели. Хотя солнце едва поднялось над горизонтом, комната была полна света. Мириады насекомых, изгнанные ветром с моря, трещали где-то за домом, в джунглях. Вдали тарахтел мотор, и он помрачнел, но потом сообразил, что это электрогенератор.
Проведя рукой по постели, он обнаружил лишь смятую простыню.
– Серафина!
В ответ – лишь шорох прибоя и шум ветра в зарослях.
Кул сел в постели, огляделся и обнаружил, что в комнате никого нет. Странно, что он проспал так долго тяжелым сном без сновидений. Во рту остался терпкий привкус от вина, голова гудела с похмелья. Но выпил-то он слишком мало, чтобы так себя чувствовать. В животе бурлило.
– Серафина!
Дом был молчалив и безлюден. Он поднялся – и будто тяжелый молот ударил по затылку. Кул застонал, но обратно не лег. Он побрел к двери и выбрался в гостиную, окна которой смотрели на море. При каждом движении его пронзала мучительную боль. Он снова позвал Серафину, хотя уже понял, что в доме ее нет. Она ушла, хотя это было выше его понимания.
В висках стучало, голова разламывалась. Он успел добраться до ванной, прежде чем желудок взбунтовался и его вырвало. Никто не пришел на помощь. Он вцепился в дверцу аптечного шкафчика и распахнул дверцу. Его пальцы коснулись флакона, перед глазами зарябила этикетка. Этикетка нью-йоркской аптеки. Хлоралгидрат. Когда он открыл флакон и понюхал, его чуть не вырвало снова. И он понял, что именно эту отраву выпил вчера вместе с вином.
Кул с горечью подумал, что девушка подсунула отраву прямо перед тем, как затащить его в постель. Так что она успела вдоволь насладиться, прежде чем отправить его в нокаут. И ускользнуть.
Он нахмурился, в затуманенном сознании стали всплывать кое-какие мысли. К тому времени, когда появилось вино, конверт Серафина не вскрывала. И не знала, что письмо ничего не стоит. Следовательно, все, что произошло, спланировано с самого начала путешествия. Вынужденная посадка на пляже тоже была слишком удачной, слишком близкой к дому, чтобы быть случайной. Тем более до тихоокеанского побережья они могли добраться только миновав всю страну и ее столицу. Он ругал себя последними словами, что не сообразил этого раньше.
Внезапное озарение придало четкость и стройность всему случившемуся: именно обладание письмом завело его так далеко. Именно его постоянная настороженность стала причиной выбора такого отдаленного места, где его можно было предательски бросить. Его захлестнула холодная ярость.
Спазмы в желудке прошли, и он выпил немного воды, потом добрел до кухни, зажег плиту и разогрел оставленный кофейник. Чашка горячего, крепкого кофе помогла – руки дрожать перестали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22