Письмо? У молокососа? К легату? Откуда? Эта загвоздка сбила старого Бестию с насиженного шестка, однако, надо отдать ему должное, он быстро оправился.— Ладно, недоумок, собери свое барахло. — Бестия ткнул тростью в сторону свитков. — Хренов болван. Только прибыл — и уже взбаламутил весь лагерь. Вот и возись с такими придурками. Да меня просто блевать от вас тянет. Ну, ты слышал, что тебе сказано? Подними все! И дай эту штуку сюда!Пока новобранец ползал в грязи, Бестия набросился на остальных:— Вы что вылупились? Живо разбейтесь на группы! Пошевеливайтесь! А ты погоди!Последнее было обращено к успевшему собрать свои шмотки Катону.Легионеры эскорта покинули строй и деловито принялись делить толпу вновь прибывших на отряды. Бестия тем временем пристально изучал поданный ему свиток. Он внимательно прочел адрес, проверил печать, еще раз перечитал адрес и задумчиво поднял глаза, гадая, как поступить. И углядел ухмыляющегося Макрона.— Эй, Макрон! Ну-ка двигай сюда! Да пошевеливай задницей, парень!Через пару мгновений Макрон, моргая и щурясь, стоял навытяжку перед старшим центурионом. Капли дождя, стекая по ободу шлема, попадали в глаза.— Кажется, оно подлинное. — Бестия помахал свитком перед носом младшего командира. — Возьми его и сопроводи нашего приятеля в штаб.— Я на дежурстве.— Я подменю тебя до возвращения. Топай.«Вот скотина», — мысленно выбранился Макрон. Знать не зная, чего стоит обнаруженная у молодого дурня писулька, Бестия бережет свою жопу и хочет, чтобы в случае чего выволочку за напрасно отнятое у большого начальника время получил кто-то другой.— Будет сделано, командир, — угрюмо произнес он, принимая письмо.— Давай, Макрон, не задерживайся надолго. Я устал, продрог и мечтаю о теплой постели.Бестия направился к лестнице и стал подниматься наверх. Макрон проводил его мрачным взглядом и повернулся, чтобы как следует рассмотреть идиота, из-за которого он теперь будет вынужден тащиться куда-то под ледяным противным дождем. Чтобы сделать это, ему пришлось задрать голову, ибо малый был выше его на добрую половину локтя. Густые черные волосы рекрута липли ко лбу, под которым хмуро поблескивали карие, глубоко посаженные глаза. Губы юноши были плотно сжаты, но подбородок еле заметно подрагивал, непреложно свидетельствуя, что пережитое унижение все еще будоражит его.Хотя путь от сборного пункта в Авентикуме был долгим и вся одежда красавчика извозилась в грязи, Макрону редко доводилось видеть столь отменно пошитые вещи. А тут еще дорогие письменные принадлежности и эти свитки… Нет, определенно что-то с этим малым не так. Судя по всему, деньжата ему не в диковину. Но тогда на кой ляд он собрался тянуть солдатскую лямку?— Катон, так, что ли, тебя зовут?— Да.— Я тоже командир, и отвечать мне положено, как командиру, — улыбнулся Макрон.Катон попытался принять стойку «смирно», и Макрон рассмеялся.— Вольно, парень. Расслабься. Ты не в строю и не на плацу. По крайней мере до завтрашнего утра тебя больше не тронут. Давай-ка снесем твое письмо куда нужно.Он мягко подтолкнул юношу в спину и зашагал рядом с ним, потом бросил взгляд на письмо и тихонько присвистнул.— Знаешь, что это за печать?— Так точно, командир. Печать императорской канцелярии.— А почему имперской почтовой службе вздумалось использовать тебя как курьера?— Не имею ни малейшего представления, командир, — ответил Катон.— А от кого письмо, у тебя есть представление?— Так точно, командир. От императора.Макрон поперхнулся, едва не сбившись с ноги. Странные, чтоб им провалиться, заявляются в легион новобранцы! Интересно было бы уяснить, какого такого хрена император пересылает легату депешу через хренова сопляка? Видно, с этим молокососом и впрямь не все гладко.Снедаемый любопытством, Макрон решил, что от него не убудет, если он станет держаться с мальчишкой повежливей.— Извини, что спрашиваю, но зачем ты прибыл сюда?— Зачем я прибыл сюда, командир? Разумеется, чтобы нести солдатскую службу.— Но с чего тебе вдруг приспичило записаться в солдаты? — не унимался Макрон.— Это связано с моим отцом, командир. Он служил императорам. Сначала Тиберию, потом Клавдию. Вплоть до своей смерти.— И кем же он при них состоял?Юноша не ответил, и Макрон, повернувшись, подбодрил его:— Ну?— Он был рабом, командир, — выдавил из себя юноша и смущенно поджался.Вот оно что. Макрон покачал головой.— Правда, Тиберий даровал ему вольную. Но уже после того, как я родился.— Тяжелый случай, — сочувственно бросил Макрон, знавший, что свобода, дарованная отцу, вовсе не делает вольными его отпрысков, рожденных в рабстве. — Но надо полагать, твой отец тебя выкупил, чтобы сделать свободным?— Никак нет, командир. По какой-то причине Тиберий не соглашался на это. Мой отец умер менее года назад и в своем завещании упрашивал Клавдия дать мне гражданство. Тот согласился, но с условием, что я в этом случае поступлю на военную службу. И вот я здесь.— Хмм. Не больно-то хорошая сделка.— Я так не думаю, командир. Теперь я свободен. Свобода лучше, чем рабство.— Ты и впрямь так считаешь? — усмехнулся Макрон.Лично он вряд ли променял бы сытую столичную жизнь на суровые армейские будни. Солдатская доля — не сахар, не говоря уже о весьма вероятной возможности получить увечье или даже погибнуть. Впрочем, поговаривают, что очень многих вольноотпущенников именно служба впоследствии превращала в весьма богатых и знаменитых людей.— К тому же у меня все равно не было выбора, даже если бы я и хотел его сделать, — заключил с горькой ноткой Катон. ГЛАВА 2 Когда из темноты в круг света перед зданием штаба вступили центурион в увенчанном гребнем шлеме и юнец в замызганном дорожном плаще, стража скрестила копья. Один из охранников шагнул вперед.— Пароль?— Еж.— К кому? По какому делу?— У этого малого есть депеша, адресованная легату.— Прошу подождать, командир. Я доложу.Караульный исчез во внутреннем дворе, оставив странную парочку под неослабным присмотром трех здоровенных верзил из отряда личной охраны легата. Макрон, ничуть не смущенный их подозрительностью, расстегнул охватывавший его лицо ремешок, снял шлем и взял под мышку, как это предписывалось при встречах с начальством. Катон сдвинул назад свой капюшон и быстрым движением пригладил волосы. Макрон приметил, что паренек заинтересованно поглядывает по сторонам, и в душе его всколыхнулось теплое чувство. Он вспомнил себя в бытность таким же зеленым юнцом, вспомнил радостное, смешанное с неясными страхами волнение, предшествовавшее вступлению в новый, совершенно неизведанный мир. Строгий, суровый, так не похожий на мир его детства. Ожидание затягивалось, и Катон принялся отжимать плащ.— Ты это прекрати! — строго сказал Макрон. — Нечего тут лужи разводить, это непорядок. Потом обсушишься!Катон поднял глаза и, похоже, собрался что-то сказать, но, заметив неодобрительные взгляды охранников, опустил руки.— Прошу прощения, — пробормотал он.— Послушай, малый, — промолвил Макрон добродушно. — Никто не упрекнет солдата в том, что у него какой-нибудь непорядок с амуницией, ежели это случилось не по его собственному небрежению и он ничего поделать не может. Но чего ему не простят, так это пустой суеты. Легионеру дергаться не пристало. Это армия, приятель. Верно, ребята?Он повернулся к караульным, и те энергично кивнули.— Так что заруби себе на носу: никакого мандража. Терпение и спокойствие. Привыкай стоять смирно и ждать. Вот увидишь, большую часть времени солдат только этим и занят.Караульные понимающе хмыкнули.Послышались шаги, к портику возвращался ходивший с докладом стражник.— Прошу пройти со мной, командир. Вместе с мальчишкой.— Легат примет нас?— Не могу знать, командир. Мне приказано сопроводить вас к старшему трибуну.Внутренний двор штабного здания был обнесен галереей. Дождевая вода, стекавшая с черепичной кровли, неслась, бурля, по дренажным канавам. Вскоре стражник ввел своих спутников в просторный зал с альковом, скрытым от взоров пурпурным занавесом, — там находился алтарь легиона. По обе стороны от него с обнаженными мечами в руках стояли двое легионеров.Стражник повернул налево, остановился перед закрытой дверью и дважды постучал.— Войдите, — донесся изнутри недовольный скрипучий голос.Страж распахнул дверь, и Макрон шагнул через порог, поманив паренька за собой. Помещение напоминало пенал, оно было узким и длинным, а в глубине его стоял заваленный свитками стол, за которым сидел полный, но весьма представительный человек. Макрон знал его: это был Авл Вителлий, римский богач и прожигатель жизни, решивший, что служба в прославленном легионе позволит ему обрести политический вес. Он шевельнулся.— Где эта депеша?Голос трибуна был низким, нетерпеливым.Макрон, подтянувшись, пошел к столу, Катон предпочел остаться возле жаровни. От нее ощутимо тянуло теплом, и лицо паренька озарилось легкой довольной улыбкой.Вителлий повертел в пальцах письмо, ощупал печать.— Ты знаешь, что там?— Юноша говорит, что…— Не тебя спрашивают, центурион. Ну?— Я полагаю, там приватное письмо императора Клавдия, сэр, — ответил Катон.Слово «приватное» не ускользнуло от внимания трибуна, и он устремил на паренька ледяной взгляд.— И что же в нем настолько приватного, что его доставка возложена на тебя?— Не могу знать, командир.— Вот-вот, и я думаю, что не можешь, а потому будет лучше, если оно останется у меня. А уж я позабочусь о том, чтобы легат получил его, как только выпадет случай, Оба свободны.Макрон без размышлений повернулся к двери, но юноша медлил.— Прошу вернуть письмо мне, командир.Вителлий вытаращился, Макрон торопливо схватил глупца за руку.— Пошли-пошли, малый. Трибун — занятой человек.— Командир, мне велено вручить письмо лично.— Вот как? — Вителлий нахмурился, и Макрон выпрямился, готовясь принять на себя первую вспышку грозы. Но ничего страшного не случилось.— Лично так лично, — почти ласково промолвил трибун. И, поднимаясь со своего места, прибавил: — Тебе же хуже, болван.Он провел их по короткому коридору в приемную, где корпел над бумагами молодой, нагловатого вида красавчик. Заслышав шаги, секретарь вскинул глаза и с ленцой поднялся на ноги.— Могу я видеть легата? — спросил лаконично Вителлий.— Это срочно?— Императорская депеша.Трибун тряхнул свитком и указал на печать. Секретарь, кивнув, стукнул в обитую медными пластинами дверь и, не дожидаясь отклика, вошел в кабинет. После непродолжительной паузы дверь снова открылась, и секретарь поманил Вителлия внутрь, жестом велев остальным оставаться на месте.Вскоре из кабинета донесся сердитый голос, слов было не разобрать, но они походили на брань, потом в приемную вышел трибун. Бледный от гнева, он одарил Макрона яростным взглядом.— Ступайте, вас ждут, — заявил секретарь, кивая центуриону и новобранцу.Макрон промолчал, хотя в нем все кипело от злобы. Бестия, сукин сын, похоже, чует опасность хребтом. Теперь именно ему, Макрону, не имевшему к этой истории ни малейшего отношения, придется принять на себя гнев легата, взбешенного посягательством на его драгоценное время. Уж если он так орет на Вителлия, именитого римского гражданина, то от простого центуриона не оставит и мокрого места. А виноват во всем этот хренов щенок. Макрон покосился на новобранца, невольно отметив, что тот вроде не трусит, и шагнул через порог, хотя с куда большей охотой шагнул бы навстречу целой ораве диких, свирепо завывающих галлов.Кабинет легата подавлял своими размерами, а доминантой в нем был монументальный с мраморной черной столешницей стол, за которым восседал сам Тит Флавий Сабин Веспасиан. Оторвав сердитый взгляд от лежащего перед ним письма, он ворчливо вопросил:— Итак, центурион, что ты здесь делаешь?— Виноват, командир?— Что ты делаешь здесь, хотя должен быть на дежурстве?— Я получил приказ, командир. Мне было велено сопроводить этого новобранца в штаб.— Велено? Кем?— Люцием Батиаком Бестией. Он подменил меня и будет исполнять обязанности начальника караула до моего возвращения.— Так-так. — Веспасиан хмуро наморщил широкой лоб, потом перевел взгляд на юношу. — Ты Квинт Лициний Катон?— Так точно, командир.— Из дворца?— Так точно, командир.— Мягко говоря, это не совсем обычно, — произнес, словно бы вслух размышляя, легат. — Желающих перебраться из дворца в казармы находится не так уж много. Правда, моя жена пошла на это, но даже ей трудновато приспособиться к суровости армейского быта, хотя я пытаюсь скрасить ей жизнь, как могу. Не думаю, впрочем, что и тебя тут примутся с той же рьяностью опекать, однако деваться некуда. Теперь ты — солдат.— Так точно, командир.— Это, — Веспасиан накрыл свиток ладонью, — всего лишь сопроводительное письмо с приблизительным описанием твоих качеств. Обычно с такими мелочами разбирается мой секретарь, поскольку у меня, как правило, есть дела поважнее, ибо я как-никак командую легионом. Можешь ты хотя бы представить себе, насколько я сейчас раздосадован тем, что должен тратить свое время впустую?Веспасиан выдержал паузу, сверля юнца суровым взглядом, потом, уже более снисходительным тоном, продолжил:— Однако письмо это написано самим Клавдием, а у него безусловно есть право беспокоить своих легатов даже по пустякам, и я вынужден с этим считаться. Император пишет, что в благодарность за долгую и верную службу твоего батюшки он дарует тебе свободу и желает, чтобы я зачислил тебя в свой легион на должность центуриона.— О, — отозвался Катон.Макрон тоже внутренне охнул. И хотя он тут же взял себя в руки и вытянулся в струну, от легата его реакция не укрылась.— Что-то не так, центурион?— Никак нет, командир, — ухитрился процедить Макрон сквозь плотно сжатые зубы.— Так вот, Катон, — мягко продолжил легат. — Право же, несмотря на пожелание императора, у меня нет ни малейшей возможности назначить тебя центурионом. Сколько тебе лет?— Шестнадцать, командир. В следующем месяце будет семнадцать.— Шестнадцать. Маловато даже для того, чтобы самому стать мужчиной, не говоря уже о том, чтобы командовать другими мужчинами, а?
1 2 3 4 5 6 7